Пусть льет - Пол Боулз

— Выход там, — окликали его дети на том языке, который знали. Таков был припев. Или, если он ломился внутрь: — Здесь не пройдете, — говорили они.

Он вышел на главную улицу напротив большой мечети. Немного за ней, на бастионах, высился клуб «Замок» (Открыто Всю Ночь… Подаются Лучшие Вина и Ликеры… Знаменитые Развлечения… Оркестр Гавайского Свинга Эрнесто), и из его открытых окон лился высокий тенор, вывший в микрофон.

Оттуда путь был прям и открыт для ветра с моря. Двадцать минут спустя он чертыхался перед входом в «Отель де ла Плая», звонил в колокольчик и колотил в стекло запертой двери, стараясь разбудить марокканца, спавшего в шезлонге по другую сторону. Когда тот наконец его впустил — укоризненно посмотрел на него, повторяя:

— Sí, sí, sí.

В его почтовом ящике вместе с ключом была записка. Он зашел к себе в номер, стянул мокрую одежду и шагнул в угол принять горячий душ. Горячей воды не было. Он растерся турецким полотенцем и влез в халат. Сидя на кровати, вскрыл записку. «Вы где это, к черту? — говорилось в ней. — Буду в девять завтра утром. Джек».

Даер отложил листок бумаги на ночную тумбочку и лег в постель, оставив окно закрытым. По звуку он мог сказать, что льет слишком сильно, открывать не стоит.

3

Эпоха чудовищ

15

За ночь ветер сменился, и погода улучшилась, принеся с собой сияющее небо и яркую луну. В постели у себя в «Атлантиде» Уилкокс винил в своей бессоннице несварение. Сны его были бурны и ломаны; ему приходилось шагать из дверей на улицу, кишевшую людьми, которые делали вид, что не обращают на него внимания, но он знал, что среди прохожих прячутся те, кто его ждал. Они схватят его сзади и втолкнут в темный переулок, а там ему никто не поможет. Всякий раз, просыпаясь, он оказывался на спине, дышать было трудно, сердце стучало сбивчиво. Наконец он зажег свет и закурил. Полулежа на кровати, оглядывая комнату, казалось освещенную слишком полно, он успокаивал себя, доказывая, что никто не видел Даера у него в конторе, а стало быть, никто и не узнает, что деньги были при нем, когда он выходил из лавки Рамлала. Чтобы ясно рассмотреть ситуацию, он заставил себя признать, что у банды Ларби и впрямь имелись способы все выведывать. С тех самых пор как он обнаружил, что кошмарный Эль-Кебир вернулся после своего короткого срока в тюрьме Порта-Лиотэй (он заметил его на улице в тот самый день, когда оставлял Даера в конторе одного), страх, что кто-то из них может как-то узнать о связи Даера с ним, не шел у него из головы. Но на сей раз он был поистине осмотрителен; он не считал, будто они что-то знают. Только все должно быть сделано немедленно. С каждым проходящим часом все вероятнее, что они прослышат об этом замысле. Он не понимал, разумно ли было ему ходить в «Отель де ла Плая» и оставлять там записку, не лучше ли было просто звонить всю ночь, пока не застанет Даера. Интересно, не возбудились ли еще, случайно, подозрения англичан. Он начал задаваться всяческими вопросами, с каждым мигом чувствуя все меньше и меньше сонливости. «Чертов дзабальоне, — думал он. — Слишком жирный». И он встал принять мятной соды. У шкафчика с аптечкой вытряс из тюбика заодно и таблетку гарденала, но затем подумал, что от нее может проспать, а звонку портье снизу он не доверял. Они иногда ошибались, а ему настоятельно требовалось проснуться в восемь. Он снова лег и принялся читать редакционную страницу парижского «Хералда».

Примерно в это же время Дейзи де Вальверде проснулась, чувствуя необъяснимую нервозность. Луис на несколько дней уехал в Касабланку по делам, и хотя в доме полно было слуг, одной ей никогда не спалось хорошо. Она прислушалась, не внезапный ли шум вытащил ее из сна: слышался лишь нескончаемый шум моря у скал, так далеко внизу, что к уху будто поднесли раковину. Она открыла глаза. Комнату омывал яркий свет луны. Лился он с запада, но со всех сторон она видела сияние чистого ночного неба над водой. Соскользнув с кровати, она подошла и попробовала дверь в коридор, просто убедиться, что та заперта. Так и оказалось, и она вернулась в постель и натянула на себя лишнее одеяло, изводя себя фантазией, что она могла оказаться незапертой, что приоткрылась бы, когда она на нее нажала, и она бы увидела стоящего снаружи прямо перед ней огромного оборванного мавра с бородой, он бы злобно смотрел на нее, сощурив глаза. Она бы захлопнула дверь, но тут же поняла бы, что в щель тот просунул одну громадную ногу. Она бы навалилась на дверь изо всех сил, но…

«Я что, никогда не повзрослею?» — подумала она. Неужели никто не достигает той стадии, когда полностью себя контролирует, чтобы можно было думать то, что хочешь думать, чувствовать то, что хочешь чувствовать?

Тами вернулся домой поздно. Значительное количество трубок кифа, что он разделил с друзьями в кафе за весь вечер, вызвало в нем некую беспечность, поэтому в процессе раздевания он довольно сильно шумел. Младенец проснулся и взвыл, а киф, вместо того чтобы вынести его через недолгую область видений в сон, придал ему бодрости и одышки. В ранние утренние часы он слышал все до единого зовы к молитве с минарета ближайшей мечети Эмсалла и получасовые распевы, убеждавшие, что у правоверных все спокойно; всякий раз, когда в недвижном воздухе раздавался стреловидный голос, случался всплеск петушиной переклички. Наконец птица отказалась снова засыпать, и гомон ее на крышах домов стал непрерывным. Инстинктивно, ложась, Тами положил чек Юнис под подушку. На рассвете он на час уснул. Когда открыл глаза, жена шлепала повсюду босиком, а младенец снова орал. Он посмотрел на часы и крикнул:

— Кофе! — В банке он хотел быть до того, как тот откроется.

Даер некоторое время поспал урывками, ум его отягощался полумыслями. Около четырех он сел, чувствуя, что окончательно проснулся, и заметил яркость снаружи. Воздух в комнате был сперт. Он подошел к окну, открыл его и высунулся, рассматривая залитые лунным светом черты холмов на другой стороне гавани: ряд черных кипарисов, дом, бывший крохотным кубиком сияющей белизны на полпути между узким пляжем и небом, посреди мягкой бурой пустоши склона. Все это было выписано со скрупулезным тщанием. Он вернулся в постель и забрался под теплые покрывала. «Никуда не годится», — сказал он себе, думая, что если и дальше будет себя так чувствовать, то уж лучше навсегда остаться жертвой. По крайней мере, он будет себя чувствовать собой, а вот в данный момент слишком уж сознает давление этого чуждого присутствия, требующего, чтобы его выпустили. «Не годится. Не годится». Изнывая, он перевернулся. Вскоре свежий воздух, поступавший в окно, усыпил его. Когда он снова открыл глаза, комната пульсировала светом. Вышло солнце, огромное и ясное в утреннем небе, и его сияние дополнялось водой, отбрасываемой на потолок, где она шевелилась пламенем. Он вскочил, встал у окна, потянулся, почесался, зевнул и улыбнулся. Если вставать достаточно рано, размыслил он, можно успеть на борт дня и ехать на нем легко, а иначе он обгонит тебя и придется по ходу толкать его самому перед собой. Но как ни сделаешь, вы с днем вместе сойдете во тьму, снова и снова. Перед открытым окном он принялся делать приседания. Много лет он жил незаметно, не замечая себя, сопровождая дни автоматически, преувеличивая усилия и скуку дня, чтобы ночью дать себе сон, а сон использовал для предоставления себе энергии пережить следующий день. Обычно он не утруждался говорить себе: «Тут только это, больше ничего; отчего же стоит это преодолевать?» — потому что чувствовал, что на такой вопрос ответить нельзя никак. Но в этот миг ему казалось, что он нашел простой ответ: удовлетворение оттого, что он может это преодолеть. Если посмотреть с одной стороны, это удовлетворение — ничто, а если с другой — оно было всем. По крайней мере, таково ему было тем утром; достаточно необычайно, чтобы он дивился решению.

От ясности воздуха и силы солнца он под душем засвистал, а когда брился — отметил, что очень проголодался. Уилкокс явился без пяти девять, тяжко забарабанил в дверь и сел, отдуваясь, на стул у окна.

— Ну, сегодня великий день, — сказал он, пытаясь выглядеть и небрежно, и жовиально. — Очень не хотелось поднимать вас в такую рань. Но лучше сделать все как можно быстрее.

— Что сделать? — сказал Даер в полотенце, вытирая лицо.

— Деньги Эшкома-Дэнверза тут. Вы их забираете у Рамлала в «Креди Фонсье». Помните?

— А! — Лишнее и неприятное усложнение дня. Недовольство просквозило у него в голосе, а Уилкокс заметил.

— Что такое? Дела мешают вашей светской жизни?

— Нет-нет. Ничего такого, — сказал Даер, причесываясь перед зеркалом. — Мне просто интересно, почему мальчиком на побегушках вы выбрали меня.

— В каком смысле? — Уилкокс выпрямился на стуле. — Уже десять дней назад мы вроде договорились, что разгрузите меня от этого поручения. Вы скандалили и требовали начать работу. А я вам даю первое конкретное задание — и вы меня спрашиваете, почему я вам его даю! Я попросил вас это сделать, потому что мне очень поможет, вот почему!