За горизонтом сна - Яна Дубинянская

— А граф Арвин утверждал, что ни один из носителей короны никогда добровольно не… И в уставе Союза Восьмерых написано: мы должны идти к цели малыми шагами. Не мы, но наши потомки вдохнут воздух свободы…

Каталия вздохнула; пахло духами и лимоном. Да неужели я не знаю, что пишут в подобных уставах… Спросила как можно легковеснее:

— Значит, конечная цель Союза Восьмерых — независимость Юга?

Ланс кивнул. Энергично, несколько раз.

Вот и все.

Она привстала и протянула руку к туалетному столику. В пальцы, конечно, сразу же ткнулись мокрые цитрусовые кружочки… Брезгливо стряхнула капли сока, пошарила еще и наконец нашла то, что искала.

В лунном свете вытянутый каплей амулет переливался бордово-лиловым, хотя на самом деле он был малиново-красный. По предписаниям Ордена его следовало носить на теле постоянно, но Каталия не терпела никаких побрякушек во время любви. К тому же никто — даже Орден! — не смеет что-либо предписывать ей, единой властительнице Великой Стал-лы и провинций…

Тускло поблескивали звенья серебряной цепочки. Королева повесила ее на палец, вытянув руку, и амулет закачался маленьким маятником. Сосредоточиться. Поймать ритм колебания мерцающей капли. Теперь можно.

— Брат Агатальфеус, — раздельно произнесла она. — Вы мне нужны. Повелеваю явиться в мои покои. Немедленно.

Усмехнулась и добавила:

— Да, прямо сейчас.

И непочтительно бросила амулет обратно на столик.

Ланс смотрел на нее расширенными, потрясенными глазами. Шевельнул губами, но, видимо, не нашел ни слова, чтобы выразить… Конечно, он все понял. Ему казалось, что понял…

— Одевайся, — устало сказала Каталия.

Встала, набросила кружевной капот — более прозрачный, чем позволяют приличия, — но разве стабильеры и без того не видят людей и вещи насквозь? Мысль, достойная пера мальчика для афоризмов. Надо будет запомнить и при случае повторить. А вот волосы стоило бы привести в порядок; королева подошла к зеркалу и взялась за гребень.

За ее спиной юноша, которого раньше звали Ланс, путался в рукавах батистовой рубахи. Плотно сжатые губы; все лицо словно заперто на замок — это единственное, что он может противопоставить жуткой участи, так неожиданно, предательски рухнувшей на него. Жаль. Жаль, что не вышло оставить его до утра… но признание должно быть свежим.

Астабильный.

Из Лагерей никто и никогда не возвращается. И никто — даже сами маги из Ордена — не знает, как там… на что похожа жизнь в Лагерях.

Но это все-таки жизнь.

Маг вошел в покои королевы без стука. Быстро, оценила Каталия. Достаточно быстро, чтобы не превратить ожидание в лишнюю пытку для Ла… уже просто астабильного, без всяких имен.

Агатальфеус Отмеченный, личный стабильер принца Эжана, — она вызвала именно его, хотя обычно черную работу выполнял брат Иринис, служивший в непосредственном подчинении старшего советника Литовта. Не надо. Сегодня особый случай.

Маг был тщательно одет и причесан, словно и не собирался спать. И ни тени удивления в ореховых глазах на узком морщинистом лице.

— Да, моя королева?

Она не взглянула на бывшего князя из южной провинции. Бросила глухо и равнодушно:

— Заговор, посягательство на целостность границ государства… Он признался.

Последнее не требовало доказательств — даже если бы астабильный принялся умолять и клясться в собственной невиновности. Стабильеры видят людей и вещи насквозь… Впрочем, астабильный знал об этом. И молчал.

Пауза.

Она была совсем мимолетной — но королева сумела ее уловить. Стабильер медлил, не свершая того, что обязан был свершить. Это походило на сомнение… неповиновение… бунт?! — нет, не может быть, все-таки показалось…

Агатальфеус Отмеченный поднял руку.

— Именем Ордена.

Астабильного увели.

Огромная кровать напоминала зимнее поле, по которому пронеслась королевская охота. Глубокие рытвины, перелопаченный снег, следы конских копыт и собачьих лап на когда-то девственно ровном покрывале… бред какой-то. Но от двуспального ложа по-настоящему, без всяких метафор, веяло январским холодом. Каталин передернула плечами.

Заснуть на этом леднике вряд ли удастся. Может быть, через пару часов, когда все уляжется, переместится в прошлое… Да, пары часов должно хватить. А пока…

Она сбросила все же чересчур прозрачный ночной капот. Надела домашнее платье: без нижней юбки и корсета. Шнуровка спереди, с ней вполне можно справиться без помощи прислужниц… Ей, в девичестве Каталин дес Бланкев, мелкопоместной баронессе из восточной провинции, не привыкать.

Переоделась и вышла из спальни.

Коридор призрачно освещали тусклые разноцветные блики: чадящие факелы размещались за узкими, как бойницы, витражными окнами. За ними же в маленьких потайных нишах дежурили стражники, готовые по тревоге из ниоткуда вырасти на месте происшествия. Или не вырасти — если о подобном происшествии господин старший советник оповещал их заранее. Тогда коридор, даже сотрясаемый воплями, оставался пустынным. Как сейчас.

…Семнадцать лет назад спальня наследного властителя Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке принца Эжана была смежной с королевской. Венценосная чета по нескольку раз за ночь просыпалась от младенческого крика, и возлюбленный супруг Каталин Луннорукой — он был еще жив, хоть и безнадежно стар, — снова и снова требовал… хотя нет, требовать он тогда уже ничего не решался. Просто предлагал переселить наследника с его многочисленными кормилицами чуть-чуть подальше, хотя бы через одни покои, только и всего.

Королева улыбалась. Королева припудривала темные тени под глазами. «Как можно, мой король? Это же сын! Наш сын…»

Потом, конечно, все-таки пришлось переместить детскую на другой конец коридора. Потом детская перестала именоваться так… Но ни того, ни другого король Эммануэл уже не застал.

Эжан.

Если бы родилась девочка, было бы гораздо легче. За пятнадцать лет регентства королева смогла бы приучить своих подданных к мысли, что отныне — и, если хотите, навсегда — ими правит женщина. Народ ко всему рано или поздно привыкает. К тому же — очень удобно — народ легко списывает на бабью блажь то, что мужчине-властителю не сошло бы так просто с рук.

Например, первую за всю историю Великой Оталлы денежную реформу. Ее Величеству захотелось видеть на монетах свой, а не мужнин профиль! — разумеется, чего еще ждать от этих тщеславных баб? И все, от владетельных князей до беднейших поселян, спокойно и весело рассчитывались с менялами, тем более что на каждые сто обмененных монет казна доплачивала еще одну того же достоинства. Людям Литовта даже не пришлось особенно часто напоминать, что за утаение одной-единственнрй монеты старого образца грозит смертная казнь…