Квирит - Alexander Agassiz

скатертью с вышитым изображением дуба и заставлен всевозможными фруктами и кубками. Мужчины за столом наслаждались музыкой и её творец был виртуозом, играя с закрытыми глазами. Он плавно, в такт нежной мелодии, вращал головой и извивался всем телом. Казалось, что вот вот и его шляпа с широкими и гибкими полями спадёт с его кудрявой головы. Мужчина постарше и шире в плечах, в эгиде45 из козьей шкуры cидел рядом и тормошил фигурку цвета слоновой кости. На стене у входа, на шести железных гвоздях, вбитых в стену, висел потрёпанный и заворачивающийся по краям свиток. Ничего кроме начального Ζεῦ, или привычно для римского уха — Юпитер, Фавст не понимал:

Ζεῦ πολυτίμητε, Ζεῦ ἄφθιτε, τήνδε τοι ἡμεῖς

μαρτυρίην τιθέμεσθα λυτήριον, ἠδὲ πρόσευξιν.

ὦ βασιλεῦ, διὰ σὴν κεφαλὴν ἐφάνη τάδε πάντα,

γαῖα θεὰ μήτηρ, ὀρέων θ’ ὑψαυχένες ὄχθοι,

καὶ πόντος, καὶ πάνθ’, ὁπόσ’ οὐρανὸς ἐντὸς ἔταξε.

Ζεῦ Κρόνιε, σκηπτοῦχε, καταιβάτα, ὀμβριμόθυμε,

παντογένεθλ’, ἀρχὴ πάντων, πάντων τε τελευτή.

σεισίχθων, αὐξητά, καθάρσιε, παντοτινάκτα,

ἀστράπιε, βρονταῖε, κεραύνιε, φυτάλιε Ζεῦ·

κλῦθί μευ, αἰολόμορφε, δίδου δ’ ὑγίειαν ἀμεμφῆ

εἰρήνην τε θεὰν, καὶ πλούτου δόξαν ἄμεμπτον.

Глава III

— Счастливый случай! — крикнул музыкант, певчим голосом прекрасного юноши- явился гиацинт наш, нераспущенный!

— Что что?

— Ай-ай, Зевсу отцу — я слово даю!

— Attata! Не будете представляться другими именами и проверять меня? Перед тем как открыться?

Высокий мужчина с пышной бородой в золотистой ленте, которая обвивала голову и держала тёмные волосы, хохоча сказал:

— Хохо, нет, о квирит, империи житель! Тест будет пройдён тобою иной, когда мёртвые в Тартар вернуться домой.

Фавста измотало приключение и весь объём увиденного. Словно старик на заре жизни, повидавший немалое, устаёт от неё и желает лишь отдохнуть. Присесть на заправленную кровать, уткнуться в мягкую обивку и закрыть глаза.

— Мне всё еще сложно поверить, что теперь я разговариваю с…Зевсом…Юпитером? Я всю сознательную жизнь видел вас как образы…человеческих черт и символов природы. Хотя далеко не раз посещал празднества в честь богов, учавствовал в военных ритуалах и мистериях посвящённых Митре и Марсу. Как и многие римляне, подходил ко всей религии исключительно с практической точки зрения. Do ut des46. Думал, лучше уж перестраховаться и провести ритуал, молитву, чем проста сидеть сложа руки. Но после всего безумия, что я насмотрелся и испытал, мне, наверное, глупо сомневаться в том, что внезапная и чистая избушка лишь совпадение. А двое мужчин в ней простые лесорубы, которые говорят стихами.

— ХАХАХА! Я водами Cтикса клянусь, что имя и Зевс, и Юпитер дано мне! Окликов больше, чем листьев священного дуба. О девы cудьбы, о Фортуна, о Тюхе47, их связь неразрывный закон.

— И вы знали, что я прийду?

— Старухи судьбы не подвластны богам. Однако ответили знаком согласья, когда Зевс вопрашал о тебе.

— Тогда из предыдущих слов Зевса я могу не сомневаться, что тех двух скелетов, следующих по моим следам ждёт Тартар?

— Скорее всего! — пожимая плечами ответил высокий мужчина в эгиде.

— А за что их туда?

— Мудрости нет в них. Нет гармонии духа.

— Но не все же без гармонии духа попадают в бездну.

— Год их падение в Тартар составит. Богохульные души свой пыл усмирят, когда в наказание их головы тьмой бесконечной окутаны будут. Капаней превратится в подземный маяк одинокий, на свет чей все мухи преисподней слетяться. Немедленно пламя страданий сожжёт и всех мух с ним жужжащих. Символичный момент бытия. Он противник богов, и с речью своей богомерзкой, пусть в вечном мраке отныне живёт. А свет же огня богохульного — кровному брату скелета пусть выжжет глаза, а язык приклеется к нёбу! Нечего делать им даже в аиде.

Досадно помотав головой Фавст ответил:

— Жестоко. Однако если вы правда боги, то я бы хотел помочь тем грекам. Они не виноваты в своих неумеренностях. Обстоятельства и отсутствие достойных учителей сделало их такими. Я уверен, что жестокость и несправедливость жизни, в которой они могли цепляться только друг за друга выковала их. А шрамы не были добротно вылечены и загноились. Скажу ради справедливости, что если слова Капанея о сестре правдивы, то именно ты, Юпитер, был одним из тех, кто вызвал небеспричинную ненависть к себе.

Юпитер, скрестив на груди руки, cлушал центуриона, а тот, после небольшой паузы раздумья, продолжил свои мысли, рассказывая их под приятную мелодию лиры.

— Вечный Тартар и пытки это желание слепого наказания. Тело, насколько я понял за свою жизнь, не может без страсти и эмоций, в порыве которых мы можем желать мести или кары. Оно дико. С ним очень трудно управляться. Однако… я думаю, чтобы душа училась давать телу правильные ответы и сочетать мудрость и любознательность с активностью и бесстрашием — нужно обращаться в первую очередь к самой душе. Найти общение, построить мосты даже с теми, кто кажется, совсем далёк от твоего понимания, а ты от его. Дикому животному с его порывами необузданности нужен учитель и хозяин. Даже больше. Люди, что с детства живут без других людей, растут в дикости — такие же животные. В целом, мы не сильно отличаемся от обезьян, привезённых из индии, или собак. В человеке этим хозяином и воспитателем является душа или разум. Он сам, в первую очередь, должен быть для себя добрым хозяином. Но чтобы душа или разум стали достойными учителями и добрыми хозяевами своего тела, им самим нужны добрые наставники.

Юпитер поглаживал свою бороду и ходил в разные стороны по избушке.

— Мы не всесильные боги. Всех нитей судьбы мы не зрим. Меж собой часто спорим и злимся как люди. Разум людской не под властью божественных чар. Между тем понимаю тебя, о квирит! Выражай свои мысли и дальше! Признаюсь, что видели братья не сладкую жизнь под солнцем полящим, и ночью холодной из звёзд. Боги творцы, и я, облоков повелитель, ни каплю медового сока в их трудный век не вмешали, но малую жизнь человека ни раз усложняли. Неполноценности чувсто брало Капанея и часть колоссальную жизни беспомощность крыла. Набожной сильно я помню семью их, но мать, не смотря на молитвы, cлегла от болезни, покинув живых. Рассудок отца канул в лету, и вскоре, под сплином тяжёлой потери, который не в силах был разум людской обуздать, он отраков сделал виновными. Он в смерти жены и болезни любимой, двух малых детей упрекал, что страдальным рождением своим — ослабили мать. Насиловал отче, без жалости мальчиков, к повиноваению