Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру - Неизв.

Моенс де Ла Круа был приговорен к смерти, его сестра - к битью кнутом, наказанию, исполнение которого, говорят, царь взял на себя. После этого он сослал ее в Сибирь. Моенс де Ла Круа, сознавшись во всем, в чем хотел Петр, и, признав себя виновным во взяточничестве, предательстве, заговорщицкой деятельности, 27 ноября 1724 года лишился головы на плахе. Он пошел на казнь как мученик. Он постоянно носил на запястье маленький бриллиантовый браслет, подаренный императрицей. Когда арестовали, он спрятал его под своей подколенной чулочной подвязкой и таким образом сумел его утаить. На эшафоте сунул его сопровождающему лютеранскому пастору,  прося вернуть браслет императрице.

В одно из окон сената царь наблюдал казнь. Когда Моенса лишили жизни, царь поднялся на эшафот, схватил голову за волосы и дал ей пощечину. Вернувшись потом во дворец и обращаясь к Екатерине:

- Садитесь со мной в экипаж, мадaм, - сказал он; - хочу, чтобы вы со мной совершили прогулку.

Екатерина не посмела отказаться, хотя не сомневалась в каком-нибудь черном замысле; она повиновалась. И тогда в открытом экипаже он повез ее на площадь, где еще высился угловатый эшафот, и где отделенная от тела голова только что была насажена на кол, выбирая прогулочную трассу таким образом, чтобы складки платья императрицы задевали эшафот, и чтобы несколько капель кровавого дождя от этой вновь потревоженной головы упали на платье изменившей супруги. Екатерина даже не дрогнула, мраморное лицо ни на йоту не выдало ее волнения.

С этого момента всякие отношения между этими супругами прекратились, и Петр видел свою жену только на публике. Он бросил в огонь завещание, составленное в ее пользу и, стал подумывать, что, отправив в монастырь свою первую жену, очень даже мог бы отправить туда и вторую. Потому что в отличие от других суверенов, живущих двойственно - жизнью на публику и частной жизнью, колосс, с которого мы переносим на эскиз главные черты, всегда жил только открытой жизнью.

Будь то беспечность, будь то пренебрежение чем-то, промахи или достоинства, пороки и добродетели, он все выставлял напоказ. Его внутренний мир заняла его огромная империя. Сестра-узурпаторша, бесчестные любовницы, незаконнорожденная дочь, неверная супруга, сын-святотатец: он не только все выставляет на обозрение, но и делает броским.

Его гений имел на это право, которое и было использовано. Живя ради народного блага, он и жил гласно.

Послушайте, он больше не будет скрывать болезнь, от каковой умирает, как не таил  ничего другого, хотя бы она и была из тех, в которых обычно не признаются. Он вслух говорит не только о своей болезни, но и об источнике, где он ее приобрел.

- Берегитесь генеральши мадам Чернышевой! - восклицает он иногда, скрипя зубами от нестерпимой боли. - Это лучший совет, какой я мог бы дать моим друзьям.

Дама, со своей стороны, ничего не отрицая, вернула его свидетельство расположения к ней, так?

- Но почему вы его не излечите? - спрашивали английского доктора Эткинса.

- Каким образом, - отвечал тот, - вы хотите, чтобы я излечил человека, в теле которого сидит легион демонов сладострастия?

         Потом среди всего этого моральные муки достигли предела. Веселое сердце поддерживало бы тело, разбитое сердце его убило. Он, кто познал, не дрогнув, заговоры своей сестры, восстания и кровавое буйство стрельцов, измены первой жены, интриги сына; он, кто расправился со всем этим жестоко и живо, и кто теперь, не помышляя, казалось, о чем-то другом, сумел оторвать глаза от жертвы и казни, он не мог перенести неблагодарности этой ливонской служанки, которую шаг за шагом сделал своей наложницей, тайной любовницей, открыто любовницей, тайной супругой, законной женой, и для которой в память того великого и страшного дня на реке Прут основал орден св. Екатерины. Странная слабость со стороны человека, простившего Вилльбуа его насилие и, возможно даже, разрешившего Екатерине все отдать великому визирю! В случае с великим визирем и Вилльбуа в игре было только тело, Моенсу де Ла Круа она отдала не только тело, но и сердце. И когда! Через четыре месяца после того, как он объявил ее царицей и наследницей трона, дал ей корону и велел ее короновать - после неслыханного события в России, где женщина никогда еще не была коронована. Екатерина, как видно, не теряла времени, чтобы стать неблагодарной. Та, о которой он говорил: «Она не только супруга, но еще и друг; не только женщина в постели, но еще и советчик». Признательность Екатерины была из тех чувств, которые живы надеждой; с тех пор, как ей больше нечего было ожидать, она посчитала, что больше ничего и отдавать. Если бы не следующее! Смерть царя помогла ей подняться еще на ступень; как ни высоко стоял его трон, его могила оказалась еще выше. Произошло это, потому что к ее действительному злодеянию история или, скорее, легенда привязывает преступление предполагаемое. Петр мертв, и в его смерти обвиняют Екатерину и Меншикова: тех, для кого он сделал больше всех в этом мире, поставив их после России, но перед своими детьми. Забывают неделикатные признания Петра в хорошо известном хроническом заболевании, из-за которого он ездил на олонецкие воды; забывают про груз, который этот атлант-держатель небесного свода нес в течение 30 лет, что и должно было свести его в могилу; забывают кучу деяний, ночные эксцессы, эпилептические вспышки гнева, бесконечные оргии, упрямые бессонные ночи; забывают, что Александр устал, укротив Буцефала, и что Петр тоже мог очень устать, обуздывая нацию.

Но это - божественная справедливость, когда ненаказанный за действительное преступление уносит с собою в могилу обвинение в надуманном преступлении.

Дальше толпа поступает так: поскольку ей трудно подняться над собой, поскольку в течение 20 лет она смотрела на человека снизу вверх и сотворила из него полубога, она не желает больше мириться с тем, чтобы этот человек мог умереть как прочие люди. Слух овладевает миром, когда на острове св. Елены от рака умирает Наполеон.

- От политического рака! - отзывается мир.

И Англия, которая уже сожгла Жанну д'Арк и обезглавила Марию Стюарт, оказывается ложно обвиненной в отравлении Наполеона. Ну и пусть! Расскажем, как умер Петр Великий; его смерть настолько органично согласуется с его жизнью, что воспринимается нами как ее естественный венец.

Ему было только 52 года, но он боролся на протяжении 40 лет; клинок, так часто обнажаемый для битвы, вложен в ножны.

С 1722 года он атакован болезнью - расстройством мочеиспускания; страдает и молчит; свое право поплакаться он ставит после завоевания трех провинций Персии. Он, кто сознается во всем, даже в постыдных болестях, совсем не признает болезнь с момента, когда она становится, возможно, смертельной. Вне сомнений, предстояло ему однажды умереть, но не нужно, чтобы знали, что он может умереть. Значит, болен один из его слуг, и консультация берется для больного слуги. Между прочим, катастрофа с Моенсом де Ла Круа происходит после возвращения Петра из поездки на воды в Олонецкую губернию, и после коронации  Екатерины. Санкт-Петербург видит месть, но, вдруг, Россия узнает, что жизнь царя в опасности, что спасти его может лишь мучительная операция. Затем узнают, что он перенес эту операцию, но с такими болями, что хирурги вышли все истерзанные его руками: он не позволил себя связать на время операции. Подавленный, разбитый, агонизирующий, три месяца он остается простертым на своем скорбном ложе. Но, наконец, воля поднимает его, и, как пленник, разрывающий свою цепь, как заключенный, вырывающийся из тюрьмы, бледный и согнутый, он бросается прочь от болезни, но не от боли.

Куда он, да в эту осеннюю пору, что в самом начале и в Санкт-Петербурге фатальна  даже для людей более здоровых и с более мощным телосложением? В болота, где затерялся канал, что должен соединить воды Азии и Европы. При виде этого ослабевшего страждущего, согбенного привидения, Мюних [Миних] - великий человек, о котором поговорим позже - ужасается и намеревается вытащить его из этой грязной и зловонной местности, из жестокого царства лихорадки. Но ему:

- Этот канал, - говорит Петр, - накормит Санкт-Петербург и Кронштадт, даст материалы их стройкам, подаст сюда все, что производит империя, и обеспечит расцвет торговли России с остальным миром. Мое место здесь.

Трасса канала четко определена. Он начинается от озера Ильмень. Именно эта вода нужна человеку, который соединяет два моря, море льда и море огня - Балтику и Каспий, что омывают разные берега его империи.

Далее, от соляного производства Старой Руссы он возвращается в сторону Петербурга, без остановки в столице едет в Финляндию и 5 ноября - среди зимы останавливается на берегу озера Лахта, захваченный неистовыми бурями. Но он спасен: одна хижина предлагает ему свой кров, а печка - свое тепло. Прежде чем войти, он бросает взгляд на это море, что кажется покорным как степи, казаки, турки, шведы, Дания, и улыбается своему триумфу. Но что он видит? Севший на мель баркас полный солдат и матросов: они мечутся в ужасе, они сейчас погибнут! И сначала Петр бежит на берег и кричит, какие маневры им нужно выполнить. Но его голос теряется в шуме волн и воплях терпящих бедствие. Петр приказывает помочь им; те, к кому он обращается, колеблются; тогда, забыв, что подвергается двойной опасности, он прыгает в лодку, и никак не может справиться с ней, бросается в воду, вплавь добирается до гибнущего баркаса, оказывается в гуще потерявших голову людей, берет на себя маневры баркасом, и всех, целых и невредимых, доставляет на берег.