Вне игры - Алексей Зубов

Нандор беспомощно обвел взглядом присутствующих, он словно искал у них поддержки и в первую очередь, конечно, у Егенса: ведь операция «героин» чего-то стоит? Но коллега более чем подобострастно смотрит на шефа, и на лице его нетрудно прочесть: «Рассчитывай только на себя».

— Я смею заметить, не в порядке оправдания, а лишь для уточнения истинного положения вещей, что у нас были серьезные основания прервать операцию. Я уже говорил об этом господину Егенсу. Смею повторить… Допустим, что я, продолжив диалог с Рубиным, кое-чего и добился бы, но это потребовало бы много времени… Из-за Рубина отход судна задержался бы надолго. Советская контрразведка, разумеется, сразу же взяла бы Рубина на прицел. И, таким образом, мы не имели бы и тех обнадеживающих оснований, о которых, видимо, собирается говорить мой коллега. — И он кивнул в сторону Егенса.

— Ну, ну… Допустим, что микродоза логики присутствует в вашем объяснении, Нандор… Прошу вас, Егенс, продолжайте… — Губы шефа дрогнули в насмешливой улыбке. Рыжий свое дело сделал — сбил спесь, с которой Нандор пришел: купец переоценил свой товар…

— Я позволю напомнить, — Егенс продолжал доклад в том же почтительном тоне, все время поглядывая на шефа, — что мы проанализировали доклад господина Нандора и по картотеке Центра проверили данные о «лысом». Там имеется карточка на русского доктора Рубина по кличке Сократ. Это досье — наши трофеи, в свое время перехваченные у гитлеровской разведки. Обнаружено личное дело Сократа. Вот основные сведения о нем…

…Бутов особо внимательно читает эти строки сообщения Роны. В основном все совпадает с исповедью Захара Романовича. Но есть небезынтересные детали, на которые счел нужным обратить свое внимание и Егенс.

— Абвер решил перед отправкой Рубина в Россию проверить его на детекторе лжи, хотя, как известно, в ту пору их аппаратура была еще далека от совершенства, проводились лишь первые эксперименты. Показатели Сократа оказались ниже среднего. На вопрос: «Вернувшись в Москву, вы явитесь в НКВД?» — последовал ответ: «Нет». Однако кривая кровяного давления при этом резко скакнула вверх. Видимо, в абвере решили пренебречь этой кривой. Не до нее тогда было, — улыбается Егенс. — После переброски Сократа в Россию связи с ним оборвались. По крайней мере в досье нет данных, подтверждающих такие связи. Но вопрос этот остается открытым и даже в какой-то мере загадкой, над которой…

— Послушайте, Егенс, а вам никогда не приходила в голову мысль, что где-нибудь имеется еще одно досье, не попавшее в наши руки?

— Да, сэр… Такой вариант возможен. И мы кое-что предприняли в этой связи. Сейчас ведутся розыски господина Брайткопфа. Если они окажутся успешными, то мы сможем получить ответ на интересующий нас вопрос. Нам, кажется, удалось набрести на след одного из сотрудников абвера, работавшего с Брайткопфом до весны сорок пятого. Мы надеемся…

— Егенс, вы долгое время были нашим резидентом в Провансе… Тогда вам должна быть известна тамошняя пословица — надежда как молоко: если ее долго хранить, она прокиснет…

Голос шефа звучал язвительно:

— Поймите, Егенс, что мы должны исходить лишь из того, что знаем о русском докторе бесспорно, а не тешить себя надеждами на успех розысков господина Брайткопфа.

Шеф сел на свое место и теперь уже спокойно, любезно повторил:

— Ваши соображения?

— Я попытался проанализировать: почему абвер так и не побеспокоил завербованного агента? Тщательное изучение досье дает основание полагать, что Сократа вербовали с дальним прицелом — на длительное оседание. Это не был агент-скороспелка, которых во время войны немцы забрасывали в тыл русских буквально десятками. И нет оснований считать, что Сократ сам явился в НКВД.

— Почему?

Егенс подошел поближе к шефу и склонился над его креслом.

— Первое. Русские никогда не доверили бы ему работу в секретном институте, если бы знали все, что произошло с ним в плену. Даже если бы он явился с повинной…

— А вы не думали о другом варианте: Рубин явился с повинной и до сих пор работает по заданиям КГБ.

— Эта версия отпадает: обращаю ваше внимание на запись разговора русского туриста и господина Нандора. Человек, связанный с КГБ, соответствующим образом проинструктированный ими, повел бы себя на базаре иначе… Он сам пошел бы на контакт с Нандором и уж во всяком случае не отбивался бы от сетей, брошенных им. Вы согласны со мной, господин Нандор?

— Да-а-а… Пожалуй…

— Я посмею сделать вывод: КГБ не знает всех обстоятельств пребывания Сократа в плену.

— Каждый видит то, что хочет видеть… Мне кажется, что вы несколько торопливы в своих суждениях, Егенс. — Шеф направился к круглому столику, выпил виски с содовой, помолчал и вдруг задал совершенно неожиданный вопрос: — Послушайте, Егенс, вы же юрист по образованию. И, кажется, даже доктор… Вам должно быть знакомо советское уголовное право. Не так ли?

Егенс неопределенно мотнул головой.

— Хорошо… Допустим, вы, как юрист, не обязаны знать всех тонкостей советских уголовных законов. Но, как разведчик, — и голос его вновь обрел обычную жесткость, — вы обязаны знать ту статью советского уголовного кодекса, которая имеет прямое отношение к нашей работе. И, в частности, к тому уравнению с несколькими неизвестными, которое мы решаем с вами здесь.

— Я буду благодарен вам, сэр, если вы сочтете возможным напомнить мне ее…

— Извольте. — И он на память процитировал: — «Не подлежит уголовной ответственности гражданин СССР, завербованный иностранной разведкой для проведения враждебной деятельности против СССР, если он во исполнение полученного преступного задания никаких действий не совершил и добровольно заявил органам власти о своей связи с иностранной разведкой». За последние годы в КГБ все чаще приходят люди с повинной — они знают, что если ими не совершено деяние, преступное с точки зрения советского закона, если они только «оступились», как принято выражаться в советской прессе, то их не отдадут под суд…

— Мне это известно, сэр… И статья уголовного кодекса тоже… Законодатель сформулировал в юридической норме нынешнюю практику деятельности советских карательных органов. В ней произошли большие перемены. К сказанному вами я мог бы многое добавить. Наш человек в Москве сообщает, что недавно ответственные работники КГБ выступали в университете. Чекисты вели откровенный разговор о том, что у русских принято называть бдительностью, а потом отвечали на десятки самых каверзных вопросов… И еще одно сообщение. В Москве советская контрразведка напала на след подпольной группы, занимавшейся распространением антиправительственных листовок. Руководители этой группы были арестованы и судимы. Но двое или трое молодых людей, которых пытались завербовать в эту организацию, остались на свободе. Их не судили. А в тот научный институт, где они работали, приехал работник КГБ и выступил на общем собрании. Он рассказал о деятельности двух молодых людей, сидевших в это время в зале. И там их судили. Их же друзья, коллеги. У русских это называется общественный суд, а у чекистов — профилактика. Они верят в нее. И, кажется, не без оснований. Как видите, сэр, я в курсе новых веяний в практике советских карательных органов.

Шеф, все время смотревший в окно, резко повернулся в сторону Егенса.

— Так какого же черта вам не придет в голову не очень оригинальная мысль: русский доктор тоже знает об этих изменениях… Господь бог не обделил Рубина житейской мудростью, и он догадывается, что чекисты могут узнать о случившемся в лавке Нандора из других источников. И тогда вся эта история обернется для доктора не лучшим образом. Что вы скажете по этому поводу, господин Нандор? Нам важно знать ваше мнение. По существу.

Вся эта история с русским туристом неожиданно для Нандора подняла пошатнувшийся было престиж его фирмы. И сейчас, кажется, самый подходящий момент высказать несколько соображений общего порядка об активизации деятельности возглавляемого им филиала штаб-квартиры, о рентабельности затрат. Но шеф настойчиво повторяет: «По существу»… А по существу ему хотелось бы сказать, что психология человека мелкого, слабовольного, охваченного страхом, иногда побуждает его действовать вопреки элементарным законам логики, а порой и во вред себе. По существу ему хотелось бы верить, что турист накрепко схвачен им, что в КГБ он не пойдет, и в КГБ его не вызовут, и со временем Нандор заслужит благодарность — завербовал агента! Конечно, Нандор понимает, что, трезво оценивая ситуацию, нельзя не согласиться с предположением шефа.

И потому о своей уверенности в успехе Нандор лишь думает, а вслух:

— Пожалуй, и такой вариант не исключается…

Шеф тут же подхватывает:

— Вот именно. Не исключается… Согласитесь, Егенс, что все это очень возможно. Доктор приходит в КГБ, рассказывает о происшествии на базаре, о домогательствах хозяина лавки, и некий чекист советует ему: «Вы не упирайтесь, если к вам пожалует гость от имени хозяина лавки или сам хозяин…»