Место, роль и значение религий в современном мире - Константин Михайлович Долгов

как верховному всеединому божеству. Для стоиков Логос — это всемирный божественный разум, закон всего существующего, субстанциально тождественный с миром и одушевляющий его. Бог не существует без вещества, как и вещество не существует без Бога. Бог — это и материя, и форма, и закон, и стихия, и душа, и разум. Он есть мир, все вещи, творческое начало мира. Всемирный Логос есть семя мира, заключающий в себе все частные логосы — семена всех вещей. Семя мира — это огонь… Логос у стоиков получил нравственно-религиозное значение. Этот мотив развивали и стоики Древнего Рима — Музоний, Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. Идея Логоса постепенно все теснее связывается с учением о Промысле. Человеческая душа божественна, а человек есть сын Божий. Жить следует соответственно природе, разуму, Логосу. Все люди — братья, чада одного Отца, «общее отечество всех людей есть вселенная». Не случайно у стоиков зарождается идея «града Божия». Стоицизм превращается в воинствующую философию — учащую и проповедующую. Создается тип философа — проповедника, моралиста, наставника, духовника, заботящегося о спасении душ, назидании, утешении, душевном врачевании своих учеников и духовных детей.

Израиль везде держался своего закона и особенно на чужбине, например, в Александрии. Книжники в Вавилоне подготовили великую реформу Ездры с ее каноном. В Александрии был создан свой канон священных книг в греческом переводе, своя богословская школа толкователей писания, апологетов и систематизаторов закона. Еще в III веке начали перевод Ветхого Завета на греческий язык — перевод «Семидесяти толковников», давший христианству первое каноническое собрание священных книг. Сочинения Филона Александрийского отражают влияние школы, посвятившей себя передаче, изложению закона (мишна) и его объяснению (мидраш), хотя передача закона осложнялась неписаным законом старцев и традиционными предписаниями (халаха), а комментирование материала соединялось с легендами, нравственными поучениями и аллегорическим толкованием (хаггада). Основные начала ветхозаветной религиозности утверждались повсеместно с резким осуждением безумных, нечестивых, ложных религий язычества и идолопоклонства. «Единичный предвечный Бог, Всемогущий и всеправедный, всеведущий Творец неба и Земли, Бог абсолютно духовный и не допускающий никакого чувственного изображения, не нуждающийся в жертвах. Бог, осуществляющий на земле Свою вечную правду, открывший ее в законе через пророков — таковы основные черты ветхозаветного учения, которые были понятны эллину, как и иудею, и произвели глубокое впечатление на древний мир… Самое представление об избрании Израиля и грядущем его торжестве оправдывалось его Богом и его верностью закону, его истиной, правой верой — “мудростью” Моисея, которою евреи обладали в то время, когда все прочие народы ходили во тьме идолослужения. Универсальный монотеизм, вера в сверхнародного единого Бога — Творца вселенной, как основание закона истинной жизни и как положительная религия, победившая все испытания, восторжествовавшая в самом падении дома Израилева, — была действительным откровением, чудом всемирной истории»[292].

Хотя вера Израиля все еще оставалась национальной верой: чтобы ее принять, надо было стать сыном Божиим, принять обрезание, порвать связи со своим народом, близкими, оградиться от всего стеною обычаев и обрядов. Видимо, не случайно космополитическая культура Греции и Рима возмущалась гордым, упорным, варварским национализмом евреев — их презрением к другим богам и народам, их «человеконенавистничеством». Вот почему признание единого Бога Отца, Творца, всего мира сверхчувственного и недосягаемого, было недостаточным без признания посредствующих сил и духов между Ним и человеком. Европейской апологетике наряду с рациональным объяснением закона в общенравственном смысле следовало разработать рациональное учение о Боге и о посредствующих силах. В книге «Премудрости», обращенной к эллинам, божественная мудрость ветхозаветного откровения показывается в ее универсальном нравственном значении как общий источник человеческой мудрости, — самый древний по времени и вечный по существу: «она есть основание творения, она от века была у Бога и посредствует между миром и Богом, будучи орудием Его Промысла, источником Его всемогущего Слова. Поэтому культ истинного Бога получает не только национальное, но и всемирное, “космополитическое” значение… Поэтому закон (νόμος) есть не только национальный закон, но и закон вселенной, истинный или правый логос (λόγος) — норма и смысл всего сущего»[293]. «Премудрость» становится как бы особой ипостасью Божества и посредницей откровения. Премудрость есть источник всякой истины, правды и блага, она есть «дух разумный, святой», «Дух Господа», «Дух Премудрости», всемогущий зиждительный дух. Она является космическим началом, принципом универсального разума и нравственного закона, а также началом откровения.

Филон Александрийский пытался сочетать «супругу» с «наложницей» — веру Израиля с греческой философией. Он философ-эклектик, посредник между платонизмом и стоицизмом, последователь Посидония и предшественник Плотина, богослов, разрабатывающий учение о Логосе и аллегорический метод толкования Ветхого Завета, апологет иудаизма перед эллинами, учитель и систематизатор закона, предшественник Талмуда — все это сводилось к одной цели: проповеди и апологии мозаизма как религии слова, религии истинного просвещения. Но учение о Логосе у него не было в центре внимания. Понятие Логоса составляет средний термин всей философии Филона — его онтологии, физики, психологии, этики. Логос связывает собою решительно все — Бога с миром и человеком, точно так же, как и отдельные части мира между собою; он посредствует и творение, и откровение, он осуществляет волю Божию в мире и нисходит в человеческую душу, питает ее как манна небесная и вводит ее к Божеству. Он есть единородный Сын Божий, отблеск божественного света, образ Отца, в котором и для которого все создано. Не случайно христианская проповедь не могла игнорировать это учение и понятие Логоса.

Князь С. Н. Трубецкой хорошо показывает, что учение о Логосе в ранней Церкви определялось не заражением христианства греческим умозрением, не синкретизмом христианских и греческих идей, а нормальным развитием христианского сознания в его исторической среде. «Не учение о Логосе повело к признанию божественного содержания… личности Христа… напротив того, сознание этого божественного содержания, признание Бога во Христе повело к необходимости формулировать такое учение о Его божестве, при котором истина абсолютного монотеизма оставалась бы неприкосновенной и являлась бы во всей своей силе в христианском учении о Логосе… выразилось сознание единства Бога в Ветхом и Новом Завете, сознание единства Христа с Его Отцом в Его действительном отличии от Отца»[294].

Впервые термин «Логос» появляется в Новом Завете в Апокалипсисе (19, 11–13): «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, который предвечно судит и воинствует. Очи у него как пламень огненный, и на голове Его много диадем; Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого; Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: Слово Божие».

А затем о Логосе или Слове говорится в