Этот бессмертный - Роджер Желязны

Пройдя метров восемьдесят, мы свернули влево. Улица здесь обрывалась, и тропинка под гору вывела нас на большую расчищенную площадку. Жирная лысая баба с грудью невероятных размеров и лицом, изъеденным карциномой, с отвратительно понятной целью разводила невысокий огонь в яме под огромной жаровней. Когда мы проходили мимо, баба осклабилась и причмокнула.

Вокруг нее на земле были разложены длинные заостренные вертела…

Перед нами была ровная площадка утоптанной голой земли. На одном ее конце росло какое-то огромное, оплетенное лианами тропическое дерево, сумевшее приспособиться к нашему климату. По краям поля рядами стояли двухметровые факелы, над которыми уже извивались, как вымпелы, длинные языки пламени. На другом краю стояла самая внушительная из здешних построек — метров пяти в высоту и десяти в длину по фасаду. Она была выкрашена в ярко-красный цвет и испещрена изображениями Пенсильванской эмблемы. Середину фасада занимала высокая раздвижная дверь, которую охраняли двое вооруженных куретов.

Солнце словно клочок еще виднелось на западе апельсиновой корки.

Морбай провел нас через все поле прямиком к дереву.

По обеим сторонам за рядами факелов на земле уже сидели человек восемьдесят-сто зрителей.

Указывая на красную хижину, Морбай спросил:

– Ну что, как вам нравится мое жилище?

– Миленько, — ответил я.

– У меня есть сосед, но днем он спит. Вы скоро с ним встретитесь.

Мы дошли до основания гигантского дерева, и Морбай оставил нас там в окружении своих охранников. Он вышел на середину поля и обратился к куретам по-гречески.

Мы договорились между собой дождаться, когда бой приблизится к какому бы то ни было концу и только тогда бежать, когда туземцы будут возбуждены и поглощены зрелищем. Мы разместили женщин в центре нашей группы, а мне удалось встать от охранника слева — с ним я собирался разделаться быстро.

К сожалению, мы оказались на дальнем конце поля и чтобы добраться до лошадей, нам предстояло пробиваться обратно через поляну с жаровней.

– …и тогда, в ту ночь, — говорил меж тем Морбай, — поднялся Мертвец, поразил могучего воина Хасана, переломав его кости, и поверг его наземь на поле торжеств. Наконец, он убил этого великого противника, и выпил кровь у него из горла, и сожрал его печень, сырую и еще дымящуюся в прохладе ночи. Вот что совершил Мертвец в ту ночь. Велика его мощь!

– Велика, о как велика! — возопила толпа, и кто-то начал бить в барабан.

– А теперь мы снова призовем его к жизни…

Толпа ободряюще зашумела:

– Снова к жизни!

– Снова к жизни!

– Снова к жизни!

– Ого-го!

– Эге-гей!

– Острые белые зубы… — говорил Морбай.

– Острые белые зубы! — вторила толпа.

– Белая-белая кожа…

– Белая-белая кожа!

– Руки, которые сокрушают…

– Руки, которые сокрушают!

– Рот, который пьет…

– Рот, который пьет!

– Кровь жизни!

– Кровь жизни! — Велико наше племя!

– Велико наше племя!

– Велик Мертвец!

– Велик Мертвец!

– Велик Мертвец!

– ВЕЛИК МЕРТВЕЦ!

Под конец это был уже дикий рев. Человеческие, получеловеческие и вовсе нечеловеческие глотки исторгали эту краткую литанию, затопляющую поле подобно приливной волне. Наши стражники выкрикивали вместе со всеми.

Миштиго прикрывал руками свои чувствительные уши, на лице у него был написан предсмертный ужас. У меня тоже звенело в голове. Дос Сантос перекрестился, и один из стражников покачал головой и выразительно приподнял меч. Дон пожал плечами и отвернулся.

Морбай подошел к красной хижине и трижды постучал кулаком по двери.

Стражник толкнул дверь в сторону.

Внутри был установлен необъятный черный катафалк, окруженный черепами людей и животных. На нем покоился гроб темного дерева, разрисованный яркими загогулинами.

По команде Морбая охранники подняли крышку. Следующие двадцать минут он делал подкожные инъекции чему-то, лежащему в гробу. Он проделывал все медленно и торжественно, как бы исполняя некий ритуал. Один из стражников отложил клинок в сторону и ассистировал. Барабанщики отбивали непрерывный медленный ритм. Толпа стояла молча и не шевелясь.

Затем Морбай повернулся.

– Теперь Мертвец поднимается, — объявил он.

– Поднимается, — откликнулась толпа.

– Теперь он приходит принять жертву.

– Теперь он приходит принять жертву.

– Теперь он приходит…

– Приди, Мертвец, — воззвал он, снова поворачиваясь к катафалку.

И он пришел.

В больших количествах.

Потому что был он огромен.

Чудовищен и тучен.

Воистину велик был Мертвец.

Фунтов, наверное, 350.

Он сел в своем гробу и осмотрелся. Почесал грудь, подмышки, шею, пах.

Вылез из ящика и встал возле катафалка — рядом с ним Морбай сразу превратился в карлика.

На Мертвеце была только набедренная повязка и здоровенные сандалии козлиной кожи.

Кожа его была белой, мертвенно-белой, белой, как рыбье брюхо, как луна… мертвенно-белой.

– Альбинос, — сказал Джордж, и его голос разнесся по всему полю, потому что это был единственный звук в окружавшей нас ночной тишине.

Морбай взглянул в его сторону и улыбнулся. Он взял Мертвеца за короткопалую руку и вывел его из хижины на поле. Мертвец отворачивал голову от света факелов. По мере того, как он приближался, я изучал выражение на его лице.

– В этом лице нет ни капли разума, — сказала Рыжая.

– Тебе видны его глаза? — спросил Джордж, щурясь, — его очки были разбиты во время заварушки.

– Да, они розоватые.

– А эпикантус есть?

– Мм… есть.

– Угу. Идиот, я вам ручаюсь — вот почему Морбаю было так просто сделать с ним то, что он сделал. Только взгляните на его зубы — они похожи на зубья пилы.

Я взглянул. Мертвец ухмылялся, завидев яркую гриву Рыжей. Напоказ было выставлено множество отличных острых зубов.

– Его альбинизм — подоплека ночного образа жизни, который привил ему Морбай. Смотрите! Он жмурится даже от света факелов. Он сверхчувствителен к любому фотохимическому излучению.

– А что насчет его пищевых пристрастий?

– Это приобретенное — его приучили. Многие примитивные народы пьют кровь у своего скота. Казахи так поступали вплоть до ХХ века, и тогда тоже. Вы же видели рубцы у лошадей, когда мы шли мимо загона. Знаете, кровь действительно очень питательна, если научиться ее усваивать — а я уверен, что Морбай занимался диетой этого идиота еще с тех пор, как тот был ребенком. Естественно, он вампир — он так воспитан.