День «Д». 6 июня 1944 г.: Величайшее сражение Второй мировой войны - Стивен Амброз

То, что немцы не сделали никаких выводов из концентрации сил на юге Англии, которую они, конечно, не могли не заметить, остается одной из самых больших загадок Второй мировой войны. Они наносили по ночам удары по лагерям (правда, в рейдах участвовали не более полудюжины бомбардировщиков), сбрасывали мины в гавани. Иногда прорывались разведывательные самолеты, делали снимки и уходили на восток. Ситуация требовала от немцев постоянно бомбить порты и скопления войск во время учений, но этого так и не произошло. Конечно, у люфтваффе осталась лишь тень ее былой мощи времен Британской битвы 1940 г. Безусловно, сыграли свою роль макеты десантных судов в Восточной Англии, сооруженные в соответствии с программой «Фортитюд» для обмана противника. И тем не менее нет разумного объяснения, почему вермахт так и не воспользовался возможностью наносить воздушные удары по гаваням и «сосискам». «В этом было что-то сверхъестественное», — вспоминает Ричард Фрид, моряк торгового флота.

Еще одна загадка. В конце апреля германские торпедные катера потопили два ДКТ и повредили шесть других, не понеся никаких потерь. Почему же после этой успешной операции немцы больше не торпедировали корабли союзников? Германские подводные лодки, вернее, то, что от них осталось, находились в Северной Атлантике. В начале июня им удалось пустить ко дну два американских эсминца. Но немецкие подлодки не проводили ни разведывательных операций, ни торпедных атак против армады «Оверлорда».

Неудивительно, что немцы не рассматривали Нижнюю Нормандию как главное направление вторжения союзников. То, что экспедиционные силы сконцентрировались в Южной Англии, еще не указывало на район предполагаемого нападения. Портсмут расположен ближе к Па-де-Кале, чем к Кану. Контроль морского пространства обеспечивал различные варианты действий: флот, выйдя в Ла-Манш, мог направиться дальше либо на восток, к Кале, либо на юг, к Кальвадосу и Котантену, либо на юго-запад — к Бретани. Союзники обладали мобильностью, беспрецедентной в военной истории. Джон Киган правильно отмечает важность создания десантных судов, воздушно-десантных дивизий и возможности с воздуха изолировать районы высадки. Благодаря этим факторам то, что считалось слабым местом в стратегии второго фронта, превратилось в огромное преимущество: опора на морские пути для переброски войск стала реальной.

Союзники проводили множество обманных маневров, предусмотренных операцией «Фортитюд». В частности, время от времени в сторону Франции направлялись десантные суда под прикрытием крейсеров и эсминцев, которые имитировали нападение на отдельные участки побережья. Эти ложные атаки держали немцев в нервном напряжении и позволяли раскрывать расположение радаров и аэродромов люфтваффе.

Обширная и достоверная информация поступала из перехватов «Ультры», данных массированной и регулярной воздушной разведки, от французского Сопротивления. 3 июня Совместный подкомитет по разведке доложил о «Немецких оценках намерений союзников относительно операции «Оверлорд». Это был очень приятный документ. В нем говорилось: «За прошедшую неделю не поступило сведений, которые указывали бы на то, что противник правильно определил направление нашего главного удара. Он исходит из того, что существуют несколько районов высадки: от Па-де-Кале до Шербура». В докладе отмечалось, что немцы по-прежнему «переоценивают реальные масштабы союзнических сил», а также предполагают высадку войск в Норвегии.

В «Еженедельном обзоре разведки», № 11, выпущенном 3 июня Верховной ставкой Союзнических экспедиционных сил, давалась оценка германских войск. В нем указывалось на переброску различных немецких дивизий во Францию, а также ближе к побережью. Некоторые формирования выдвинуты на Котантен и в район «Омахи», как будто Гитлер, Рундштедт и Роммель наконец раскрыли союзнические секреты. В действительности же немецкие части передислоцировались в целях усиления «Атлантического вала» — от северо-востока до юго-запада (корпус LXVII, например, 1 июня расположился в устье Соммы со штаб-квартирой в Амьене). Общая численность германских войск во Франции увеличилась почти на 20 процентов — с 50 до 60 дивизий (в том Числе 10 бронетанковых). Естественно, часть подкреплений оказалась в районе вторжения, но среди них не было ни одной танковой дивизии.

Разведывательные данные, собранные союзниками, отличались полнотой и точностью, чего не скажешь об информации, которой располагал абвер. Союзники знали, что их ожидало, немцы могли лишь гадать.

Во взводе на «Видерштанднест-62» — «ВН-62» («Гнездо сопротивления»), укреплении над проходом от пляжа «Омаха» к Колевилю, служил 18-летний рядовой Франц Гоккель. Среди солдат разгорелся спор. Половина его товарищей доказывали, что союзники высадятся именно здесь, недели через две или три. Другие считали, что оборона на Колевиле слишком сильна и союзники не осмелятся наступать на этом участке.

Гарнизон охранял артиллерийский наблюдательный пост, который должен был корректировать огонь полевой батареи, расположенной в 5 км в глубине материка. Перед позицией стояло 105-мм орудие, наведенное на заранее намеченные цели. Бастион состоял из двух казематов, в которых находились 75-мм пушки, 50-мм противотанковое орудие, два легких и два тяжелых пулемета, а также 20 ребят, которым, за исключением обер-фельдфебеля и двух сержантов, не было еще и 19 лет. Бункеры соединялись траншеями, а сверху их накрывали двухметровой толщины бетонные плиты.

Рядовой Гоккель никогда прежде не видел море, пока его не направили в Кальвадос в начале 1944 г., в 352-ю дивизию. Он весь апрель, май, а теперь уже и в июне ночами сидел у своего двуствольного пулемета, вглядываясь в темноту, весь в ожидании, догадках и тревоге. А днем он окапывался. Как сказал один из его товарищей 3 июня: «Если и есть какая-то возможность пережить атаку, то только в этих траншеях. Поэтому — копай глубже!»

В тот вечер, вспоминает Гоккель, море было удивительно спокойное, только легкая зыбь медленно накатывалась на берег. Рыболовецкие суда не выходили из Гранкана и Порт-ан-Бессена и оставались в гаванях. Еще в мае они обычно курсировали вдоль берега. Теперь же море опустело.

9. Погрузка

Эйзенхауэр назначил день «Д» на 5 июня. Погрузка войск началась 31 мая и осуществлялась одновременно в нескольких местах: в Фалмуте и Фойи (29-я американская дивизия), в Дартмуте, Торки и Эксмуте (4-я американская дивизия), в Уэймуте и Портленде (1-я американская дивизия), в Саутгемптоне (британская 50-я и канадская 3-я дивизии), в Портсмуте и Нью-хейвене (британская 3-я дивизия). Те, кто находился далеко от портов, доставлялись к причалам на автобусах и грузовиках. Войска из ближних «сосисок» выстраивались по отделениям, взводам, ротам и шли на пирсы своим ходом.

Все вдруг пришло в движение: джипы, грузовики, орудия, танки, мотоциклы и велосипеды. На улицах собирались толпы людей, наблюдавших за нескончаемым потоком вооружений. Взрослые приветствовали войска, поднимая руки со знаком победы V, но когда одна из рот 1-й дивизии проходила через какую-то деревню, мальчишка лет 11–12 прокричал сержанту:

— Вы не вернетесь назад!

Мать смутилась, подхватила парнишку и побежала вперед колонны. Когда сержант поравнялся с ними, мальчишка сквозь слезы сказал ему:

— Нет, вы вернетесь. Вы вернетесь!

Конечно, мысль о смерти не покидала многих солдат. Рядовой Клэр Гадцоник так описывает настроение ребят в автобусе на пути в Дартмут: «Мы почти не разговаривали. Никто, как раньше, не шутил и не смеялся. Но мы ощущали необычайную близость друг к другу». Механик Шарль Жарро из береговой охраны находился на ДСП 94 и видел, как роты подходили к причалу в Уэймуте. «Войска заполнили все пирсы, — вспоминает он. — Повсюду был народ. Особым вниманием пользовались священники. Я даже видел, как несколько евреев принимали причастие. Казалось, что все страшно напуганы».

И все-таки возбуждение перед сражением было сильнее страха. Оно буквально витало в воздухе. Верховное командование немало сделало для того, чтобы подготовить войска к боям морально и физически. За плечами многих солдат были два и более лет напряженных тренировок. В большинстве своем, несмотря на пополнения, они уже долгое время служили вместе в лагерях, одинаково любили или ненавидели своих командиров, ели одну и ту же еду, спали в одних и тех же окопах во время учений и не раз вместе выпивали. Они стали единой, крепкой семьей, хорошо понимали друг друга, знали, что можно ожидать от каждого, кто и что любит, кто и как смеется или злится.

Не все оказались в войсках по собственному выбору. И совсем немногие могли бы сказать, что испытывают какие-либо патриотические чувства. Но практически любой предпочел бы умереть, нежели подвести товарищей и оказаться трусом в их глазах. Больше всего среди них ценилась товарищеская солидарность.