Ожог - Артем Тихомиров

— Ослабить давление? Авеличева повесилась на дверной ручке, ей наоборот его не хватало, наверное, приходилось прилагать какие-то усилия, чтобы…

Это когда вешаешься с высоты и тебя вниз тянет тело.

Дина молчала.

— Хотя откуда мы знаем, что ее к этому не принудили, — сказал Максим. -

Послушай, действительно, откуда нам знать?

— Убийство, что ли?

— Не прямое. Это может быть доведение до суицида, во-первых. Во-вторых, она могла иметь контакт с чем-то потусторонним… С какой-нибудь сущностью, которая заставила ее умереть. Что если Авеличева только начало цепочки?.. -

Снова в пальцах писателя возникла сигарета. — Или всего лишь незначительное звено. Ну, тогда дело плохо, мы можем столкнуться с чем-то, что нам не по силам.

— Например?

— Не знаю. Переходящее проклятье или что-то в этом роде. Как письмо счастья — не послал десяти адресатам, жди беды. Письма, конечно, чушь на постном масле, а вот проклятья встречаются.

Дина крутила вокруг оси стоящую на столешнице бутылку пепси.

— Я выявлю круг людей, с которыми Авеличева общалась, хотя бы самых близких. Может, что-нибудь накопаю. Это даже становится интересно. Дин, ты сейчас ничего не чувствуешь? Его здесь нет?

Дина качнула головой, не поднимая глаз.

— Нет, его нет сейчас. Но что-то маячит поблизости, как сигнальный флажок. Оно все равно следит, хотя и находится далеко.

— Это плохо. — Снегов подумал, что раз Дине снятся кошмары, то, возможно, она вскоре вообще потеряет сон. Но жуткие сны посещали ее с одиннадцати лет и ни к чему страшному не привели, вот о чем надо подумать.

Это лишний раз доказывает, что Дина — проводник. Во всяком случае до поры до времени призрак ничего ей не сделает. А возможно, в этих ее снах содержится какое-то послание, которые надо разгадать. Большие надежды Максим возлагал на тетрадь и на записи Кочнева. Если Дмитрий фиксировал свои ощущения, его опыт может помочь.

Может… Должен… Это все человеческая логика, пытающаяся объяснить нечеловеческие явления.

Тетрадь была у Кочнева, который сошел с ума и умер. Теперь она у Максима — какой вывод напрашивается?

Вполне возможно, он ввязался в игру со смертью, часы заведены, рано или поздно устройство сработает. Задумываться над этим серьезно не хотелось, особенно рядом с Диной. Она пришлась ему по вкусу с первого взгляда. Горькая правда была в том, что их контакт состоялся только благодаря трагическим событиям и никак не продиктован обоюдным желанием. Максим, конечно, был рад, но корил себя за то, что не настоял на встрече раньше.

Не о том думаешь, сказал он себе. Девчонке семнадцать лет — что тебе может с ней обломиться?

— Мне надо домой. — Дина поглядела на часы. — Кое-что из уроков надо сделать.

— Я тебя подброшу, скажи куда. Я на колесах.

— Хм… ну ладно, поехали.

Уходя, Максим заметил, что продавец, парень, провожает их глазами.

Видимо, они не очень похожи на отца и дочь или на брата и сестру. Снегов ответил продавцу хмурым взглядом, и тот отвернулся.

До машины они дошли в молчании.

Максим вернулся домой порядком разбитым. Пиво возбудило его, разогнало кровь, курево подействовало не лучшим образом, сердце бухало и отдавалось в ушах. Типичный «недопив».

По дороге он думал о Дине и не мог отделаться от мыслей, что начинает влюбляться, и при этом отлично знал, что никакой влюбленности быть не может.

Это гормоны. Дина симпатичная, невысокого роста, как раз в его вкусе, русоволосая. Выглядит чуть моложе, чем на свой истинный возраст.

Писатель умылся и сел с тетрадью в кресло у себя в кабинете. Несмотря на свое состояние, Снегов хотел разобраться с полученным трофеем. Записи Кочнева и неоконченные черновики пьесы он до времени отложил в сторону.

От тетради слабо пахло то ли духами, то ли туалетной водой, скорее всего, и тем и другим и, возможно, кремом для рук, которым когда-то пользовалась самоубийца. Старый запах, сверху на него наложилась вонь от табака, жевательной резинки и много чего другого. Бумага впитала в себя частицу времени.

Он приступил к тщательному исследованию.

Какие чувства он испытывал, прикасаясь к тетради, кроме отвращения и любопытства? Кажется, он ощущал слабый ток, пробегающий по пальцам. Хорошо, все ясно, оставим мистическую сторону вопроса, обратимся к практической.

Девяносто шесть листов в тетради. Номера страниц проставлены в правом верхнем углу, сделано это аккуратно, Авеличева вела записи методично почти до самого конца, только на последних почерк серьезно сбивается. Видимо, это перед смертью. По почерку можно было судить о психическом состоянии девушки.

Так, часть страниц вырезана бритвой, со всей тщательностью, на оставшихся полосках, торчащих из переплета, участки букв видны лишь два-три раза. Максим посчитал и получилось, что пропал фрагмент с 81 по 90 страницу.

Возможно, там слишком неудачный текст, либо какая-то важная информация, не предназначенная для других. Авеличева подумала, что зря выложила ее на бумагу и решила убрать.

Заслуживает внимания версия, что речь идет о неудачной любви. С глаз долой — из сердца вот, как говорится…

Максим встал и пересел за стол, понимая, что ему придется делать кое-какие пометки.

Он достал несколько листов плотной писчей бумаги и приготовил ручку.

Ему казалось, что он исследует какой-то древний манускрипт. Чувство азарта возрастало. Максим решил даже, что неплохо было бы потом написать книгу.

Потом… после чего?

Максим начал с первого форзаца. На нем ничего не было. Тогда он изучил первую страницу. Вполне девчачий дневник, на полях наклеены цветочки, стикеры от жевательных резинок, тут же были неуклюжие рисунки котят и щенков, сделанные разноцветными фломастерами.

«Дневник. Ксения Авеличева. 1997 год. 12 декабря. Мне сегодня пятнадцать лет исполнилось».

Надпись сделана с огромным количеством завитушек, вычурно.

Подумав, Максим сделал на своем листе первую заметку: «Узнать насчет недостающих листов. У кого и как?» Для этого надо, во-первых, побывать в квартире, во-вторых, с кем-нибудь встретиться, кто Авеличеву знал при жизни.

Снегов стал вспоминать, что ему говорил Кочнев. Тетрадь попала к нему от Александра Елисеева с 51 канала. К нему она перешла в «наследство» от его девушки, которая уехала в Нижний Тагил. Эта девушка дружила с Ксенией, иначе бы дневник не оказался у нее.

Максим делает запись: «Найти Елисеева, узнать у него о его пассии и поинтересоваться дневником. Почему Елисеев дал тетрадь Кочневу? Помимо официальной версии о том, чтобы приятель-актер написал пьесу…»