Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55). - Жак Лакан

Я даю вам лишь общее направление, в котором будет в дальнейшем шаг за шагом продвигаться наше исследование. А сейчас я попросил бы Валабрега рассмотреть второй из этих четырех этапов.

3

Валабрега излагает основные черты сновидения.

Валабрега: — Фрейд утверждает также, что живость галлюцинации, интенсивность ее, пропорциональна количеству нагрузки, которую несет соответствующая идея. Галлюцинация обусловлена именно этим количеством. Иное дело восприятие. В восприятии, источником которого служит система φ, большая или меньшая отчетливость его определяется вниманием.

Лакан: — Ее источником является система ω.

Валабрега: — Нет, система φ.

Лакан: — Давайте не будем путать. Количественные поступления из внешнего мира приходят из системы φ. Все построение текста указывает на то, что все, являющееся восприятием, а не возбуждением, происходит как таковое в системе ω.

Валабрега: — Но источником-то всего этого служит φ.

Лакан: — Потому что приходит оно из внешнего мира. Он приходит из φлишь опосредованное через ψ.

Валабрега: — Разумеется. К тому же все это не имеет прямого отношения к делу.

……………………

В 1897 г. Фрейд еще не продвинулся в своем собственном анализе достаточно далеко. Я выписал для Анзье несколько его

замечаний относительно границ само-анализа. Письмо 75:"Я не могу анализировать себя лишь на основании объективных познаний, как я мог бы это сделать по отношению к чужому человеку… Self-analyse, строго говоря, невозможен. А иначе не было бы никакого заболевания. Лишь по мере того, как я сталкиваюсь в своих случаях с какой-то загадкой, анализ мой вынужден остановиться" Фрейд определяет здесь границы своего собственного анализа — поймет он в себе лишь то, что обнаружит в клинических случаях своих пациентов. Стоя на пороге гениального, выводящего на новые пути открытия, Фрейд — и это исключительно точное, учитывая его скороспелость, свидетельство — сам отмечает, что само-анализ его не является процессом интуитивным, попыткой наугад обнаружить в себе некие ориентиры, что к интроспекции он никакого отношения не имеет.

Анзье: — Еще до сновидения с Ирмой Фрейд знал, что сновидения имеют смысл. Именно потому, что пациенты рассказывали ему сновидения, смысл которых состоял в исполнении желания, как раз и попытался он истолковать в этом смысле свое собственнное. В этом и состоит применяемый им критерий верификации.

Лакан: — Ну конечно.

Валабрега: — В центре внимания Фрейда вовсе не смысл сновидения, а теория идентичности сновидения с невротическим симптомом.

Лакан: — В Traumdeutung Фрейд настаивает не только на сродстве сновидения с невротическим симптомом, но и на их различии. Процесс сновидения является для понимания невротического симптома образцовым, но между симптомом и сновидением сохраняется фундаментальное различие в экономическом плане. Общей для них является только грамматика. Это, конечно, метафора, и придавать ей буквальное значение не стоит. Они отличаются друг от друга не меньше, чем отличается эпическая поэма от сочинения по термодинамике. Сновидение позволяет уловить действующую в каждом случае символическую функцию и для понимания симптома имеет, благодаря этому, первостепенное значение. Однако симптом всегда включен в общее экономическое состояние субъекта, в то время как

сновидение — это состояние локализованное во времени, в условиях совершенно особых. Сновидение является лишь частью активности субъекта, в то время как симптом распространяется на несколько областей. Процессы эти скорее аналогичны, чем идентичны.

………………………………

Валабрега предлагает анализ сновидения об инъекции Ирме.

Для Фрейда вещью, организующей, поляризующей все его существование, был разговор с Флиссом. Разговор этот тянется филигранной нитью через всю его жизнь и является для нее основополагающим. В конечном счете именно в этом диалоге само-анализ Фрейда и осуществляется. Вот почему Фрейд стал Фрейдом, и нам приходится сегодня к этому диалогу возвращаться. Все остальное — ученый дискурс и дискурс повседневный, формула триметиламина, нам известное и нам неизвестное — все это чепуха, все это лежит на уровне Я и может нам служить как препятствием, так и знаком, указывая на ход того, что вот-вот должно обрести свои формы, — на ту долгую обращенную к Флиссу речь, в которую суждено затем обратиться всему его творчеству.

Разговор Фрейда с Флиссом, эта основополагающая речь, тогда еще бессознательная, является существенным динамическим элементом. Почему была она на тот момент бессознательной? — да потому, что содержит она бесконечно больше того, что оба они, как индивидуумы, могли тогда сознательно в ней расслышать. В конце концов перед нами всего лишь два ученых мужа, каких много, обменивающихся своими завиральными идеями.

Открытие бессознательного, в исторический момент своего совершения предстающее нам в подлинных своих масштабах, состоит в том, что смысл простирается далеко за рамки тех знаков, которыми индивид манипулирует. Человек прорастает знаками в значительно большей степени, нежели он об этом подозревает. Вот о чем идет речь во фрейдовском открытии — о новом понимании человека. Вот он каков, человек после Фрейда.

9 февраля 1955 года.

XI.Цензура — не сопротивление

Сообщение как прерванный дискурс, настоятельно о себе заявляющий. Король Англии мудак. Фрейд и Фехнер.

Traumdeutung дает нам не только теорию сновидения. Мы находим там и дальнейшую разработку Фрейдовой схемы психического аппарата. На первом, предыдущем этапе разработки Фрейд подводил итог собственным работам по неврологии. Этот же второй этап соответствует его углубленному интересу к такому частному явлению, как неврозы, и к той области, которую анализу и придется в дальнейшем осваивать.

Речь, таким образом, идет о сновидении, но одновременно, на заднем плане, и о невротическом симптоме, организация которого оказывается на поверку такой же, поскольку задействует в себе структуру языка как целого, а точнее — отношения между человеком и языком. Мой комментарий вам это продемонстрирует, засвидетельствовав тем самым, что термины, которыми мы здесь для понимания работ Фрейда пользуемся, заключены уже в них самих.

Мы собираемся применить к ходу мыслей Фрейда тот же способ истолкования, которым, имея дело с явлениями психического порядка, пользуется он сам. Нам хочется увидеть то, что скрывается за происходящим на наших глазах построением второй модели психического аппарата в действительности. По отношению к системам φ, ψ, ω, на чьи характеристики и парадоксы, о которых Фрейд прекрасно отдавал себе отчет, мы — я и Валабрега — обратили ваше внимание, что-то здесь смещается, происходит какой-то сдвиг.

Я предлагаю вам прочесть сон об Ирме еще раз. Уже в прошлом году, иллюстрируя явление переноса, я просил вас прочесть и объяснить некоторые его этапы. Перечитайте его на предмет того, чем мы заняты с вами теперь; попытайтесь, другими словами, понять, что такое автоматизм повторения, и придать этому выражению какой-то смысл, осознав предварительно, перед какой двусмысленностью в отношениях между Символическим и Воображаемым мы с вами оказались.

Уже та схема, о которой мы говорили здесь в прошлый раз, схема лампового триода, выставляет сновидение об Ирме в совершенно новом свете. В рукописи своей Фрейд сводит его темы к четырем элементам — двум сознательным и двум бессознательным. Мы уже указывали на то, как эти два бессознательные элемента следует понимать: один из них — это откровение творческой речи в диалоге с Флиссом, другой, ему поперечный, высвечивается проходящим потоком. То, что разворачивается в этом сновидении почти бессознательным образом, — это вопрос об отношениях Фрейда с серией женских сексуальных образов, каждый из которых связан каким-то образом с напряженностью в его супружеских отношениях. Но самое поразительное в этих образах — это принципиально нарциссический их характер. Это образы пленяющие, каждый из которых находится с Фрейдом в определенных нарциссических отношениях. Когда врач выстукивает Ирму, она чувствует боль в плече, а Фрейд сам признается, что страдает ревматизмом плеча.

То, как все это рассказано, вызывает восхищение уже тем, что позволяет нам заглянуть куда глубже, нежели мог это в тот момент сделать сам Фрейд. Дело в том, что Фрейд обладал даром исключительной, поистине гениальной наблюдательности. В том, о чем он нам повествует, сам так называемый, для краткости, материал позволяет сориентироваться гораздо лучше, нежели концепции, в которые автор его оформляет, что в истории научной литературы является случаем исключительным.