Собрание сочинений. Том I - митрополит Антоний (Храповицкий)

Как вы были блаженны! Свидетельствую о вас, что, если бы возможно было, вы исторгли бы очи свои и отдали мне (Гал. 4,12–15). Вот как далеко простирается подобие участи пастырской с жизнью семейною, где так называемая первая любовь или первый месяц представляют собою явление, весьма родственное, почему к ней и приравнивает пророк духовную ревность выведенных из Египта иудеев, как мы слышали раньше (см. Иер. 2). И Господь поныне не лишает Своих служителей такого дара взаимной духовной любви на первых порах их служения, и опытные в духовной жизни старцы это знают. К одному из них явился однажды молодой пастырь через год после своего посвящения при переходе на новое место, как ему казалось, изгоняемый или выживаемый за правду. Старец, простой монах-самоучка из крестьян, ослепший через несколько лет по вступлении в обитель совсем молодым человеком и подвизавшийся в монашестве около тридцати лет, беседовал о спасительной силе скорбей и несчастий, перенеся которые человек приобретает ничем не возмутимый внутренний мир и радость. «Я так теперь всегда доволен и радостен, как никогда не бывал, будучи мирянином, – говорил он. – Слепота моя меня не только не огорчает, но, напротив, я всегда с искренним усердием прошу Господа, чтобы Он навсегда меня оставил слепым, дабы я, не развлекаясь суетою разнообразных зримых вещей, мог духовным зрением углубляться в созерцание Его судеб. А ведь сначала как я скорбел о потере зрения, как плакался Богу на свое горе: видно, Господь лучше нас понимает, откуда мы стяжаем истинную радость». «А мне, батюшка, такая духовная радость дана без подвигов, – отвечал собеседник в самом посвящении, – и это меня весьма смущает, потому что я иногда в этом вижу обольщение (прелесть), ибо знаю по отцам, что добрые дела трудом содеваются и скорбьми стяжеваются. У меня как будто и есть скорби отвне, да я их не чувствую и все весел: вероятно, это искушение врага». «Нет, мой милый, – отвечал старец, – скорби тебе предстоят еще, и великие скорби, а этой радости не смущайся, – просто Господь хочет тебя привязать к Себе, чтобы ты потом не отступал от Него, не впадал в уныние».

Мысль старца о такой цели Божественного промышления понятна: ею же, конечно, руководился Дух Божий, когда, по свидетельству Деяний апостольских, ниспосылал дар пророчества и дар языков новокрещеным, еще ни в чем не подвизавшимся, а только расположившим сердца свои к принятию евангельских глаголов. Длинная, тяжелая борьба предстоит служителю Слова: что противопоставит он миру, с которым нужно бороться, если не воспринятое свидетельство Духа – Обличителя мира (см. Ин. 16,8)? Какими духовными ощущениями будет он подавлять предсказанные пастырям обуревания врага (см. Лк. 22,31) и печали за слово (см. Ин. 14, 20), если бы он не восприял ощущений благодатных, если бы Господь не дал ему предвкусить радости общения с Ним, торжествующей над всяким лишением и мучением от мира? Без подвигов и трудов, за одну решимость жить для Бога Господь в благодати священства дает человеку вкусить того величайшего дара взаимной любви духовной, в коем будет заключаться наше вечное блаженство в будущей жизни. Вкусив сего дара, пастырь имеет возможность взирать на все явления жизни «новыми очами», т. е. все их сцепления объяснять не по обычным вещественным соединениям случайных причин и следствий, но с точки зрения вечной борьбы злого и доброго начала, мира и Христа, и победы Христовой над миром. Может быть, самое ощущение любви, а особенно взаимная любовь паствы, удаляется от него на время, дабы он возвратил их уже подвигом упорной работы над своею духовной жизнью, но сознательная убежденность в несокрушимую действенность благодати, благодатной любви останется при нем. Он будет стремиться воссоздать в себе и вокруг себя эту любовь как единую достойную цель жизни и искать ее, как невеста скрывшегося от нее на время жениха Песни Песней.

На этом закончим письмо, в котором мы постарались раскрыть общее понятие о духе пастырском и затем, в частности, свойства его зарождения в человеке через принятие благодати священства; свойства эти – самоотверженная решимость отдать всего себя на служение Христу и Церкви, а плод ее – дар горячей духовной любви к пастве, и притом по большей части любви взаимной. Дары эти еще не окончательные, но, как данные отвне, подготовительные и часто временные ради усвоения человеку опытной веры в силу благодати для победоносной борьбы с миром и через то упрочения сих даров как уже постоянных, неотъемлемых свойств истинно пастырского духа.

Испытание пастыря

Мы постарались показать, в чем заключается раскрытое в Св. Писании зарождение пастырского духа и какие первые плоды его в церковной жизни. То и другое явления особенные, исключительные, представляющие собою по внешнему своему характеру не столько первую ступень постепенно поднимающейся вверх лестницы духовной жизни, сколько некоторое предвкушение всего существа этой жизни, поэтический порыв в область «духа и силы». Порыв этот останавливается при первых ударах или переутомлении, и тут пастырь входит, так сказать, в нормальные классы жизненной школы. Очарование исчезает, остается лишь ясное представление конечной цели своих стремлений и смиряющее, а иногда и тягостное сознание своей внутренней – личной и общеприходской отдаленности от нее. Это сознание является при первых ударах: но неужели они могут так сильно повлиять на человека, уже к ним приготовившегося? Не самоотречение ли избрал он основным девизом своей жизни? – ведь он и не ищет счастья, но подвигов: почему же упадок духа? откуда унылость лица? чем объяснить общую подавленность по охлаждении первых порывов?

Здесь разгадку может дать лишь тот, кто собственным опытом прошел эти искусы. Дело в том, что помянутые удары падают всегда на ту сторону, на которую именно человек не ожидал или которую одну он считал чувствительною, решившись терпеть раны на всех остальных. Он или тщательно оберегал эту ахиллесову пяту, или вовсе не знал об ее существовании у себя, – и вот по ней-то и раздается удар жизненного бича, именно по тому месту, на котором выносить болей служитель Церкви не приготовился.

Священная история раскрывает нам множество примеров того, как избранники Божий были бичуемы Его воспитывающим жезлом именно по единственному чувствительному месту, и притом по большей части после минут вдохновенного восторга. Это-то их и повергает в то смиренное сознание своего недостоинства и безответственности перед Богом, которое вводит человека в благодатную жизнь. Таково повеление во всем покорному и непривязчивому даже ко своей родине Аврааму – изгнать одного сына в старости своей и затем принести в жертву другого, любимого; таков обман в браке долготерпеливого и многотрудного Иакова, раннее лишение любимой жены и, наконец, горестная потеря лучшего сына. Таковы же и явления неблогородного коварства в жизни Иосифа и Моисея со стороны не врагов, но именно тех, кому они с самоотвержением служили. Вспоминать ли еще жизнь Давида, Илии-пророка, Иеремии, ап. Павла и прочих избранников, самоотверженно приготовившихся нести скорби за Слово Божие, но встречавших горести не от врагов, а от тех немногих, кого они считали своими, и именно в то самое время, когда они с опасностью жизни творили им добро: ни один пророк не умирает вне Иерусалима (см. Лк. 33,13) – сосредоточия царства Божия.

Здесь мы находим раскрытие в примерах истории того же дела Божественного испытания и воспитания, которое перенес на себе Иов. Враг искал именно того, что было бы особенно тяжело ему перенести, и не сразу находил это, но ухищрялся в искусстве преодолеть терпение праведника. Иов не был корыстолюбив и горд, не был пристрастен к светским наслаждениям ИЛИ К женщинам (см. Иов 30, 25–26; 31, 7-34): только дорогого в жизни он и имел – семью да светлую веру в победу правды над силой, он не боялся бы и смерти при сохранении этих двух богодарованных сокровищ, но их-то именно вырывает у него враг, ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира, нет покоя, нет отрады (Иов 3, 25–26; ср. 13, 20–23). Тяжесть ударов заключается именно в том, что они колеблют внутренние основания веры в силу Божественного закона; в этом смысл жалобных псалмов, как 38,40,42, 20-й главы пророка Иеремии и известной жалобы Богу пророка Илии после коварного замысла неблагодарного и упорного царя, искавшего убийством воздать спасителю народа от голодной смерти: Довольно уже, Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих….ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники и пророков Твоих убили мечом (3 Цар. 19, 4,10). Уязвляемые в самые нежные струны своего сердца, служители Божий посильно испытывали по мере сил своих то, что и Господь их, когда подавляемый непроницаемой тучей мирового зла и оставлением от Бога, начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно (Мк. 14,33), и затем в предсмертных муках возопил: …Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф. 27, 46).