Никто не выживет в одиночку - Маргарет Мадзантини

Старик с соседнего столика поднялся. Подошел, встал перед ними. Улыбается. У него голубые, маленькие и запавшие глаза.

— Извините… Я думаю, официантка немного напутала… Она, по-видимому, перепутала наши счета. Мы сидели за этим столиком перед вашим приходом, потом пересели. Моя жена предпочитает столики у стены. Мы заказали бутылку шампанского, выпили ее, и мне не хотелось бы, чтобы вы за нее платили…

Гаэтано даже не смотрел на счет, теперь он раскрывает сложенный листок, глядит на него и кивает, цифра действительно чуть высоковата.

— Вот, это ваш, спасибо…

Старик возвращается к своему столику. Помогает жене покрыть плечи, хватает бутылку шампанского.

— Здесь осталось по три капли…

Подходит снова, разливает остатки шампанского им по бокалам.

— За здоровье… за ваше здоровье!

Теперь они стоят рядом. Делия смотрит на все еще красивую, несмотря на возраст, женщину. Глаза подведены натуральной сурьмой, шелковая цветная шаль накинута на плечи. В ней есть что-то экзотическое, пиратское. Женщина, которая объездила весь мир и привезла домой опыт и старинную косметику.

— За жизнь.

— Вы отмечаете что-то?

Старик кивает, шепчет в ответ:

— Да, мое воскрешение…

Жена мотает головой, рассеянно смотрит в ночь на что-то сверкающее вдалеке.

— Вы часто приходите сюда?

— Впервые. Но еда вкусная…

— Не скажу, не очень…

Смеется, поглаживая руку.

Старик — мужчина болтливый. Начинает говорить и не останавливается. Он на пенсии, работал всю жизнь в американской транснациональной корпорации, спрашивает Гаэтано, где работает он.

— Должно быть, это здорово — выдумывать истории!

— Если быть честным, я ничего не выдумываю. Ворую…

— Надо обладать талантом, чтобы знать, что и где украсть…

— Мне это легко.

— Может, мы тоже окажемся в каком-нибудь из ваших сценариев?!

— Кто знает…

Жена смеется, отшучивается. Говорит, мол, они слишком старые, чтобы заинтересовать молодого сценариста… Гаэтано повторяет: «Кто знает».

Сейчас старик смотрит на него с несколько просящим выражением лица, он тоже хотел стать артистом. Говорит:

— Как почти все в Италии.

Смеется: у него, мол, был неплохой баритон… Потом прибавляет, что дал твердое обещание… Смотрит на жену.

— Я влюбился… поднимал семью…

Говорит, что ни разу не пожалел об этом. До сих пор поет дома, под диск.

— В мое время реализация собственного «я» считалась несбыточной мечтой…

Гаэтано думает: «Как же достал этот назойливый старик!»

Но взгляд Делии, когда она очаровывается людьми, — невидящий, словно у лунатика. Женщина, чуть кокетничая, кутается в шаль.

— У тебя было все, тебе не в чем упрекнуть меня.

— А разве я когда-нибудь упрекал тебя?

Они шутят, своими ужимками напоминая двух подростков. Кажется, еще немного — и они поссорятся. Но вот у старика появляется грудной голос одинокого человека:

— Мы прожили чудесные годы. Я ни разу не пожалел.

И опять клочки прошлой жизни. Трудности первых лет, квартира в аренду — каморка на уровне тротуара в старом Риме. Вонь от кошек и Тибра. Жена вставляет, что гоняла огромных, с ребенка величиной, крыс. А потом пара замечательных поездок. Париж, впервые в жизни. Потом дети, дочки. Одна — с тяжелой сердечной патологией. Сложности, поглотившие годы, счастье и деньги. Поглотившие его сердце.

Старик смеется, поправляет на ней шаль. Мужчина, умеющий совершать женские жесты.

Гаэтано тоже обратил внимание на его жест… Заметил то, что промелькнуло в глазах Делии. Единственное его желание: уйти отсюда. Он протягивает руку:

— До свидания.

Но Делия увлеклась. Вглядывается в глаза, обмазанные сурьмой.

— А дочь… как она?

— В Америке, замужем. Двое детей.

— Замужем за женщиной.

Жена слегка толкает мужа.

— Мог бы и промолчать.

— А что плохого, если они любят друг друга? Та девушка — настоящая святая. У нашей дочери невыносимый характер… знаете, такой синдром, когда тебе все должны.

— Она столько выстрадала…

Старик фыркает, поднимает загорелую руку.

— Да, понятно… Но множество людей страдают и не играют на нервах так, как она…

Неожиданно он меняет тему, говорит, что у него рак и уже образовывались метастазы в разных местах; что, похоже, все время один и тот же узел бродит по кругу, как террорист, закладывающий бомбы. Он оперировался бессчетное количество раз, и всегда ему удавалось выжить.

— Сейчас моя жена накричит на меня, что, мол, выношу на всеобщее обозрение свою личную жизнь… Такая уж привычка, не могу держать язык за зубами…

— Им неинтересно слушать про тебя…

— Зато мне интересно послушать их. Кажется, я вас видел, но не могу вспомнить где… Вы где-то здесь рядом живете? Может, возле парка или у книжного…

— Может быть… да…

Делия тоже припоминает, что где-то видела этого мужчину… Вполне возможно, что они сталкивались на улице.

— Мне весь желудок продырявили… Я — ходячий феномен, больничный талисман… Как только вхожу в отделение, мои доктора-онкологи мне аплодируют… И в понедельник я должен туда вернуться, здесь, внизу, у меня огромная, с артишок, опухоль…

Дотрагивается до своего живота под ремнем, улыбается. Гаэтано смотрит на него.

— Но вы же шницель недавно съели…

— Не хочу отказывать себе в удовольствии, пока могу. Наслаждаюсь.

Делия смотрит на него. Осмысливает то, что произошло сегодня вечером, вспоминает о том, что было и не было сказано. Потеря надежды и страстная любовь к жизни. Другие люди заплатили и уходят… Другие люди, которые сейчас исчезнут. Она хотела бы обнять этого старика, прижаться к нему на несколько секунд.

Жена помогает ему надеть куртку.

— Кто знает. Ну ничего, я еще жив, сегодня вечером жив, съел шницель, разговариваю с вами… Обожаю поболтать… Говорил бы и говорил…

Они собираются уходить, жена закуривает сигарету на тротуаре.

— Встретимся как-нибудь…

Делия кивает. Она не сказала, что они с Гаэтано разведены. Она не рассказывает о своей личной жизни первому встречному. Старик замешкался подавать руку.

— Не окажете мне маленькую услугу? Я об этом не каждого прошу, но к вам я проникся доверием. Я думал об этом весь вечер… Думал: я обязательно должен попросить эту пару, пусть даже встану им поперек горла.

Теперь он кажется бесконечно далеким, словно его душа внезапно взлетела и парит в вышине, рядом с зонтиками этого ресторанчика.

— Помолитесь за меня.

Гаэтано кивает, потом говорит откровенно: