ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко

– А я думал – и колхозы разъединит, и «Волгу» подарит.

– Нет. Потом Грант долго себя ругал за то, что на секунду обольстился властью.

– Тонко, тонко – художник и власть…

Ветеран Советской армии

Расскажите о своей службе в Советской армии. Как странно, что вы, такой человек, в нее попали.

– Да, слава богу, я этот опыт получил.

– Почему – слава богу?

– Тогда казалось, что это ужасно – но теперь ясно, что это было уместно. Довольно страшный был опыт… Он поднял мои детские мозги на более зрелый уровень. Тогда как раз особенно усилилась борьба за мир. И одновременно шла реабилитация, опустели зоны многие. В бывшие зоны, которые опустели, стройбат тогда и селили. Когда я туда попал, это была с виду настоящая зона – с проволокой, с вышками, с бараками, со всем, что положено. Склады были забиты обмундированием зэковским – и нас одели в эту асфальтовую черно-серую форму. Чтоб она зря не пропала.

– Это было похоже на театр. Вы попали в такую как бы массовочку…

– Над входом было написано «Добро пожаловать».

– А не «Arbeit macht frei».

– Ну вот в таком духе. Если сравнивать нас с настоящими зэками, то надо сказать, что прав у нас никаких не было, никаких – кроме права выбирать Верховный Совет СССР.

– Вы все-таки окунулись в жизнь пролетариата. А то всё с интеллигентами общались…

– Не совсем это был пролетариат. Как и те не совсем интеллигенция. В стройбат сброд поступал, кто попадал в конце призыва, люди, которых не хотели брать другие войска.

– Приличные люди то есть.

– Нет… Это были люди с мелкими сроками, с отклонениями разными, с недостатками физическими…

– И интеллигенты.

– Может быть. Я был с неоконченным высшим, в очках – они не знали, как меня применить, и потому старались спихнуть куда-то, переводили из одного стройбата в другой. И я побывал в нескольких таких зонах, проехал с севера Карелии до Коми. Потом, когда читал запрещенную гулаговскую литературу, то у меня картинка была, топонимика же знакомая.

– Если б Хозяин еще чуть протянул, то вы могли б побывать в тех же самых зонах в том же обмундировании, – но только не солдатом, а чистым зэком!

– Если б Хозяин?.. Нет, все вовремя происходит…

Случайно в писатели

– И дальше вы совершенно случайно попали в писатели. Удивительно!

– Это не совсем так. Это в стройбат я попал из-за литературы, неслучайно. А в литературу правда я попал случайно. Меня затащил в литобъединение мой приятель. Это было очень мощное литобъединение. Из имен назову такие: Горбовский, Кушнер, Городницкий… И многие другие. Значит, затащили меня… Это получилось, думаю, потому, что в этом возрасте ищешь среду себе социальную какую-то. И вот мне случайно повезло со средой. Меня спросили – пишешь? Пишу! – соврал я. Ну почитай. А что читать? И я прочитал стихи брата старшего. Они так поморщились – но приняли меня. Потом я стихи писать стал сам.

– А что вы прочли из брата?

– Я прочитал два стихотворения. В одном были даже строчки неплохие…

– Ну-ка, ну-ка!

– Необходимость и случайность,

Связь и борьба противоречий,

та-та-та… отчаянно

Остатки мыслей в ней калечащих.

И еще какие-то такие:

Не плачь, не жалей, не зови.

Что оттого, что нынче, как бывало,

Над прежними стихами о любви

Я по-мужски… та-та-та, та-та-та-та. –

Эти точно я прочитал.

– И чему же нас учит этот случай? Что в вас скрывался писатель, который внезапно выскочил наружу? Или что любой думающий и чувствующий человек может сесть и начать писать, хорошо причем?

– Ничему он нас не учит; просто судьба такая. И потом, я никогда не хотел служить, – это правда. Не любил я этого. А единственный способ избежать службы – вот он, писательство. Так что все совпало. Но, думаю, я потому стал писателем, что был читателем. Задним числом, когда излагаешь, то получается, что я родился писателем. Но это не так. А читал я действительно с упоением. Была пора такая, не было других массмедийных форм развлечения. Я читал, вычитывая слог хороших писателей. Позже, когда папа умер, мама, разбирая его письма, нашла одно с таким текстом: «Старший мечтает стать летчиком, а младший – писателем!» Летчиком – логично по военным обстоятельствам, а писателем в четыре-то года! – вот и судите сами. Я об этом понятия не имел, забыл, и мать не помнила. В блокадную зиму на вопрос «кем будешь?» я отвечал – писателем! Отвечал так, читать еще не умея!

– Вы, наверно, зато слушали, как вам читают? Помните это?

– Я ничего не помню, кроме холода и голода. Судьба видна назад, а не вперед.

– Назад?

– Вот когда назад смотришь, то видишь судьбу. А вперед смотришь – ничего не понимаешь. Утром проснулся – живой. Это чудо – организм продолжает жить.

Страшные диагнозы

– Кстати, что вы чувствовали когда всерьез заболели? Когда решался вопрос жизни и смерти?

– Почувствовал, что силы мобилизуются. Как во время войны боялась мать за отца – так во время болезни за меня боялись близкие. Ну, надо верить врачам и помогать им. И таких случаев у меня было два. В первом случае – я был вообще приговорен, так все думали. А во втором случае – вовремя «поймали». Врачи у меня были хорошие: Коновалов и Матякин. Я лечился у них в отделении головы и шеи – я это называл «отделение головы ОТ шеи».

– Хорошо звучит.

– Рак горла это был. Вовремя спохватились, и вот видите – я перед вами сижу. После операции. А если б это запущено, как у Венедикта Ерофеева – то…

– Его советская власть не выпустила на Запад, его туда звали на лечение.

– Она всегда была гуманной, власть.

– Значит, вам не было страшно, и вы думали, что все кончится хорошо.

– Да. Я не боялся. А боялись – близкие. Боятся, а может быть, и молятся. Помню, я шел как-то по Лондону и увидел вывеску: «Научно-исследовательский институт лечения молитвой». Я и сам молился, но, поскольку я человек хотя и верующий, но не воцерковленный, понял, что и молитв-то я толком не знаю. Так что молился я строками из классиков. Я, например, вместо молитвы шептал последние слова Гоголя: «Господи, как поступить, чтоб навсегда запомнить преподанный мне тобою в сердце урок». И еще строчкой из Пастернака: «О Господи, как совершенны дела Твои, – думал больной». Молился я за себя и за других. Я понимал, что если я уйду, то другим – моим близким – лучше от этого не будет… Вот недавно я ходил на выставку Юрия Роста в