По ту сторону огня - Ева Вишнева

Кровь преданного брата превратилась в яд и стала растекаться по земле. Разъела шов, и небо стало высоким и далеким, а земля согнулась под собственной тяжестью, скукожилась, слиплась в круглый ком. Горы сдвинулись с мест, моря выбросили на берег волны, затопив многие города. Прошло немало времени, прежде чем земля обновилась, обросла новыми травами, заструилась новыми реками и заселилась новыми людьми. И только кровь мертвого бога продолжала течь по миру и отравлять все живое. Чтобы остановить ее, старшему брату пришлось построить Стену.

«Ой ле-ла-ле, ее волосы были как снег белы… Ой-ле-ла-ле, ее губы были как кровь красны… А глаза ее были прекрасны».

Вернувшись, старший брат увидел, что гора, на склоне которой стоял дом матери, осталась на прежнем месте. Но сама мать не ждала у очага, не выбежала на крыльцо, заметив его приближение. Позже вернувшийся сын узнал, что в тот день, когда они с братом отправились на поиски, волосы матери поседели, губы побледнели, а лицо сморщилось. На следующее утро она ушла пешком. Спустилась с горы, вошла в деревню, которая ютилась у подножия, влилась в толпу обычных людей и жила среди них до тех пор, пока сама не стала человеком.

Сын посадил цветок у крыльца и отправился на поиски могилы матери.

Через несколько лет снежные цветы стали расти у всех во дворах. Оказалось, у них было две жизни – золотая и снежная. В золотую пору девушки плели венки для своих возлюбленных. А снежную особенно любили дети: дули на венчики и смотрели, как разлетаются снежинки.

«Ой-ле-ла-ле…» – пел мне кто-то очень давно. То ли нянюшка Илая, то ли мама.

То ли я сама пела эту песню Лилии, когда мы еще крепко дружили и ночевали вместе.

Ой-ле…

Я уже не бегу – медленно бреду. Словно механическая кукла, переставляющая ноги после того, как в спине провернули ключик. В детстве у нас была такая игрушка, и мы с Лилией постоянно спорили, пытаясь угадать момент, когда кукла замрет.

Вдруг до меня доносится крик. Кричат где-то рядом, кажется, за ближайшим барханом. Я останавливаюсь в нерешительности. Почудилось? Крик повторяется. И тут я едва не закричала сама, потому что узнала этот голос.

Нет, это невозможно! Она не может здесь находиться. Где угодно, но только не здесь.

Я бросаюсь вперед, но измученные, вконец ослабевшие ноги двигаются слишком медленно. Ближайший бархан в сгущающихся сумерках кажется особенно красным. Словно кровавый нарыв…

Затем я вижу ее. Сердце обрывается; кажется, я на секунду теряю сознание.

Она сидит, скорчившись, прижав колени к груди. Дрожит и тонко всхлипывает. Зову осторожно:

– Лилия?..

Сестра вскидывает голову, пытается встать, но не может. Ползет по песку, утыкается мне в ноги. Последние силы оставляют меня; я не опускаюсь – падаю. Лилия утыкается лицом мне в плечо, обхватывает холодными руками. Я обнимаю сестру в ответ, пытаясь согреть.

– Как ты здесь оказалась? – Голос хрипит.

Лилия пытается ответить, но рвущиеся из горла рыдания душат ее, и слова переходят в бульканье. Я слегка отстраняюсь, осторожно осматриваю и ощупываю сестру. Ран или сильных ушибов нет, но вот платье… Непонятного кроя, мешковатое, грязно-розовое. Странно, Лилия ведь не любит этот цвет…

– Я танцевала. А потом вдруг – вспышка! – и я… Здесь.

– У меня почти так же… Ладно, вставай. Если не двигаться, то совсем заледенеем.

Лилия держится за мою руку, больно царапая кожу длинными ногтями. Мы поднимаемся, бездумно тащимся куда-то, лишь бы не стоять на месте, замерзая. Я с опаской поглядываю на солнце: еще немного, и оно скроется за горизонтом.

Тишина давит, поэтому я стараюсь не молчать, говорю обо всем подряд: о своей жизни в столице, об Авроре и Эдит, о бале, о таинственном незнакомце, который почему-то оказался женихом Лилии («Надеюсь, ты мне расскажешь, сестренка, как же так получилось?»). О стрельбе, о чем-то блестящем в руке возникшего перед нами человека. О том, как очнулась и увидела Стену.

– Ты думала обо мне? – вдруг перебивает сестра.

Чуть помедлив, решаю ответить честно:

– Иногда. Не часто.

– Нет, я имею в виду перед тем, как попасть сюда?

Почему она спрашивает о таком?.. Вообще-то да, думала. Это ведь ее жених нарушил мои планы, не дал мне уйти с Аланом. Я снова отвечаю честно.

Глаза Лилии наполняются злобой. Я не успеваю спросить, что случилось, почему она смотрит так страшно – грубый толчок сбивает с ног.

– Эй, ты с ума сошла?

Лилия утирает слезы тыльной стороной ладони, кричит:

– Это ты во всем виновата!

– В чем же?

– В том, что я здесь.

– Да как я могла…

– Если бы ты не пропускала занятия… То знала бы, что амулеты могут действовать и на людей, с которыми ты связана. Например, на тех, кого держишь за руку. Или на тех, о ком думаешь.

– Мы были далеко друг от друга!

– Расстояние не имеет значения.

Мне хочется возразить, что она врет, что такого не бывает – но правды я не знаю. Алан говорил, у амулета может быть множество свойств, и только его создатель может сказать, что именно заложил в свое изделие. А в академии я посещала лекции нечасто и, кажется, снова пропустила все важные уроки. Но даже если я виновата…

– Лилия, не сваливай все на меня! Это ты писала своему жениху, не принимая отказа. Надоела ему до такой степени, что он решил во всем разобраться. И перепутал тебя со мной. Так что это я оказалась здесь по твоей вине. Если бы не твой жених, я бы ушла из дворца до того, как началась стрельба!

Сестра опустилась рядом, наклонилась ко мне близко-близко. Глаза в глаза.

– Не твое дело, кому я писала. Тебе всегда было плевать на меня. На меня, на маму с папой. Только Вэйну ты, кажется, любила. Но потом уехала в столицу и про нее даже не вспомнила.

– Замолчи! – Я отвешиваю сестре хлесткую пощечину.

– А разве не так? Ты нам почти не писала. Не навещала.

– Так мало времени прошло!

– Три месяца. Порядочный срок. Если тебе еще интересно, Вэйна сильно заболела. Едва не умерла от очередного приступа. Теперь она пришла в себя, но доктора говорят, ненадолго… А ты? Что делала ты? Где ты была все это время?

– Я не знала! – прижимаю ладони к ушам, зажмуриваюсь.

Вэйна – под моими веками. Хрупкая девочка, которая никогда не жаловалась, даже в самые тяжелые моменты. Узнав об ее болезни, я бы в тот же день села