Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов - Сергей Цыркун

Командующий красноармейскими частями на Украине Ворошилов попытался подкупить Махно, посулив за убийство Григорьева 100 тысяч рублей, за убийство Зеленого и Ангела — по 50 тысяч рублей за каждого. 27 июля Махно и его сообщники Чубенко и Каретник вероломно застрелили Григорьева, а затем расстреляли его штаб; тело атамана по приказу Махно бросили собакам, в своей телеграмме «Всем! Всем! Всем!» он объявил это убийство «необходимым и нужным фактом истории». Никаких денег от Ворошилова Махно, естественно, не получал. Его попытка вести боевые действия одновременно против большевиков, петлюровцев и Белой гвардии была обречена на провал. Однако, сдерживая натиск белогвардейцев с юга, Махно тем самым дал большевикам столь необходимую им передышку, чтобы отразить наступление Колчака на Восточном фронте, удержать Верхнее Поволжье и отбросить колчаковцев за Урал. Но летом развернулось неудержимое наступление трех деникинских армий на юге.

Отчаянно пытаясь удержать за собою хотя бы часть Украины, большевики прибегли для устрашения населения к массовому террору. Председателями и комендантами Чрезвычайных комиссий были поставлены отпетые уголовники, садисты, психопаты. Так, в Харьковской ВЧК в качестве коменданта действовал столяр Степан Саенко, низкорослый щуплый человечек с постоянно дергающимся от нервного тика лицом, наркоман, который не только истязал заключенных, но и перед харьковскими обывателями любил покуражиться, выкрикивая: «Не бойтесь, не бойтесь, Саенко доведет красный террор до конца, всех расстреляет!» Помощниками у него служили некий «товарищ Эдуард», австровенгерский штабс-капитан Клочковский и малограмотный матрос с «Авроры» Ногтев, который в дальнейшем прославился как начальник Соловецкого лагеря особого назначения. Уголовник Блоха, топивший печи в его доме, утверждал, что Ногтев не мог уснуть без водки, а во сне метался и кричал: «Давай сюда девять гвоздей! Под ногти, под ногти гони!».[339] «Излюбленный способ Саенко: он вонзал кинжал на сантиметр в тело допрашиваемаго и затем поворачивал его в ране». После освобождения Харькова Добровольческой армией генерала Май-Маевского были обнаружены трупы убитых Саенко и его подручными людей со следами истязаний, ошпаривания кипятком, колотыми ранениями, некоторые были похоронены заживо и, пытаясь дышать, глотали землю. Корнету 6-го Гусарского полка Жабокритскому «при жизни были причинены жестокие побои, сопровождавшиеся переломами ребер; кроме того, в 13 местах на передней части тела произвели прижигание раскаленным круглым предметом и на спине выжгли целую полосу». Рядом со зданием ВЧК на Чайковской улице Саенко организовал концлагерь, заключенные которого по ночам слышали из здания «Чрезвычайки» вопли истязаемых и убиваемых людей.

В Киеве было организовано несколько так называемых боен, где массово казнили людей. В одной «бойне», на Садовой улице, д.5, убивали, уложив голову осужденного на деревянную колоду и разбивая головы большим молотом или железным ломом. Одна женщина была связана веревкою с девочкой лет 8, видимо, своею дочерью, их казнили вместе. Садистка Роза Шварц расстреливала людей, заколоченных в ящике, выжигала папиросою глаза, женщинам отрезала грудь; на ком обнаруживала нательный крест, тому, приходя в ярость, выжигала крест на лбу. Поручика Сорокина распяли на кресте. В Полтаве чекист по кличке «Гришка-проститутка» в один день посадил на кол 18 монахов. Так же поступали со священниками в Кременчуге. «Среди одесских палачей был негр Джонстон, специально выписанный из Москвы. «Джонстон был синонимом зла и изуверств»… «Сдирать кожу с живого человека перед казнью, отрезать конечности при пытках и т. п. — на это способен был один палач негр Джонстон». Он ли один?».[340] При председателе Одесской ВЧК Юзефовиче-Северном некоторые чекисты, страдая алкоголизмом и наркоманией, врывались в камеры к заключенным и убивали всех подряд без приказа. Когда собирались убить женщину, которая сидела в камере с ребенком, и она стала умолять, чтобы ее пощадили ради этого ребенка, ей ответили: «Не беспокойся, дадим и ему маслинку!», после чего застрелили и его.[341]

Однако Белые армии стремительно наступали. Украинские националисты не могли оказать им серьезного сопротивления, будучи связаны украино-польской войною, продолжавшейся до 22 апреля 1920 г.[342] Среди большевиков царила паника. Бухарин в одном из частных писем позднее откровенничал: «Деникин под Тулой, мы укладывали чемоданы, в карманах уже лежали фальшивые паспорта, причем я, большой любитель птиц, серьезно собирался в Аргентину ловить попугаев».[343] После взятия белогвардейцами Харькова и Киева развернулось наступление Юденича на Петроград. Запаниковавший Зиновьев уже готовился к эвакуации города, однако туда прибыл Троцкий и сразу же, в тот же вечер, приказал арестовать и расстрелять весь штаб обороны города во главе с бывшим офицером Генерального штаба Линденквистом. Ленин выслал ему телеграмму: «… Покончить с Юденичем (именно покончить — добить) нам дьявольски важно. Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать еще тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича…[344]» Большевики предприняли тотальную мобилизацию и к октябрю довели общую численность Красной Армии до 3 миллионов человек.

Однако выручили их не расстрелы и не прочие импровизации. Помощь пришла от петлюровского правительства Украины, которое, не видя возможности договориться с Деникиным о признании им независимой Украины, пошло на перемирие с большевиками и Махно, а 25 сентября объявило войну Деникину, бросив против него несколько десятков тысяч петлюровских бойцов. Это дало возможность Махно, сосредоточив все свои силы, в ночном бою под Перегоновкой нанести поражение сосредоточенным против него двум полкам генерала Слащева и затем совершить стремительный бросок к Азовскому морю, отрезая Добровольческую армию от Крыма. В решающий момент наступления на Москву Деникин вынужден был снимать свои войска с фронта и перебрасывать их против Махно, который отсекал тыловые коммуникации. В итоге фронт рухнул. Большевики устремились на Украину. Теперь давать Махно орден они не стали, а вместо этого в очередной раз объявили его вне закона (приказ Троцкого от 11 января 1920 г.). С наступающими красноармейскими частями на Украину прибыли Манцев, Евдокимов, Фриновский и остальные. Перед ними стояла задача: вновь устрашить местное население, истребить анархистское, эсеровское и меньшевистское подполье. То, как действовали при Манцеве и Евдокимове Чрезвычайные комиссии и Особые отделы на Украине, внушало ужас партийным и советским работникам. Манцев, имевший гимназическое образование, поклонник поэтов-имажинистов, сквозь пальцы смотрел на излишнее рвение своих подчиненных, а Евдокимов даже поощрял их в этом.

В ряды чекистов вновь хлынул уголовный сброд. Руководитель Московской сыскной полиции А. Ф. Кошко, после революции оказавшийся на Украине, случайно встретил в Виннице в качестве сотрудника местной ЧК своего бывшего подследственного, некоего горского князя, который убил мужа своей любовницы, облив ему лицо кислотой. «Этот негодяй был вооружен до зубов, ехал развалясь в автомобиле в сопровождении всем известных местных чекистов».[345]

В развязанной Манцевым и Евдокимовым вакханалии террора подобные люди чувствовали себя в родной стихии. Председатель Полтавской ЧК Иванов, далеко не из первых ударников палаческого труда, докладывал партийному инспектору:

«Порядок у нас такой: дело ведется следователем, и он же, закончив дело, кладет резолюцию, предлагая меру наказания… и оно идет на заседание коллегии, — нас всего пять человек, — дела не читают, а голосуют во время заседания коллегии, после доклада следователя. Все прочитать не успеют, так как иначе дела будут залеживаться, а мы — единственный советский орган, работающий без бюрократизма. Каждую пятницу мы рассматриваем теперь до трехсот дел и расстреливаем не менее ста человек. Это законный процент. Недавно мы получили примерную инструкцию из Харькова, от Всеукраинской ЧК. Там прямо говорилось, что «наблюдаемый темп роста сопротивления эксплуататоров дает основание повысить процент расстреливаемых до тридцати». Предложено вычерчивать графики «сопротивления эксплуататоров» и пересылать в Харьков. Вот, смотрите, здесь на стене висит кривая. Внизу месяцы и недели, вверху количество расстрелянных за неделю. Когда кривая идет вверх, это значит, что классовая борьба усиливается. Велели было вычерчивать и кривую социального состава приговоренных к высшей мере наказания, а потом пришлось отменить. Получалось, что крестьян расстреливают больше всего, процентов шестьдесят. В этих папках больше всего крестьянских дел.