Истинный дАртаньян - Жан-Кристиан Птифис

Этот мушкетер сообщил некоторые ценные сведения о жизни в маленьких рейнских гарнизонах. Кусок баранины стоил всего один су, кусок говядины или телятины – два су, курица – пять су. Мера овса обходилась в 30 су, и ее хватало на восемь дней. За сено приходилось платить ежедневно четыре-пять су. «Г-н д'Артаньян, – продолжает мушкетер, – сообщил мне, что испанские лошади стоят ему всего 8 су в день». В данном случае младший лейтенант, содержавший достаточно большой обоз, вряд ли сказал правду, если судить по тому, что написал в тот же день интендант Карлье, слегка бранивший его за излишние расходы:

«Испанские лошади г-на д'Артаньяна обходятся ему в 11 су 62 денье в день каждая, другие верховые лошади пожирают сена на 16 су, а лошади каретных упряжей – на 22 су. Исходя из этого, один мушкетер, его слуга и его две лошади весьма умеренны или даже недоедают, если их расходы не превышают 39 су в день».

Удовольствия рейнбергской жизни не помешали, впрочем, возобновлению беспорядков. Вопреки приказам короля, строго расписавшего военную иерархию, приказы командиров не всегда выполнялись. Нарушения начались сверху. Независимые, наглые, завистливые, чванящиеся своими титулами и удалью офицеры первыми стали нарушать дисциплину.

В частности, полковники инфантерии позволяли себе не признавать верховную власть командиров мушкетеров после того, как король указом от 15 декабря 1665 года включил мушкетеров в корпус конных латников. Людовику XIV и Лу-вуа[76] не раз приходилось вмешиваться, чтобы принудить строптивцев подчиниться. Неудивительно, что при наличии столь вопиющих примеров в войсках стали происходить и худшие эксцессы: кражи, дуэли, убийства, подделка денег... Печально было видеть, как элита французской армии ведет себя подобно грубым головорезам владетельного епископа мюнстерского.

Ко всему этому добавились еще религиозные унижения, которым подвергались «наши еретики-союзники». В Ресе французские солдаты, несомненно, от излишнего рвения, избили горожан, отказавшихся преклонить колена при пронесении мимо них святых даров. Лувуа удовлетворился тем, что нехотя высказал порицание виновным: он сказал, что подобные действия, «как бы они ни соответствовали внутренним убеждениям Его Величества, полностью противоречат тому способу обращения, которого Он хотел бы, чтобы все придерживались в отношении народа, крайне приверженного своей религии и еще более – своим властям».

Вместе с тем следует сказать, что, подобно поведению многих офицеров, воспитанных в духе старой школы, поведение д'Артаньяна во время этой кампании было безупречным. Вместе с интендантом Карлье и главным прево Давре-моном он изо всех сил старался предупреждать эксцессы, дебоши и беспорядки любого рода. Когда по недосмотру возник пожар в одном из районов Рейнберга, где была расквартирована его рота, он сразу же предложил внести свою долю в возмещение убытков жителям города. «Он сделал это со всем обаянием, какого только можно было пожелать, – написал Карлье в письме к Лувуа, – и обладатели всех этих домов удовлетворились суммой компенсации в 2000 ливров». Король, которому сообщили все эти подробности, пожелал выразить д'Артаньяну свое удовлетворение.

«Я абсолютно убежден, что первая рота мушкетеров действовала полностью в соответствии с установленным порядком, – написал он ему 8 января 1666 года. – Помимо того, что я доверяю всему, что мне пишете Вы, другие письма, приходящие из армии, подтверждают то же самое и отмечают, что быть более исполнительным на службе невозможно. Следует только утвердиться и далее в этом добром поведении, дабы я всегда был доволен ротой и в первую очередь Вами, и Вы можете быть уверены в дальнейшем моем благоволении во всех случаях, которые могут представиться».

Спустя несколько недель инспекция, неожиданно проведенная военными комиссарами д'Эсланде и Бава, обнаружила, что рота находится в наилучшем состоянии и полностью укомплектована, что дало повод Людовику XIV вновь послать свои комплименты:

«Это полностью соответствует доверию, которое я оказываю Вашему рвению на моей службе. Заботьтесь же всегда в такой же мере о том, чтобы я видел Ваше рвение».

Действия в Голландии разворачивались благоприятно для Франции. После двух безуспешных атак против Далема и Маастрихта фон Гален предпочел начать переговоры, которые завершились 19 апреля 1666 года подписанием мира с Генеральными штатами Соединенных провинций.

В первые жаркие дни лета экспедиционный корпус маркиза де Праделя вернулся во Францию. Воссоединившись с войсками, оставшимися подле короля, он принял участие в окрестностях Морэ в исключительно сложных маневрах, которые продолжались целых три дня. Людовик XIV, сидя в военном облачении посреди множества разноцветных шатров, подобных, по словам присутствовавшего при этом д'Ормессона, настоящей радуге, благодарил командующих офицеров, вернувшихся из Голландии.

Месье д'Артаньян, в боях умудренный,За доблесть свою был принят благосклонно

Так написал поэт Перду де Сублиньи в своей Придворной музе. Монарх был в таком восторге от действий своего младшего лейтенанта, что пожаловал ему первую же освободившуюся придворную должность – должность «капитана маленьких собачек для охоты на косуль», – достойное вознаграждение, название которого сегодня вызывает улыбку; в те же времена никто не находил в этом ничего неподобающего.

Эта должность, освободившаяся 8 сентября после кончины занимавшего ее Шарля Жирара, г-на дю Тилле, президента Счетной Палаты, была пожалована д'Артаньяну спустя неделю. Это было пусть небольшое, но событие при дворе. Мрачный Оливье д'Ормессон рассказывает в своем Журнале, что узнал об этом из уст самого Тюренна. Новость вдохновила газетных рифмачей. Преемник достопамятного Лоре[77] Лаграветт де Майола высказался по этому поводу в написанном скверными стихами послании к своей музе герцогине Немурской:

Месье д'Артаньян, воюющий ловко,Чьи предусмотрительность, доблесть, сноровкаРавны его верности службе и рвенью,С каким он вершит короля повеленья,Своих мушкетеров представил отменноИ нынче назначен своим сувереномНа пост капитана искусных собачек,Без коих в охоте не будет удачи.Для должности сей, что важна на охоте,Вы, право, навряд ли кого-то найдете,Кто был бы проворней, усердней и лучше.

Чтобы не отстать от него, соперник Лаграветта Сублиньи, разговаривая с дофином, выразился следующим образом:

Если Тилле успокоился на небесах,Король поручил д'АртаньянуО своре собачек для травли в лесахНадеюсь, мы скоро пойдем на охоту!

Однако ж нет! Новая должность вовсе не понравилась г-ну д'Артаньяну, то ли потому что он не любил маленьких собачек, то ли потому, что он не был ревностным почитателем святого Губерта[78], то ли потому, что его скверный характер привел к ссоре с кем-то из придворных. Через три недели после назначения он подал в отставку. Король воспользовался этим для того, чтобы упразднить должность и заменить одного чиновника двумя лейтенантами, несущими совместную службу. 8 октября искусный охотник маркиз де Раре, договорившись заранее с д'Артаньяном, получил одну из этих лейтенантских должностей. Вторая была куплена чуть позже г-ном де Сент-Круа.