Стоянка поезда – двадцать минут. Роман - Юрий Мартыненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В советской системе не принято было отличаться. Существовал некий усреднённый, но стабильный стереотип. Все живут или должны жить одинаково. Все хотят носить или должны носить одинаковую одежду, иметь одинаковые по кубатуре квартиры с одинаковой обстановкой, потреблять одинаковую пищу и, наконец, одинаково, тихо, скромно в темноте выполнять супружеские обязанности. Так одинаково и трудились на производстве, если не брать во внимание и не считать ударников Коммунистического труда, чьи портреты помещались на Досках Почёта и на стендах в одинаковых, как близнецы, аллеях Трудовой славы.
Одна деталь. Фарцовщиком, прежде всего, становились молодые люди из обеспеченных семей, как бы сейчас сказали, продвинутые, знающие в большинстве своём иностранные языки. Из семей научных работников, деятелей искусства и дипломатов. Эти отпрыски быстрее своих ровесников, особенно тех, кто из провинции, окунулись в мир западной жизни, западной культуры. В каком-то смысле, в зазеркалье… Увидели и… загорелись… Увидели и… задохнулись от увиденного. Эра фарцовщиков продлилась около двух десятилетий. Буквально от прыжка СССР в космос до прыжка страны в пропасть…
Если говорить по-русски, фарцовщик — спекулянт вещами, перекупленными у приезжих иностранцев. Если отталкиваться от заимствованных первоисточников, то вариантов несколько. От французского force — сила, немецкого forch — молодцеватый, польского forsоwac — вынуждать, добывать силой, от английского for sell — для продажи. Не только вещи, но и валюту и драгоценности с целью перепродажи по значительно более высокой цене. По основной версии всё-таки фарцовщик имеет значение от заданного по-английски вопроса: «Нет ли у вас чего-нибудь на продажу?» Именно выражение for sell и легло в основу названия этой глубоко чуждой советскому строю новой профессии. По другой версии — это «одесский вариант» происхождения этого слова. Значение жаргонного слова «форец» — спекулянт. Ребята, которые хотели всего-навсего красиво жить. Что же, красиво жить не запретишь. На это нет статей в Уголовном Кодексе. Но есть статьи относительно средств и методов, за счёт которых или с помощью которых можно красиво жить…
Колыбелью фарцовки как широкомасштабного явления стал VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, проходивший в 1957 году в Москве. Наибольшее распространение фарцовка получила в Москве, Ленинграде, портовых городах и туристических центрах СССР. Концом фарцовки стало налаживание сначала челночного, а потом и нормального товарообмена республик бывшего СССР с зарубежными странами на закате перестройки в начале 90-х годов XX века.
Выходить замуж за фарцовщика было тревожно и опасно, чревато последствиями. В любой момент красивая жизнь для обоих супругов или же их семьи, что особенно страшно, поскольку сами-то ладно, но детки малые при чём, может закончиться. За широкой и не очень широкой спиной военного, нежели фарцовщика всё-таки надежнее. Тем более спиной с крепкими плечами военного, а не зачастую хлюповатого, прокуренного насквозь, давно познавшего вкус алкоголя длинноволосого стиляги. Его единственное преимущество, может быть, только в том, что его бумажник, выражаясь сленгом, практически ежедневно пополняется «капустой», а лейтенант «рубит» её раз в месяц, в день получки. Хватает ли этой получки в полной мере? Вопрос хороший. Честно признаться, хватает не всем.
Капитан Вячеслав Шмель с получением очередной звёздочки на погоны, повышением по должности и, естественно, зарплаты к великому стыду начал понимать, что денег практически стало не хватать. Пытался анализировать. С повышением по службе повышались запросы? Логично. Взять хотя бы такой бытовой для мужика показатель, как выпивка, в офицерской среде всегда имеющая место, как, скажем, кокарда на фуражке. Будучи лейтенантом, Славик ограничивался водкой. Получив старшего лейтенанта, узнал вкус «Старки». А капитаном потянуло на коньячок «Бренди». «Что будет, когда надену полковничьи погоны?» — в этом был ужас сегодняшнего капитана Шмеля. Но к стыду своему, как уже было сказано выше, в этом он не мог признаться даже самым близким людям. Впрочем, родителям, уже преклонного возраста, признаваться в этом неловко и глупо, более того, просто нелепо. А близкого человека у капитана ещё не было. В захолустном степном гарнизоне выбор равнялся нулю. Одни офицерские, в смысле чужие, жёны сослуживцев. Во время служебных командировок, когда удавалось вырваться в Читу, свободный досуг ограничивался несколькими часами гулянки в ресторане «Забайкалье». Именно младшие офицеры любили это место. Возможно, потому, что чины выше рангом почему-то предпочитали более престижную «Даурию». Ресторан «Аргунь» считался проходным местом, если не удавалось занять столик в первых двух. На худой конец, как вариант, оставалось кафе «Тополь», удачно близко расположенное к железнодорожному вокзалу. Догнаться пивом всегда можно было в уютной «Метелице», что почти на перроне. Прямо из неё можно шагать в вагон… Согласно расписанию, основные поезда на южном направлении уходили в поздние вечерние часы. Поэтому, только прибыв в областной центр, командированные вояки сразу ставили перед собой задачу выполнить все служебные дела и успеть посидеть в кабаке, чтобы успеть на свой южный поезд и, проспавшись в нем, благополучно назавтра прибыть в часть. В оправдание тому Вячеслав Шмель часто приводил своим сослуживцам слова Бернарда Шоу о том, что алкоголь — это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь. А как бы от себя добавлял следующее: «Если трезво взглянуть на жизнь, то хочется напиться…»
Девицы лёгкого поведения, иначе говоря, тёлки, снятые в кабаке, у капитана Шмеля бывали. Ни одна из них, по его твёрдому убеждению, не могла стать близким человеком. Сегодня она сидит за столиком в кабаке с одним капитаном, завтра с другим… Ладно, хоть, что кабаков раз-два и обчёлся. Не сравнить, что было до революции.
Как-то Вячеслав наткнулся в газете на интересную статью. Называлась «Отобедать за рубль».
«Итак, тогда в Чите за рубль можно было отведать
