Восхождение царицы - Маргарет Джордж

что поставлял нам ковры и палатки. Куда большие трудности ждали меня по достижении цели. Мне могли потребоваться знания и опыт, которые у меня полностью отсутствовали.

Но боги, по доброте своей, не даруют одним смертным абсолютного превосходства над другими. Поэтому у Цезаря, по многим своим качествам казавшегося сверхчеловеком, оставалась одна вполне человеческая слабость. Он был склонен к любовным утехам – или, говоря совсем откровенно, к плотским утехам.

Однако доброта богов не беспредельна: как раз в этой области мне не приходилось надеяться на превосходство. Будь то искусство верховой езды (Цезарь, по слухам, способен скакать галопом с руками за спиной), я могла бы заслужить его восхищение. Будь то языки, я могла бы поразить его знанием восьми наречий, тогда как он владел всего двумя – греческим и латынью. Будь то богатства, мое личное состояние и сокровища дворца лишили бы его дара речи. Будь то знатность – я происходила из старейшего царского рода в мире, а он хоть и принадлежал к древней патрицианской семье, но был всего лишь гражданином Рима. Но любовь! Соитие! Он имел дело с мужчинами и женщинами всех возрастов и народов, он приобрел знания и опыт, выделявшие его даже среди ровесников. А я оставалась девственницей, совершенно не искушенной в любовных делах и даже понаслышке знавшей о них очень мало – лишь то, что вычитала в книгах. Моим ближайшим другом был евнух! При мысли о возможности интимной встречи с Цезарем я чувствовала себя беспомощной.

И как смогу я отдаться ему, если до сих пор никто меня не касался? Неужели я подарю свою девственность римлянину?

С другой стороны, на кону стоит Александрия и весь Египет. Я представила себе широкую ленту Нила, неспешно текущего меж окаймленных пальмами берегов. Тянущиеся к солнцу гранитные обелиски, яркие подвижные пески под голубым небом, темные статуи древних фараонов. Да. Ради Египта я готова на все. Даже отдаться Цезарю.

Решение было принято. Значит, надо подготовиться, потому что ни за какое важное дело нельзя браться без подготовки. Я чуть не сказала «подготовить мое тело», но инстинктивно поняла: телу тут предстоит сыграть не последнюю роль, однако главное сейчас – подготовиться внутренне.

Стояли сумерки. После визита посланца Цезаря прошло три дня. Больше медлить нельзя.

Я послала за Олимпием.

Когда он прибыл, я пригласила его сесть на подушки и поужинать со мной. Благодаря Аполлодору обстановка царской палатки не ограничивалась обычной походной койкой в спартанском духе, складным столом и жаровней. У меня имелось множество расшитых или покрытых тисненой кожей подушек, узорчатых шерстяных ковров и занавесок, а украшенная серебряными нитями ширма делила шатер на помещение для приемов и спальню. Над головой висел передвижной балдахин с сеткой, служивший и для прохлады, и для защиты от насекомых.

– Превосходные фиги, – сказал Олимпий, рассматривая плод.

– Я вспомнила, что ты неравнодушен к фигам.

Он поднял бровь.

– Чувствую, что ты хочешь попросить меня об услуге!

– Тебя невозможно одурачить, Олимпий, – сказала я, используя одну из безотказных уловок – лесть. Никто никогда не признается в том, что не имеет чувства юмора, и в том, что падок на лесть. – Что ж, по правде говоря, мне нужен медицинский совет. Ты ведь мой личный врач, не так ли?

– Да, и это честь для меня.

Он ждал продолжения.

– Если бы я стала возлюбленной Цезаря, – невозмутимо спросила я, – что бы это значило с медицинской точки зрения?

Он чуть не выплюнул фигу, которую жевал с таким удовольствием. Я даже удивилась: обычно Олимпия невозможно ни поразить, ни смутить.

– Ну, это значило бы… хм, что ты родишь от него ребенка.

– Но почему? От других любовниц у него нет детей. Ни от Сервилии, ни от Муции, ни от Постумии, ни от Лоллии. И у его нынешней жены тоже нет детей. Ни одна из его жен не родила ему детей, кроме первой. Может быть, он не способен стать отцом?

– А может быть, он проявлял осторожность и не допускал этого, поскольку все названные женщины замужем? – Олимпий покачал головой. – Ты хочешь сказать, что ляжешь в постель этого отвратительного старого распутника? Какой ужас!

Он смотрел на меня, как строгий дядюшка-опекун на беспутную племянницу.

– Что тут ужасного? Будь он так отвратителен, он спал бы один. Судя по слухам, это бывает не часто.

– Власть делает привлекательными даже уродов, – гнул свое Олимпий.

– Женщины ложились с ним в постель задолго до того, как он обрел власть, – настаивала я.

– Он старый!

– Ему пятьдесят два.

– Разве мало?

– Он способен проплыть милю в полном вооружении. Это, по-твоему, старость? Много ты знаешь молодых людей, способных на такое? Сам-то ты сможешь?

– Нет, – нехотя признал он. – Значит, ты твердо решила сделать это?

– Я готова сделать это, если будет необходимо. Улавливаешь разницу?

Он сидел, надувшись, как ревнивый любовник.

– Так вот, мне нужен твой совет. Желания зачать бастарда у меня нет. И я слышала, что существуют травы… снадобья…

– Да, – пробормотал он. – Есть одно растение из Кирены – сильфион. Его сок используют как раз для этого. А на крайний случай – мята болотная, действует безотказно и растет повсюду. Ты, как я понимаю, хочешь, чтобы я дал тебе снадобье?

– Да, и не только это. Мне нужно кое-что еще. У нас тут армейский лагерь, а где армия, там и проститутки. Я хочу поговорить с самой искушенной из них. В общем, с царицей блудниц.

– Одна царица с другой? – решился пошутить он.

– Да. Мне необходимо кое-что узнать.

– Ну что ж, – сказал он, поразмыслив. – Думаю, я знаю, кто сумеет тебе помочь.

– Похоже, Олимпий, – заметила я, – ты знаешь ее так хорошо, что дашь личную рекомендацию!

– Я пришлю ее к тебе сегодня ночью, – хмуро буркнул мой врач.

– За что Цезарь будет тебе бесконечно признателен, – беззаботно обронила я.

Олимпий фыркнул. В тот момент он был опасно близок к тому, чтобы утратить чувство юмора.

Я уже потеряла надежду дождаться обещанной гостьи, переоделась в ночное платье и в тусклом свете чадящих масляных ламп читала «Комментарии» Цезаря, пытаясь понять, что он за человек. К сожалению, они написаны в нарочито обезличенном стиле, и автор даже не называл себя по имени, как сторонний наблюдатель. Неужели он настолько замкнут? Для моей затеи это не сулило ничего хорошего.

Но тут у входа в шатер что-то зашевелилось, а потом Ирас просунула голову и сказала:

– Там какая-то женщина, она назвалась Иехошебой. Говорит, что явилась по вызову к царице.

– Впусти ее, – распорядилась я, мигом сообразив, кто такая эта