Одиночное плавание - Николай Черкашин

Глухой, стонущий удар раздаётся под полом каюты. Через несколько секунд удар повторяется, но уже в носовой части. Жалобно дребезжит лампочка в плафоне. Я прислушиваюсь. Что-то со скрежетом проносится под настилом отсека и яростно бьет в кормовую переборку. Это в аккумуляторной яме. Сорвало бак? Маловероятно. В тесноте ямы бак не будет так греметь. Удары повторяются равномерно в такт качке: дифферент на нос - удар в носу; дифферент на корму - удар в корме. Странно, что никто не реагирует. Где вахтенный? Выглядываю из каюты. - Тодор!

Выгородка за командирской каютой, где обычно сидит вахтенный электрик, пуста. Заглянул в кают-компанию - никого.

Под ногами снова загрохотало… Откинув коврик в офицерском коридоре, с трудом отрываю присосанную вытяжной вентиляцией крышку лаза в аккумуляторную яму. Пахнуло густым духом резины, мастики, антикислотной краски. Под тусклыми плафонами - чёрные ряды аккумуляторных баков, оплетенных кабелями. В узеньком проходе, уткнувшись лицом в обрешетник, лежит матрос. На чернявом затылке расплылось кровяное пятно. Тодор!

Я спрыгнул вниз, и в ту же секунду голову мою ожгло болью - что-то стремительно пронеслось мимо виска и е лязгом врезалось в носовую переборку. Я схватился за темя, с ужасом ожидая нащупать раздробленный череп, но обнаружил лишь мокрую ссадину. Стальная тележка для передвижки аккумуляторов прогромыхала поверху - по подволочным рельсам и, набирая на нарастающей крутизне скорость, долбанула в выгородку, где акустики хранили запасные блоки. Тележку эту электрики прозвали «пауком» за разлапистый вид, за то, что бегает по «потолку». Трехпудовый «паук» выждал, когда лодочный нос пошел вверх, оторвался от выгородки и покатился через всю яму в корму. «Б-ба-бах!» Качка разболтала плохо поджатые стопоры, тележка сорвалась и теперь носится по направляющим, свирепая и неукротимая, как бык Минотавр в подземном лабиринте.

Я перевернул Тодора, придерживая ему голову. Матрос слабо застонал. Жив!

- В отсеке! - заорал я, стараясь перекричать гул шторма и визг тележных колес. - В отсеке! - В овале лаза мелькнуло лицо мичмана. - Доктора - живо!

Теперь - остановить «паука». Вот он снова несется по рельсам… Я вижу клок своих волос, торчащий в зажиме, и бешеная ненависть просыпается к этой тупой беспощадной железяке. Я ненавижу её, как можно ненавидеть живое существо - подлое, жестокое. Оно подкараулило и оглушило матроса, оно только что покушалось на меня, оно убьет всякого, кто спустится в его владения.

Нечего и думать, чтобы остановить «паука» на лету - руку оторвет. Надо подстеречь его у переборки, когда, ударившись, тележка замрет на несколько секунд. Проход в корму загораживает тело Тодора. Пробираюсь в нос, держась на кренах за аккумуляторные баки и клинья, которыми они подбиты. Узенький проход плывет из-под ног, я пригибаюсь - и над головой проносится «паук». Он вминается в стальной лист выгородки так, что облетает краска. Ещё два шага, и я ухвачу врага. Но лодка задирает нос, и «паук» уползает в корму с лязгом и визгом. Удар! «Паук» замер. Замер и я, поджидая тележку у выгородки. Вот она снова трогается, набирает скорость, мчится… Хочется глубже втянуть голову: заденет череп - вдребезги… Веки сжимаются сами… В уши бьет грохот стали о сталь.

«Паук» застыл до очередного дифферента. Обхватываю тележку, ищу стопорные винты. Куда они подевались?… Вот один. Завинтить не успею, нужен ключ. Маслянистая головка болта выскальзывает из пальцев. Что это? Колесики дрогнули, сейчас покатятся. Покатились. «Паук» тащит меня за собой. Цепляюсь ногами за расклинку, за обмоточные кабели… Надо бы отпустить… Протащит по Тодору, швырнет на железо, размозжит… Ноги проваливаются в лаз нижнего яруса. Рывок - «паук» замер, хотя уклон нарастает. Я повис, как воздушный гимнаст на трапеции. Носки ботинок соскальзывают с закраины лаза. Меня снова волочит… Но стопор все же выпущен, пусть самую малость; болт царапает направляющую. Тележка замедляет бег. Останавливается. Я поджимаю второй болт. Все, Минотавр укрощен.

Ссадина на голове жжет, ноет ушибленная нога, но обо всем этом не хочется думать. В лаз ямы спускаются ноги в офицерских ботинках, затем медицинская сумка… Капитан Коньков приподнимает голову Тодора, ощупывает череп, даёт понюхать из пузырька. Матрос мычит, открывает глаза.

- Как себя чувствуешь? Голова кружится? Тошнит?

- Тошнит… С утра ещё, - сообщает электрик, порываясь встать.

- Лежи, лежи… Сейчас башку твою перевяжу. Как это тебя угораздило?

- Полез контрольный обмер делать. А тут «паук» сорвался…

- Ну, Тодор! - ворчит доктор, довольный тем, что кости затылка целы. - Были бы мозги - сотрясение б заработал. Ясно же всех предупреждали: крепить имущество по-штормовому. Сама себя раба бьет… Вахту достоишь или снять тебя?

- Достою.

Я смотрю на Тодора с тихой благодарностью. Я благодарен ему за то, что он остался жив. За то, что сам я забыл про дурноту и качку; внутри все улеглось, и недавние страдания кажутся смешными. В крови ещё играет азарт поединка, сна ни в одном глазу. Я готов работать, взбадривать укачавшихся, шутить, петь, спорить… Разумеется, Тодора придется наказать и по строевой линии, и по комсомольской. Океан влепил ему (и мне заодно) хороший подзатыльник, который запомнится пуще всяких нравоучений.

Вылезаем из ямы под быстрое кряканье ревуна. Срочное погружение. Наконец-то!

Плеск волн над головой стихает, смолкает, лодку ещё покачивает, шторм достает нас на глубине много ниже, чем перископная, но это уже не та качка, что выматывала душу целую неделю. В отсеках сразу закипела жизнь. Объявили малую приборку.

- Любовь к подводному положению, - варьирует любимый афоризм Симбирцев, - прививается невыносимой жизнью на поверхности. Что-то давно мы кино не крутили, Сергеич?

Из-за шторма действительно давненько не показывали фильмов: «картинка» сползала с экрана, и герои оказывались то на переборочной двери, то на аптечных ящиках.

Киномеханики радостно тащат в кают-компанию многострадальную сто раз чиненую «Украину».

Крутили какой-то одесский детектив. Вдруг заметил: улыбка актрисы чуть похожа на усмешку Людмилы. Из-за этой улыбки досмотрел детектив до конца.

После фильма командир спросил доктора:

- Что с вахтенным?

- Полез в аккумуляторную яму. Шарахнуло по кумполу «пауком». Но кумпол крепкий. Оклемался.

Я ждал, когда Абатуров спросит: «А кто остановил «паука»?» Но он не спросил. Да если бы и спросил, док ничего не видел.

3.

Мое нынешнее положение в пространстве определяется весьма нетрафаретным адресом: Атлантический океан, Н-ская впадина, широта, долгота, глубина, второй отсек, правый борт, каюта у пятнадцатого шпангоута, возле цистерны главного балласта номер три.