Первый советник короля - Борис Алексеевич Давыдов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Степка героическим усилием заставил себя улыбнуться и склонить голову, попутно изобразив на лице нечто вроде вежливого понимания: мол, о чем речь, никаких претензий, борони боже!
– Я много слышала о Москве, о ее порядках и обычаях, но одному богу известно, сколько в этих рассказах было правды, а сколько – вымысла и досужих сплетен. Но теперь могу узнать все в точности! Ведь пан Стефан не откажет мне? – Елена снова улыбнулась.
Степка замотал головой, будто конь, которому досаждали комары да слепни. Какой тут может быть отказ!
* * *
– Богдане, ты уверен, что не ошибся? Этот бедный парубок похож на кого угодно, только не на лазутчика! Я его даже пожалела! Взмок, нервничал, двух слов не мог связать… Во всяком случае, сначала. Потом немного осмелел, пришел в себя, и мы долго разговаривали. Очень долго! Но он от смущения так до конца и не избавился. Молодой еще совсем, глупый… – Елена усмехнулась, но с какой-то затаенной грустью.
Хмельницкий тоже усмехнулся, любяще-снисходительно:
– Оробел, значит, в присутствии такой красуни! Или только ловко прикидывался… Ты, коханая, думаешь, будто у лазутчика все на лбу написано? Да ему лишь того и надо, чтобы считали безобидным, робким! Кто же такого человека будет подозревать!
– Может, ты и прав. А все-таки… – Елена пожала плечиками. – Не похож он на соглядатая, ничуть не похож! Мне так сердце подсказывает.
– Полно, уж не влюбилась ли ты в него? – рассмеялся гетман, шутливо грозя ей пальцем.
– Да ну тебя, нашел что говорить! – внезапно вспыхнула женщина. Но тут же взяла себя в руки, прильнула к Богдану, ласково глядя ему в глаза: – Коханый мой, а когда же мы обвенчаемся? Жду не дождусь, чтобы по праву женой твоей называться!
– Тотчас после того, как покажем послу московскому, сколь велика наша сила. Устроим большой смотр, а после него – в храм Божий! Такой праздник будет, такое угощение войску и народу выставлю!..
– Ох, любый мой, ненаглядный! Не найдется в тот день в мире женщины счастливее меня!
– Уже скоро, ластивка моя, совсем скоро. А теперь расскажи, о чем вы с новиком говорили, да как можно подробнее. Постарайся ничего не забыть, не упустить. Это очень важно и для меня, и для всего дела нашего.
– Сейчас расскажу, дорогой мой. Только напоследок хочу попросить кое о чем. Или посоветовать… Даже не знаю, как сказать лучше! – Елена улыбнулась с виновато-растерянным видом. – На бога, не обижайся и пойми меня правильно…
– Да о чем речь? – насторожился гетман.
– Ты сам говорил, что собираешься на днях отправить послов к молдавскому господарю. Посватать Тимоша к дочери его, а заодно привезти ее портрет. Так?
– Все верно, коханая.
– Вот пусть Тимош поедет вместе с послами! Портрет портретом, а все-таки лучше, чтобы жених своими глазами узрел невесту. Чтобы потом никаких обид не было. Живописцу-то можно и денег посулить, и пригрозить, так он неземную красавицу нарисует, а на деле… – Елена скорбно вздохнула. – Ну, а когда парубок сам увидит дивчину, тут уж дело верное, никакого обмана. К тому же вдруг ему придется по сердцу младшая дочь господаря, а не старшая! Тебе ведь все равно, с которой из них его обвенчают.
Богдан выдержал паузу, не отрывая взгляда от Елены.
– Только поэтому? – негромко, но с заметным напряжением в голосе спросил он.
– Еще и потому, что так всем нам лучше будет. Тимошу, мне, тебе. Поверь, коханый мой! Он до сих пор ревнует меня к покойной матери, переживает. Сам же знаешь! – теперь и голос Елены напрягся, хоть еле слышно. – Представь, каково будет ему при нашем венчании! Пожалей сына! И меня пожалей…
Наступила тишина. Гетман, помрачнев, теребил кончик уса. Елена смотрела на него смущенно, но с вызовом: дескать, все понимаю, но слов своих обратно не возьму.
– Наверное, так и впрямь будет лучше, – тихо сказал Богдан наконец.
– Истинно так! – просияла женщина. – А охраняет его пусть пан Брюховецкий. Он не только храбр и благороден, но и отменный фехтовальщик. Можешь не сомневаться: пока этот пан будет рядом, с головы Тимоша и волосок не упадет! А тебе одной заботой меньше: не придется ломать голову, какое поручение ему дать, какой службой занять…
– Светлый у тебя ум! – восхищенно воскликнул гетман. – Не была бы женского полу – назначил бы советником!
– А я все равно буду советницей твоей, заботливой и неустанной… – проворковала Елена, ласково оплетая руками шею Богдана.
«Слава Езусу! Двумя воздыхателями меньше! Пока мы еще не венчаны, нельзя давать ему повода для ревности, даже самого ничтожного!»
* * *
– Ну, что же ты? Давай рассказывай! – голос Тимоша дрожал от нетерпеливого волнения.
Степка медленно покачал головой:
– Что хочешь думай, только ты ошибаешься. Не злая она вовсе, не хитрая. Мы с ней долгую беседу вели, она про Москву спрашивала да про законы наши, про обычаи. Как живем, что празднуем, во что одеваемся, что едим в пост да мясоед, и как женихи невест сватают, и как свадьбы играют…
– И ты все рассказал? – едко усмехнулся гетманенок. – Про свадьбы-то?
– Конечно! А с чего мне молчать? И она много поведала… Поверь, ошибся ты! Любит она отца твоего по-настоящему. Всем сердцем любит! Как рассказывала о тоске своей, когда ее из хутора силой увезли и под замком в Литве держали… Впору было прослезиться.
– И тебя, значит, околдовала змея эта, – голос Тимоша задрожал, кулаки сжались от бессильной ярости. – Напустила туману, а ты и уши развесил… Да что же вы за люди! Что ты, что батько! – гетманенок закатил глаза. Лицо у него было как у безумного. – А может, сам влюбился в нее?! Говори! – он подступил вплотную к Степке, прожигая его яростным взглядом, оскалив зубы. Сейчас Тимош был похож на хищника, готового прыгнуть и вцепиться в добычу.
Вроде и не трусливым был Степка, а тут леденящий холодок пополз по спине. «Рехнулся! Как пить дать, рехнулся, с ума съехал!» – мелькнула всполошенная мысль. Новик лихорадочно попытался вспомнить, как нужно вести себя с ненормальными, одновременно чувствуя, что в душе разгорается праведный гнев. Срам-то какой: на посланца великого государя кричат, будто на мальчишку, и кто?! Сопливый отрок, пусть и гетманский сын!
– Да ты сам в нее влюбился по уши, болван! – рявкнул, не выдержав. – Опомнись, смертный грех ведь!
Тимош отшатнулся, как от удара. Застонал, стиснув ладонями виски, и
