Ave Caesar! (Дело о римской монете) - Артур Крупенин

Он выпил предложенный ему бокал и, сославшись на усталость, отправился к себе в номер. Участвовать в «продолжении банкета» ему сегодня не хотелось. Прощаясь, Ди Дженнаро сказал:

– Compagno, у меня к тебе есть разговор. Не улетай, не переговорив со мной.

Дон Пьетро частенько обращался к Глебу этим интимно-левацким словом «товарищ».

Его выступление стояло в списке третьим, поэтому можно было не особенно торопиться, тем более что первый доклад был посвящен «исторической эволюции заглавных букв средневековой латыни» и должен был, по идее, погрузить в мертвецкий сон даже самых бодрых и любознательных.

Стольцев отправился в буфет и еще раз проглядел свои тезисы за чашкой эспрессо-романо, ароматизированного свеженатертой лимонной цедрой. Так, как в Италии, кофе вам не приготовят нигде. А уж эспрессо и подавно. Через полчаса Глеб отправился в зал – ждать своей очереди.

Доклад Глеба был посвящен попытке расшифровать одну надпись, не так давно найденную на этрусской вазе. Письменные источники донесли до наших дней более десяти тысяч слов этого непонятно откуда взявшегося языка, из которых к сегодняшнему дню удалось понять лишь чуть больше ста. Само собой, каждое новое разгаданное слово становилось событием – разумеется, при условии, что научное сообщество одобряло версию перевода. И хотя Стольцев не был чистым этрусскологом, он с удовольствием посвящал расшифровке этой письменности почти все свободное время. Свои гипотезы Глеб, как правило, строил на поиске языковых соответствий между латинскими, греческими и этрусскими надписями, обнаруженными на схожих по форме и предназначению предметах.

Когда из динамиков прозвучало его имя, Глеб с легким и даже приятным волнением отправился к трибуне, абсолютно уверенный в правильности своих выводов и результатов расшифровки. Он не мог дождаться момента, когда торжественно объявит о том, что отныне научному сообществу достоверно известно, как этруски когда-то называли небо.

По окончании симпозиума Ди Дженнаро закатил шумную вечеринку в ресторанчике с родной сицилийской кухней неподалеку от гостиницы. Надо отдать должное вкусу итальянца – место он выбрал наимилейшее. Как обычно, банкет проходил в излюбленном жанре «симпосия» – так древние греки называли организованные попойки, впоследствии давшие название научному форуму. Глеб еще во времена раскопок в Тоскане неоднократно принимал участие в этих почти ритуальных застольях.

Ди Дженнаро, как всегда, самовыдвинулся на должность «симпосиарха» – древнегреческого аналога тамады и распорядителя застолья, в чьи обязанности, среди прочего, входило определять количество выпитых бокалов и поддерживать равную степень опьянения среди «симпосиастов». Уж в чем в чем, а в этом Ди Дженнаро знал толк и мог незаметно опоить практически любого.

Для начала симпосиарх торжественно огласил имена присутствующих и, пересчитав собравшихся, не преминул невзначай процитировать Платона, утверждавшего, что именно девять гостей – оптимальное число сотрапезников для создания правильной атмосферы, ибо оно равняется количеству муз. Надо признать, дон Пьетро слегка слукавил, забыв добавить, что Платон, по тогдашней традиции, имел в виду только мужчин, поскольку гетеры гостями не считались. Глеб окинул взглядом присутствующих дам. Н-да, на гетеру тянула разве что грудастая норвежка, да и то с трудом.

Дон Пьетро напомнил собравшимся, что в обязанности симпосиарха входило определять, в каком соотношении вино будет по греческому обычаю разведено водой, и под общий хохот сообщил, что принял решение сегодня напитки вообще не разбавлять. Всех гостей обнесли отменным шардоне, сделанным из винограда, собранного у подножия Этны. Вулканический туф придал букету едва уловимые тона табака, а окрестные луга – легкий аромат фиалки.

Повинуясь воздействию вина и лирической музыки, мысли Стольцева на какое-то время плавно перешли к оставшейся в Москве Марине.

Уже через полчаса грудастая норвежка, как оказалось, имевшая докторскую степень по палеолингвистике, слегка заплетающимся языком предложила Глебу поподробнее ознакомиться с коллекцией компакт-дисков Стинга в ее гостиничном номере. Глеб несколько секунд пофантазировал на этот счет, но затем вежливо отклонил предложение. Его мысли были слишком заняты другой женщиной.

Норвежка, желая поддержать разговор, похвалила сицилийские разносолы и для порядка поругала кухню Испании, где ей совсем недавно довелось побывать на очередном научном форуме. Стольцеву, который считал себя закаленным «гастротуристом» и, по его собственному выражению, уже успел объесть пол-Европы, стало немного обидно за испанцев. Он с вожделением вспомнил валенсийскую паэлью, андалусские окорока, коронное блюдо кастильских кулинаров – бычий хвост в вине и потрясающие морепродукты, какие можно отведать только на берегах галисийских фьордов. Что уж и говорить о кухне басков, законно считающихся лучшими поварами по обе стороны Пиренеев.

Норвежка без умолку продолжала чихвостить испанские харчи. Господи, кто бы говорил! Скажите на милость, ну что взять с державы, чей вклад в кулинарные анналы ограничивается одним-единственным и, мягко говоря, специфическим блюдом? Вы не пробовали лютефиск? Значит, вам крупно повезло. Само название lutefisk означает «рыба в щелочи». И это вовсе не какая-то там фигура речи – перевод следует понимать буквально. Тут будет нелишним напомнить, что вообще-то щелочь традиционно используют в областях, далеких от кухни, – например, в химической промышленности при производстве удобрений. Любопытная деталь: чем ниже содержание щелочей, тем более безопасным для почвы считается удобрение. Не случайно же с помощью щелочи выжигают сорняки. Напрочь, до корней. В общем, чтобы вынести вкус лютефиска, надо быть либо викингом, либо как минимум его прямым потомком. Так что не было ровным счетом ничего удивительного в том, что совершенно безобидная для сорняков испанская стряпня норвежку как-то не впечатлила.

Постепенно веселье из древнегреческого стало походить на чисто русское. Никогда не пьянеющий Ди Дженнаро наконец улучил минуту поговорить с Глебом на тихой веранде.

Для начала после очередного традиционного «чин-чин» итальянец поздравил Глеба с отличным докладом. Затем разговор плавно перешел к следу, предположительно оставленному невесть как оказавшейся в России неизвестной римской монетой. Глеб еще накануне приезда сообщил коллеге о мучительных поисках расшифровки загадочной надписи, а теперь поделился с ним самой свежей версией насчет битвы при Мунде. Ди Дженнаро нашел это предположение очень любопытным.

– Чисто теоретически, монета, выпущенная в то время, могла бесследно кануть в суматохе гражданской войны. Причиной тому могла быть малочисленность тиража или, например, потеря оригинального чекана, который потом по каким-то причинам так и не смогли восстановить.

– То есть ты полагаешь, что след все же мог быть оставлен неизвестным науке цезарианским ауреусом?

Симпосиарх жадно приложился к бокалу и лишь затем ответил:

– Все возможно. Хотя, конечно, странно, что нет письменных упоминаний о монете. Мы же говорим о Юлии Цезаре, а это очень неплохо изученный период, сам знаешь. Так что ты либо напал на редчайшую находку, либо на дешевую имитацию.

– Так все же имитацию или подделку?

– О подделке, полагаю, речь не идет. Фальшивомонетчики нынче копируют только широко известные образцы, массово востребованные коллекционерами, и делают это, надо отдать им должное, просто великолепно.

Дон Пьетро оглянулся, подозвал официанта, взял у него бутылку и самолично подлил вина Глебу и себе.

– Знаешь, я же хотел поговорить с тобой совсем не об этом… – Тут он поднял указательный палец, как бы заручаясь стопроцентным вниманием собеседника. – Ты отменно владеешь латынью, прекрасно знаешь греческий, включая диалекты. Да еще твои новые способности. Все это вместе дает тебе абсолютно уникальные возможности. Зачем тебе с такими талантами душная Болонья?

Глеб слегка опешил. Да, он в свое время написал Ди Дженнаро о происшествии в каменоломне, его последствиях и даже о невероятных результатах визита к коллекционеру Гурину, это факт. Но откуда дон Пьетро узнал о переговорах Глеба с университетом в Болонье? Вот уж действительно, научный мир тесен.

Ди Дженнаро снова взял бутылку и, в очередной раз освежив Глебу и себе, перешел к существу вопроса:

– В общем, так. Приезжай ко мне следующим летом, я найду достойное применение твоим способностям. Считай, что трехлетний грант у тебя в кармане. А там, если захочешь, и о долгосрочном контракте поговорим.

Они в очередной раз чокнулись. За такое предложение и в самом деле стоило выпить.