Погребённый великан - Кадзуо Исигуро

— Может, оно и так, мальчик. Но там тоже проверь. Вон там.

— Но не могут же нас предать старики, муж с женой? Они для этого слишком глупы и честны.

— Хотя они и бритты, предательства с их стороны я не опасаюсь. Но если ты считаешь их глупыми, то ошибаешься, мальчик. Взять хоть мастера Акселя, он необычайно глубокомысленный человек.

— Воин, зачем мы идём вместе с ними? Они задерживают нас на каждом повороте.

— Задерживают, верно, и скоро мы с ними расстанемся. Но сегодня утром, когда мы отправились в путь, мне захотелось провести время в обществе мастера Акселя. И оно мне ещё не наскучило. Я же сказал, он — глубокомысленный человек. У нас с ним ещё осталось что обсудить. Теперь же давай целиком посвятим себя тому делу, каким сейчас занимаемся. Нужно надёжно и равномерно загрузить телегу. Одним сеном. Чтобы в нём не попадалось ни деревяшек, ни железяк. Видишь, мальчик, как я от тебя завишу?

Но Эдвин его подвёл. Как он мог так долго проспать? Он допустил ошибку, что вообще лёг. Нужно было просто сесть в углу и дремать вполглаза, как сделал сам Вистан, чтобы при малейшем шуме вскочить на ноги. Вместо этого он, точно дитя малое, выпил чашку молока, которую дала ему старуха, и забылся глубоким сном в своём углу кельи.

Видел ли Эдвин сны, в которых его звала настоящая мать? Вероятно, именно поэтому он и проспал так долго. И почему, когда монах-калека затряс его, чтобы разбудить, вместо того чтобы броситься к воину, он спустился за остальными в тот длинный, странный тоннель, словно так и не вынырнул из глубин сна.

Это точно был голос матери, тот же самый, который звал его тогда в амбаре. «Найди для меня силы, Эдвин. Найди силы, приди и спаси меня. Приди и спаси меня. Приди и спаси меня». В голосе слышалась настойчивость, которой вчера утром ещё не было. Более того: стоя перед распахнутым люком и глядя на ведущие в темноту ступени, Эдвин почувствовал, как что-то тянет его туда с такой силой, что у него закружилась голова и его чуть не вырвало.

Молодой монах придержал палкой ветки терновника, давая Эдвину пройти вперёд. Он наконец заговорил, хотя по-прежнему вполголоса:

— Мы срезали путь. Скоро увидим крышу дома бочара.

Когда они вышли из леса там, где земля резко кренилась в отступающую хмарь, Эдвин продолжал слышать поблизости, в зарослях папоротника, возню и шипение. И ему вспомнился солнечный вечер в конце прошлого лета, когда он разговаривал с девушкой.

Эдвин в тот день не сразу заметил пруд, потому что тот был маленьким и прятался в камышах. Перед мальчиком в небо взлетело облачко ярко окрашенных насекомых, и в обычный день он обратил бы на них внимание, но на этот раз он был весь поглощён шумом у кромки воды. Зверь попал в ловушку? Шум раздался снова — под птичью трель и свист ветра. Повторилось то же самое: громкая возня, словно от броска при борьбе, потом тишина. И снова возня. Осторожно приблизившись, он услышал сдавленное дыхание. И перед ним оказалась девушка.

Девушка лежала в жёсткой траве на спине, наполовину повернувшись на бок верхней частью туловища. Она была на несколько лет старше Эдвина — ей можно было дать пятнадцать или шестнадцать, — и глаза её дерзко уставились на него. Он не сразу понял, что её странная поза объясняется связанными за спиной руками. По примятой вокруг траве было видно, где она елозила, отталкиваясь ногами, пытаясь освободиться от верёвки. Её холщовая рубаха, подпоясанная на талии, с одного бока вся потемнела — вероятно, промокла, — а ноги, необычно смуглые, были покрыты свежими царапинами от чертополоха.

Эдвин решил было, что перед ним призрак или русалка, но, когда она заговорила, эха в её голосе не было.

— Что тебе нужно? Зачем пришёл?

Собравшись с духом, Эдвин ответил:

— Если хочешь, могу тебе помочь.

— Узлы не сложные. Их просто завязали туже обычного.

Только теперь он заметил, что её лицо и шея залиты потом. Пока она говорила, руки у неё за спиной упрямо продолжали борьбу.

— Тебе больно?

— Нет. Но мне на колено только что сел жук. Он меня укусил. Теперь колено распухнет. Вижу, ты ещё слишком мал, чтобы мне помочь. Ничего, сама справлюсь.

Девушка не отрывала от него взгляда, даже когда её лицо напряглось и она чуть приподнялась, изогнувшись. Эдвин с замиранием сердца ждал, что из-под её спины вот-вот покажутся руки. Но, обессилев от тщетных усилий, она упала обратно на траву, тяжело дыша и не отводя от него сердитого взгляда.

— Я могу помочь. Я разбираюсь в узлах.

— Ты всего лишь ребёнок.

— Нет. Мне скоро двенадцать.

— Они скоро вернутся. Если они увидят, что ты меня развязал, они тебя изобьют.

— Это взрослые?

— Просто мальчишки, которые возомнили себя взрослыми. Но они старше тебя, и их трое. Они будут рады тебя отколошматить. А потом окунут тебя головой в грязную воду и будут держать, пока не окочуришься. Они уже так делали, сама видела.

— Они из деревни?

— Из деревни? — Она посмотрела на него с презрением. — Из твоей деревни? Мы каждый день переходим из одной деревни в другую. Какое нам дело до твоей деревни? Они скоро вернутся, и тебе не поздоровится.

— Я не боюсь. Могу освободить тебя, если хочешь.

— Я всегда освобождаюсь сама. — Она снова изогнулась.

— Зачем они тебя связали?

— Зачем? Чтобы посмотреть, наверное. Как я пытаюсь освободиться. Но сейчас они ушли воровать еду. — Помолчав, она спросила: — Я думала, что вы, крестьяне, целыми днями работаете. Почему мать разрешает тебе слоняться без дела?

— Мне разрешили, потому что сегодня я в одиночку вспахал целых три угла. — И добавил: — Моя родная мать больше не живёт с нами.

— А куда же она делась?

— Не знаю. Её забрали. Я живу с тёткой.

— Когда я была такой же маленькой, как ты, я жила в деревне. А теперь странствую.

— С кем ты странствуешь?

— Ох… ну, с ними. Мы довольно часто здесь проезжаем. Прошлой весной меня тоже связывали и оставляли на этом самом месте.

— Я тебя освобожу, — вдруг сказал он. — Пусть возвращаются, я их не боюсь.

Но Эдвина что-то удерживало. Он ждал, что девушка отведёт взгляд в сторону или что, ожидая его приближения, её тело хоть немного изменит позу. Но она продолжала пристально смотреть на него, а её руки под изогнутой спиной продолжали попытки освободиться. Только услышав глубокий вздох, он понял, что она на какое-то время задерживала дыхание.

— Обычно у меня самой получается. Если бы тебя здесь не было, я бы уже освободилась.

— Тебя связывают, чтобы ты не сбежала?

— Сбежала? Куда мне бежать? Я странствую с ними. — И добавила: — Зачем ты пришёл ко мне? Почему не идёшь на помощь собственной матери?

— Матери? — Он искренне удивился. — С чего бы мать захотела, чтобы я ей помог?

— Ты сказал, что её забрали, разве нет?

— Да, но это было давно. Теперь она счастлива.

— Как она может быть счастлива? Ты же сказал, что она странствует? Думаешь, она не хочет, чтобы кто-нибудь ей помог?

— Она просто странствует. Ей бы не хотелось, чтобы я…

— Раньше она не хотела, чтобы ты пришёл за ней, потому что ты был ребёнком. Но ты уже почти мужчина. — Девушка замолчала, выгнув спину в очередной напряжённой попытке освободиться. И снова обмякла. — Иногда, если я не успеваю освободиться до их возвращения, они меня не развязывают. Смотрят, не говоря ни слова, пока у меня не получится освободить руки. А они сидят и смотрят, и между ног у них вырастают дьяволовы рога. Говори они что-нибудь, мне было бы легче. Но они пялятся молча. Когда я тебя увидела, я подумала, что тоже так сделаешь. Будешь сидеть и молча на меня пялиться.

— Давай я тебя развяжу. Я их не боюсь и в узлах разбираюсь.

— Ты всего лишь ребёнок. — Из глаз девушка вдруг брызнули слёзы. Это случилось так внезапно, что при отсутствии у неё других признаков душевного волнения, Эдвин поначалу принял их за пот. Но потом понял, что это слёзы, которые, из-за того что её лицо было повёрнуто на бок, текли странным образом: через переносицу и вниз по противоположной щеке. Девушка не сводила с него глаз. От её слёз он растерялся и застыл.

— Ну давай, что ли, — сказала она и впервые совсем повернулась на бок, переведя взгляд на торчащие из воды стебли камыша.

Эдвин бросился вперёд, точно вор, почуявший возможность урвать добычу, и, присев в траве на корточки, принялся распутывать узлы. Бечёвка, тонкая и грубая, безжалостно врезалась ей в запястья, ладони же, раскрытые одна над другой, оказались маленькими и нежными. Поначалу узлы не поддавались, но Эдвин велел себе успокоиться и внимательно рассмотреть направление витков. И, когда он потянул ещё раз, узел поддался. Теперь мальчик действовал увереннее, изредка бросая взгляд на мягкие ладони, ждавшие свободы, точно пара кротких зверьков.