Алиса в Замужикалье (СИ) - Халь Евгения

Внезапно он вздрогнул и посмотрел прямо на меня.

– Спокойно, – прошептал Пак. – Он тебя не видит.

Из котелка полыхнуло пламенем и вылетела яркая жар-птица, на хвосте которой висел крошечный вампир, крепко вцепившись в яркие перья. И вдруг я впервые обратила внимание, что Горал внешне очень красив. Как-то до этого мне не до того было, когда он в меня огнем харкал. А сейчас у меня была возможность спокойно посмотреть на него со стороны. Он сидел в кресле очень по-мужски, широко раздвинув колени, и задумчиво смотрел на меня. Глаза в глаза. И была в нем какая-то манящая мужская сила. Как говорила наша повариха в детдоме:

– Мущинский мужчина.

– Эй, Алиса, очнись! – послышался над ухом голос Доли. – Слушай, Пак, отец родной, а ты ничего не напутал, а? Что-то наша девка, кажется, сама в дракона влюбилась, а не наоборот.

– Нет, это так всегда в начале бывает, когда мужчину и женщину связываешь зельем, сейчас пройдет, – он бросил в Горала колпак, и все исчезло.

На месте кабинета ректора появилась деревянная стена.

– Готово! – Пак протянул Доле ядовито-зеленую бутылочку из толстого стекла на золотой цепочке. – Носить на шее возле сердца. Добавлять в любую жидкость. Зелье не имеет вкуса и запаха. Держится в крови тридцать дней. Но тут вот какая закавыка: каждый раз, когда нужно соблазнять дракона, зелье придется активировать заклинанием.

– Ну и какое это заклинание? – нетерпеливо взмахнул крылышками Нистар.

– Так у меня его нет.

– Час от часу не легче! – Доля с досадой хлопнула себя по пышным бокам.

– Зато я знаю, у кого есть. Вернее, кто может помочь его найти, – Пак с деревянным скрипом поскрёб в затылке. – Либрусы, книжные черви, они всё знают. Вообще всё, что записано в магических гримуарах. А самый заковыристый умник среди них – Многотоумиус Затрепанный.

– То есть, главный библиотекарь академии? – уточнила я.

– Ну ммммммда, – промурлыкал Милокот.

Боюсь, что мне он не поможет. Учитывая нашу с ним первую встречу! И хотя я извинилась, но вряд ли он поверил в мое чистосердечное раскаяние.

– Вот, девица, возьми! – Доля сунула мне в руки бутылочку с зельем.

– А мне зачем? – удивленно пожала плечами я. – Это ведь вы должны как-то подсунуть его ректору. В столовой, например, или еще как. У меня это точно не получится.

– Да нет, милая. Я не справлюсь, придется тебе, – вздохнула Доля.

– Ушатай меня… гхм… чудесно. Значит, мне нужно будет пригласить Горала на чашечку кохфе? А и ладно! Сделаем так: врать я ему не буду. Прямо так честно и скажу: уважаемый дракон, разрешите опоить вас приворотным зельем в интимной обстановке. Что говорите? Вы не согласный? Да быть не может! Упс, кажется, я снова не спасла мир!

– Да погоди ты ерепениться, вот дерзкая какая! – всплеснула руками Доля. – Разве  я сказала, что  тебе придется зельем дракона опаивать? Ты просто передашь зелье мытарю. У тебя как раз завтра урок  плетения страхов. А преподаватель  – главный помощник Ангела Смерти мытарь  Халом-Балагот. И пока ты  вопросами сыпать не начала,  поясню я тебе, в чем заковыка. Сама я не могу ничего у мытарей брать и им отдавать. Я ведь Доля. Удача то есть, по вашему, по современному. А  мытари – слуги страха. Разве может Удача со Страхом дружить? Ты  черепушку-то под блондинистой гривкой напряги!  В Ковре Миров всё, девица, мудро разделено.  Не нами заведено и не нам  отменять. Так что бери зелье, повесь бутылочку на шею, под одеждой спрячь. А мытарь сам улучит минутку, чтобы  у тебя   волшебное снадобье забрать.

– Ну ладно, – вздохнула я, надевая  на шею цепочку с  бутылочкой.

Как  обычно: главное я должна делать сама. И почему меня это не удивляет? Феячь-не феячь,  а если на роду написано быть тягловой лошадью, то никуда от этого не денешься.

– Слово какое странное: мытарь. Если он служит Ангелу Смерти, то это считается мытарством? Так ведь? Мол, жизнь у него тяжелая?

– Ах ты, бедняжка! – всплеснула руками Доля. – Сиротинушка моя горькая. Совсем, видать, в школу не ходила, да?  Мытарь – это сборщик податей. Ну вроде налогового инспектора по-вашему, потому что мыт – это и есть подать, налог, то есть. Мытари Ковра Миров  собирают налог на страх и передают его Ангелу Смерти, который питается страхом.  У людей ведь как: у  кого-то страха больше, у кого-то меньше.  Оттого и хаос может приключиться. Вот мытари и следят, чтобы страха во всех мирах было поровну. Иногда они дают  человеку страх,  если  он смелый, и отвага его Судьбе мешает. Иногда ведь нужно испугаться и отступить, а он прёт напролом, потому как страха не ведает.  И ему  боязни-то и не хватает, чтобы он сделал  или, скорее всего, не сделал то, что  Фатумору нужно.  Иногда  мытари забирают   лишний страх у тех,  что шарахаются от каждой тени, тоже когда нужно,  чтобы они свои страхи преодолели.  И вот так мытари распределяют страх между людьми, а излишки отдают Ангелу Смерти. Без страха Смерть не может существовать. А  без Смерти и Жизни нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я почувствовала, как по спине поползли мурашки. Значит…

–  Все эти случаи, когда обычные люди вдруг совершали подвиги, это…

– Мытарь, – кивнула Доля. – Это мытарь стал за их спиной и забрал у них страх, чтобы они сделали то, что Судьбе нужно. Потому что за спиной каждого человека всегда стоит невидимый и безмолвный мытарь.

– Но ведь герои обычно погибают, –  сухой ком встал  поперек горла.

– И становятся новыми мытарями, – тихо ответила Доля. – Поэтому они – единственные существа во всем Ковре Миров, которые не боятся драконов, Смерти и даже самой Судьбы.  Теперь понимаешь, почему зелье  Горалу может передать только Халом-Балагот?  Он ведь дракона не  боится.  А вот дракон  каждый раз испытывает страх, когда видит мытаря. Поэтому, если мытарь его пригласит выпить,  то ректор не сможет отказать.  А там уже  мытарь тихонько подольет зелье дракону в вино. А ты  пока при помощи фамильяра будешь искать заклинание, что активирует зелье.

 Раскиндык…гхм… меня переполняют разного рода эмоции! Заклинание найди, дракона охмури. Где-то я уже это слышала? Ах, да. Это же Золушка:

Посади среди цветов сорок розовых кустов,

 и пока не подрастут,  подметай дорожки тут.

Это не Замужикалье нет, это какие-то магические каторжные работы. Эх,  Рублевка моя, Рублевочка, где же ты?  Все, что о тебе теперь напоминает – это моя единственная радость в жизни: нормальные трусы. Родные мои  бикини вместо  растреклятых панталон. И хотя их и не видно под широкими юбками, но мою душу они согревают там, под платьем.

… Студентки академии особой пунктуальностью не отличались. Что неудивительно: часов в академии не было. А главным будильником работал Камцан, регулярно подгоняя всех  визгливыми криками, щедро сдобренными матерком. Поэтому на уроки  многие студентки опаздывали, и первые пару минут дверь  непрерывно хлопала,  впуская новую порцию  припозднившихся.

Но урок плетения страха был исключением. Мы с Дейной и Акавишей пришли   в класс  мытаря в разгар перемены и удивленно застыли на пороге.  Все студентки чинно сидели  за столами. Мы оказались последними. И что примечательно:  в классе царила тишина. Изредка она прерывалась тихим шепотом.

– Что-то мне как-то не по себе, – поежилась я,  раскладывая на столе учебники. – Прямо не класс, а какое-то смиренное кладбище. Какого иглесиаса? То есть, их поведение не соответствует мои ожиданиям.

 Дейна с Акавишей удивленно уставились на меня.

– Что? – я помахала рукой перед их носами.

– Алиса, твоя вежливость нас пугает! – пояснила Акавиша. – Ты себя хорошо чувствуешь? – она обеспокоенно  ощупала мой  лоб третьей ножкой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Лучше всех! – буркнула я.  – Ымыдж леди вызывает у меня незаписуемый восторг!

– Мы так и поняли, –  хихикнула Дейна.

Она хотела добавить что-то еще, но смолкла, потому что в класс зашел мытарь Халом-Балагот. Откуда-то повеяло  ледяным ветром, который с тихим завыванием пронеся по классу.  Мытарь не шел, а  словно плыл по воздуху. Всю его  высокую фигуру  скрывал  черный, наглухо застегнутый не то плащ, не то балахон. Длинные седые волосы, струящиеся до колен, словно жили  отдельной от хозяина жизнью. Они колыхались и  приподнимались  из-за испуганных лиц и скрюченных рук, что тянулись к нам из-под серебряных прядей.