Одиночное плавание - Николай Черкашин

На койках зашевелились, задвигались. «Санитарная теплушка» превращалась в боевой отсек.

Я возвращаюсь в центральный пост. Лодку по-прежнему выворачивает из моря, как больной зуб из десны. По-прежнему ломит виски, каждое движение даётся с трудом, точно опутан по рукам и ногам тягучими жгутами. Но на душе легче: я не лежу ничком, одолел себя и качку, я что-то делаю…

- Где командир? - спрашиваю у штурмана.

Васильчиков кивает: вверху, на мостике.

Лезу по мокрому скользкому трапу. Мрак в обтекателе рубки слегка рассеян подсветкой приборов. Толстые стекла глубоководных кожухов чуть брезжат желтоватым светом. Различаю под козырьком фигуры Абатурова и Симбирцева. Курят, пряча от брызг огоньки сигарет в рукава канадок. А может, по привычке соблюдают светомаскировку. И на минуту кажется странным, что в такой вселенский шторм, когда всякая живая душа, очутившаяся в этой бушующей пустыне, должна радоваться любому огоньку в кромешной мгле, надо от кого-то таиться.

3.

В мичманскую кают-компанию, или старшинскую, где вместе с семью койками сотоварищей находилось и его, марфинское, подвесное ложе, Костя почти не заходил. Глыба ещё не прожитого походного времени давила в унылой тишине старшинской с особой силой. Здесь почти не разговаривали, обменивались односложными репликами лишь за общей трапезой. Мичманы, сломавшие не одну автономку, зная, как осточертеют они друг другу к концу похода, избегали пока слишком тесного общения, пытаясь оттянуть хотя бы на месяц неизбежные свары, склоки и прочие проявления того, что называется на научном языке признаками психологической несовместимости. Даже добродушный «трюмач» Ых - Степан Трофимыч Лесных - и тот поостыл к Косте, даром что распевали вместе «Вологду-гду»; сидел в своём закутке и мастерил из эбонита модельку лодки. Один лишь штурманский электрик Фролов приставал ко всем с праздными разговорами. Человек начитанный и острый на язык, он почему-то сразу невзлюбил Марфина, а заодно и его кулинарную продукцию.

- Рагу отдай врагу, враг с горя околеет, - упражнялся Фролов в остроумии за столом - за завтраком, обедами ужином. Щи - сернокислотные… Суп а-ля гастрит…

Шут с ними, с подначками. Костя человек не гордый. Но ехидный электрик дознался, что Костина жена осталась под одной крышей с соседом-лейтенантом, и принялся изводить кока нарочно подобранными песенками.

- «В нашем доме поселился замечательный сосед…» - мурлыкал Фролов, поглядывая на Костю, и, не допев одну, начинал другую: - «Я от солнышка сыночка родила…» «С любовью справлюсь я одна, а ты плыви за бонами…»

Марфин бледнел, уходил в кормовой отсек и там долго и тщательно вострил на электроточиле топорик для разделки мяса. За какую-нибудь неделю он сточил его до самого обуха, чем навлек на свою голову гнев помощника командира:

- Где я тебе в океане другой возьму?! Лом с ушами!

Самое досадное, что никто за Костю не заступался. Даже боцман - старший мичман Белохатко, которому на правах первенствующего лица в мичманской кают-компании ничего не стоило осадить остряка, хранил безразличное молчание.

Это Фролов придумал коку прозвище Марфа - зеленые щи, а когда Костя проговорился, что на флот его потянуло за длинным рублем, - дал и вовсе несносную кличку - Ландскнехт. Что такое ландскнехт - Марфин не знал, но ему хорошо было известно, что «кнехтами» зовут нерасторопных матросов, добавляя ещё при этом: «кнехт с ушами».

Выбрав время, Марфин отправился во второй отсек к замполиту. Он любил общаться с замполитом, потому что это был единственный человек на корабле, а может быть, и в целом свете, который называл Костю на «вы».

Постучал в дверцу замовской каюты:

- Прошуршения! - вежливо прошуршал Костя, что должно было означать «прошу разрешения».

- Да-да. Входите. Это вы, Марфин?

- Так точно, тарьщкапнант! - Костя ещё со срочной службы усвоил флотскую скороговорку и щеголял ею там, где могли поверить, что он вправду бывалый моряк. - Ршите словарик иностранных слов.

- Словарь у доктора. Что вы хотели узнать?

- Что такое ландскнехт?

- Ландскнехт? В Германии называли так наемных воинов. Ландскнехт - наемник.

- Спасибо, товарищ капитан-лейтенант!

Костя покраснел от обиды.

Ландскнехта Марфин пережил. Но Фролов, смеха ради, чуть было не поссорил его с замполитом. Как-то после вахты штурманский электрик заглянул к Башилову.

- Товарищ капитан-лейтенант, вы за Марфиным присмотрите. Похоже, бежать в иностранном порту задумал. Бумажку с планом в записной книжке носит. Даже на ночь не расстается - под подушку прячет. Его коечка как раз над моей…

После ужина замполит собрал всех мичманов на беседу о бдительности. Вместо заключения он сухо откашлялся и сказал:

- Товарищи, поступил сигнал, что не все соблюдают правила обращения с секретными документами. Делаются выписки в негрифованные блокноты. Попрошу предъявить записные книжки!

У мичмана Марфина Башилов взял книжку первым, полистал, извлек бумажку с планом большого арабского города и цветными стрелками:

- Что это такое?

Марфин зарделся так, будто только что отстоял вахту над пылающей плитой. Христом-богом клялся, что собирался отыскать в городе лавку с самым дешевым мохером, и ничего больше! Мичман Ых подтвердил марфинскую клятву, он же сам и растолковывал Косте, как пройти к этой лавчонке в лабиринте города-базара. Недоразумение, к всеобщей потехе, уладилось. Но Фролов с того случая наградил Костю новым прозвищем - Мохер.

4.

По обычаю, заведенному на всех подводных лодках, койка старшины команды акустиков устраивается поближе к боевому посту. Голицын разместил свой тюфяк на ящиках с запчастями в узком промежутке между кабинкой офицерского умывальника и переборкой рубки гидроакустиков. Ноги лежащего мичмана оказываются против двери командирской каюты. За этой простецкой деревянной задвижкой живет могущественный и загадочный для Голицына человек - командир подводной лодки капитан 3 ранга Абатуров. Он довольно молод и весел, и Дмитрий никак не может понять, как вообще можно радоваться жизни, взвалив на плечи такой груз забот и опасностей, такую ответственность, такой риск!,. Иногда в часы злой бессонницы приходят странные мысли: вдруг покажется, что лодка так далеко заплыла от родных берегов, так глубоко затерялась в океанских недрах, что уже никогда не найдет пути домой, что все так и будут теперь вечно жить в своих отсеках и выгородках и вместо солнца до конца дней будут светить им плафоны. Но тут разгонят стылую тишь тяжелые шаги в коридорчике, отъедет в сторону каютная дверца, и Голицын увидит из своей «шхеры» широкую спину человека, который один знает час возвращения и который всенепременно найдет дорогу домой - до звездам ли, радиомаякам или птичьему чутью. Но найдет! И от этой радостной мысли в голицынской груди поднималась волна благодарности, почти обожания…