Современная канадская повесть - Мари-Клер Бле

— Ой, дядя Фредди… это вы!

— Собственной персоной, Хауэрд, — ответил Лэндон, ступая в прихожую. — Ну, как вы тут?

— Да высший класс, дядя Фредди… Бог ты мой! Мы же сто лет не виделись! Где вы скрываетесь? Нам про вас каких только историй не рассказывали. Вы сейчас живете с русской, да? Давайте ваше пальто…

— Спасибо, Хауэрд… Ты выглядишь как огурчик.

— Точно. Мы с мамой неделю как вернулись… С Бермуд. Пропаслись там целый месяц. Ничего местечко, развлечься можно. А Джинни сказала, что вы, наверно, придете. Я жутко рад вас видеть. Вы же знаете, как мы вас любим. Мама по сей день вспоминает, как вы ее поддержали, когда она рассорилась с нашим милым Хьюзом. Кстати говоря, они сошлись.

— Да что ты?

— Ну точно… Мама с Хьюзом снова начали встречаться. Уже с полгода. Он две недели пробыл с нами на Бермудах…

Хауэрд перебросил пальто Лэндона через руку.

— По-моему, мама сейчас как-то успокоилась по части секса… понимаете, да? Несколько лет это был какой-то кошмар. Но теперь… Вроде бы никакой трагедии уже нет…

— Да, наверное.

— Ну вот. По-моему, маме сейчас больше всего нужен друг. И для этой роли как раз подходит дружище Хьюз. Знаете, вообще-то они всегда ладили… Да и мама не молодеет. А у меня своя жизнь.

— Разумеется.

— У меня квартирка на Саттон-плейс — скромная, холостяцкая, с вечеринкой особенно не развернешься. А вот и мама… Я отнесу ваше пальто наверх.

К ним подошла Бланш — посеребренные туфельки, длинное платье цвета полночной синевы. Может, в чем-то Бермуды и пошли ей на пользу, но бледной она как была, так и осталась — белая лилия. На жалкой шее болталось украшение — нитка искусственного жемчуга. Бланш заметно постарела, но глаза, как и прежде, светились неуемной энергией. Она раскинула ему навстречу свои щепочки-руки.

— Фредди, дорогой мой, все-таки приехал.

Они обнялись, и Лэндон вдохнул запах увядших фиалок, заложенных между страницами книги. Так пахла когда-то его тетка — старая дева.

— Фредди, сколько же мы не виделись?

— Видишь ли, Бланш, я теперь не вхожу в твою лигу.

— Вздор. В моей лиге для тебя всегда найдется место, дорогой Фредди. Жаль, что ты так редко меня навещаешь. Ты всегда был для меня особым другом — сам знаешь. — Они посмотрела на него с расстояния вытянутой руки, по-птичьи склонив голову набок. — Было время, мне казалось, что мы можем стать любовниками. Тебя это шокирует?

— Ну, Бланш, что же ты не намекнула? Я ведь толстокожий.

Она засмеялась.

— Ох, Фредди. Сколько мы с тобой переговорили. Помнишь? А сейчас кажется — это было так давно. Абсолютное прошедшее время. Н-да… — Она похлопала его по руке. — Вера будет очень рада, что ты приехал. А мы с тобой поговорим попозже, ладно? Идем, я тебя познакомлю с гостями. Это все больше друзья Хауэрда. Актеры, рекламщики. У него знакомые, кажется, во всех областях. А у меня еще беда — новые имена в голове не держатся.

Рука об руку они пошли к одной из переполненных передних комнат. Бланш потянула его за рукав.

— Я так рада, что Вера и Джинни решили немного пожить у меня.

— А что, Вера хочет вообще перебраться в Торонто? — спросил Лэндон.

— Похоже, что так, но в свои планы она меня не посвящала. Собственно, как всегда, тебе это хорошо известно. Боюсь, что мое мнение Вера никогда и в грош не ставила. Но все же…

Они остановились у входа в комнату, густо набитую людьми — гости толклись по ней, держа сигареты и стаканы. Сквозь дым и гомон струйкой вилась восточная музыка, от стен отражался перестук одинокого барабана. Тут было много красивых мужчин, несколько очаровательных женщин. Их аппетитные попки, обтянутые брюками с широкими поясами ниже талии, так и прыгали в глаза. Некоторые мужчины были босиком, как Хауэрд, или в сандалиях. Несколько негров в ослепительно ярких хитонах и дашики[56] походили на племенных вождей. У одного немыслимым черным нимбом возвышалась над головой прическа в стиле «афро». Кое-кто был одет под пижонов сороковых годов: длинные пиджаки, широкополые фетровые шляпы, низко сдвинутые и затенявшие глаза. У Лэндона сохранилась старая пластинка на 78 оборотов в минуту, и на ее обложке Диззи Гиллеспи[57] был одет под стать этим ретроманам.

Бланш приподнялась на цыпочки, огляделась.

— Боже, ни одного знакомого лица. Все такие молодые…

Лэндон стиснул ее руку.

— Что ты обо мне беспокоишься, Бланш? Я тут не впервые, разберусь. Возьму что-нибудь выпить. А ты иди к другим гостям.

Он всматривался сквозь дым, стараясь найти Джинни или Веру.

— Ну, это невежливо, вот так тебя бросать, совсем одного, а Вера, как назло, куда-то запропастилась. И Джинни ушла за льдом. Какая чудесная девочка! Я хотела заказать лед по телефону, но она вызвалась пойти и настояла на этом. Один из ее приятелей пошел с ней. Ральф, фамилию не запомнила. Симпатичный парень.

— Да, я с ним знаком, — сказал Лэндон.

Бланш легонько тронула его за руку.

— Может, это не мое дело, но у Веры с Джинни сегодня был разговор.

Лэндон повернулся к ней.

— Да? О чем?

— Может, это и ерунда, но я слышала, как они ссорились перед вечеринкой. В спальне, наверху. Из-за этого парня. Ты, наверное, знаешь, как Вера относится к этим молодим радикалам…

— Мы вроде никогда на эту тему не говорили.

— Когда Джинни сегодня приехала с ним в аэропорт… Н-да. Так вот, когда они добрались сюда, Вера подняла жуткий скандал. Требовала, чтобы Джинни перестала с этим парнем встречаться. Ты знаешь, Вера бывает такой непреклонной…

— Да, знаю.

— Иногда я думаю: мне бы ее силу…

Вдруг как из-под земли вырос Хауэрд, на его красивом лице складкой отпечаталось недовольство.

— Мама, ну что такое! Там люди у дверей! Это гости, причем твои!

— Да, да, дорогой, иду. Займи дядю Фредди и представь его кому-нибудь из твоих прелестных друзей…

Но едва она ушла, как Хауэрд, явно взвинченный, извинился и исчез в большой соседней комнате, где люди топтались на месте под какую-то медленную джазовую мелодию. Лэндон прошел к бару и попросил выпить. Бармен в белом пиджаке с глухим стуком бросил в стакан два кубика льда и оросил их сверху шотландским виски «Беллз ройял резерв». От бутылки с содовой Лэндон отказался, решив принять этот первосортный напиток в чистом виде. После «Старого тролля» разница была ощутимой, и он с удовольствием потягивал виски, перемещаясь от группы к группе в поисках знакомого лица. На вечеринках ему всегда было неуютно — как-то не умел он заводить разговоры с незнакомыми людьми. Что им сказать? Здравствуйте. Меня зовут Фред Лэндон. Здесь очень мило. Дальше — точка. Пожалуй, он — из разряда слушателей. Но когда выпьешь — все-таки легче, и он попросил налить ему еще. Лэндону показалось, что, наливая ему двойную порцию, бармен ухмыльнулся. Наверное, думает — алкаш. Любитель накачаться за чужой счет. В мешковатом костюме. Чей-то дядюшка-холостяк. Мысленно Лэндон отмахнулся от бармена. Да пошел ты, холуйская рожа!

Веру он не нашел и сквозь толпу гостей протиснулся в другую комнату. Помнится, здесь они по воскресеньям обедали, Хьюз в серых брюках и голубой куртке стоял в торце стола и нарезал жареный окорок или вырезку. Иногда Бланш, опережавшую всех по части питья круга на четыре, тянуло на подвиги, и она начинала гладить Лэндона под столом по колену, Вера же, откровенно скучая, слушала болтовню Хауэрда о его последней пассии. Большая, полная воздуха и света комната сейчас вся загустела от дыма и гомона. В разогретом полумраке пары кружили друг возле друга — руки вытянуты вперед, глаза закрыты. Но вот на смену приятной и мелодичной джазовой теме пришел взбесившийся электроорган. На нем играл какой-то псих… или он играл ногами? Может, он шлепал по клавишам своим хрящом? В общем, какая-то часть его атаковала клавиатуру с демонической энергией. На миг Лэндон увидел органиста: переполненный бурными чувствами, он кидался на инструмент руками и ногами, отмечая все паузы клацаньем зубов. Время от времени раздавались душераздирающие вопли — это наверняка подавала голос терзаемая муками душа. Лэндон, что-то помнивший из Данте с университетских времен, задался вопросом: забреди в эту комнату странствующая тень из средневековья, не подумала бы она, что оказалась в аду? Танцующие, кто помоложе, а кто и постарше, кружили друг возле друга, стараясь не толкаться, каждый поглощен своими мыслями, застывшие лица предполагают серьезный ритуал, а тела дергаются, словно их подпаливают на костре. Лэндону этот странный мрачнолицый круг казался танцем эпилептиков, а дикие ритмы и выкрики органиста наводили на мысль о каком-то старинном племенном обряде. Куда ни глянь — везде признаки остаточного примитивизма. Может, не такая уж это плохая штука, знать бы меру. Но с мерой нынче дело плохо, сдержанность в наш век не очень котируется. Что до этого вечера органной музыки, он был бы уместнее где-нибудь в лесу, после удачной охоты. Молодежи такое еще можно простить — но когда вместе с ними пыхтит и потеет затянутый в джинсы мужчина средних лет, это уже не лезет ни в какие ворота.