Весна в Ялани - Василий Аксёнов

Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие, как часовые…

Рая смеётся весело и говорит:

– Фёдор Каримович, дай денег в долг.

– С какой стати? – говорит Фёдор Каримович. – Самой надо зарабатывать, не остарела. Вон ещё баба хоть куда! Вставь только зубы – и на выставку.

– Вот это верно. Как кобылу, – говорит Электрик. – На ней хоть чё можно возить – упрёт, не п….т.

– Молчи в тряпочку, – говорит Рая. – Умник нашёлся. И выражения-то выбирай – не дома. С людьми приличными общаешься.

– Дома бы были, я бы выбрал, – говорит Электрик.

– Гы-гу, – Флакон так отозвался. Голову в плечи утянул, глаза – как щелки. Сидит, как филин, затаился.

– Дашь деньги – вставлю! Золотые. Я верну, Фёдор Каримович! Я ведь такая, – говорит Рая – как будто очередь из пулемёта выпалила – не сказала. Выпить и закусить никак не уловчится – держит уже несколько минут на весу в одной руке ломоть ветчины, в другой – белый пластмассовый стакан, но донести до рта его никак не удаётся ей – от смеха. Ногой за чурку зацепилась, другой упёрлась туго в пень – чтоб со скамейки не свалиться. – Я обязательная, – говорит.

– Когда вернёшь?! – спрашивает Фёдор Каримович. И говорит: – Выпей уж, что ли, не маячь.

– На том свете! – говорит Рая. – Я выпью, выпью.

– Вот уж где дура-то так дура! – говорит Электрик.

– Сам такой! – говорит Рая.

– А там они откуда у тебя возьмутся?! – спрашивает Фёдор Каримович. – Где ты там денег-то найдёшь? Что всё смеёшься?

– Да она дура!

– И мне они там, может, не понадобятся.

– Фёдор Каримович, найду!

– Ну, помолчала бы немного!

– Гы-гу.

– Получишь ссуду, что ли, в банке?! Да?.. Ты вон и тут-то не работаешь, – говорит Фёдор Каримович. – А там тебя и вовсе не заставишь… Кто тебе выдаст, хоть и под проценты?

– У кого здесь что есть, там того не будет, – говорит Рая. – А у кого здесь чего нет, то будет там, Фёдор Каримович.

– Да ну?! – говорит Фёдор Каримович.

– Закон такой! – говорит Рая.

– Сучка! – говорит Электрик.

– Гы-гу, – говорит Флакон.

– Кто такой закон придумал?

– Высшие Силы.

– Пасть заткни.

– Сколько тебе? – спрашивает Фёдор Каримович.

– Пятнадцать, – говорит Рая.

– Чего?

– Рублей.

– Я думал, тысяч… Ладно, пятнадцать тебе дам. А почему только пятнадцать?

– Спирт, – говорит Гриша, – у Колотуя столько стоит. Полбутылки.

– А, ну понятно. Дам тебе тридцать. На бутылку.

Выпила Рая. Передёрнулась. И ветчиной стала занюхивать. Опять смеётся, рот закрывая ветчиной.

– Как она там тебе вернёт? Не вернёт, – говорит Гриша. – Ты на другом же свете будешь – на татарском. Не давай.

– По электронной почте перешлю!

– Вот уж дура-то так дура!

Задремал Коля. Теперь от холода проснулся. Встал. Трясётся, как Каин. К костру приблизился, на корточки присел к нему – отогревается.

Нам и места в землянке хватало вполне…

– Я чё-то это… – говорит. – Или мне выпить?

Никто его, Колю, не слышит, налить ему никто не предлагает. Сам не попросит.

Окоченел.

Уже стемнело. Земля белеет – снег её покрыл.

– Хрен им нас, русских, победить! – говорит Фёдор Каримович. – Кишка тонка! Как бы ни пыжились!

– Ни за что! И никогда! Полезут, – говорит Гриша, – облезут! Так надавали – долго будут помнить.

– Но, – Коля говорит, к огню склонившись. – Пусть тока сунутся – получат.

– Уже, наверное, забыли! – говорит Фёдор.

– Напомним, – Гриша говорит.

– Да лучше бы они нас победили! – говорит Рая. – Порядок был бы, и жизнь нормальной бы была. И пиво пили бы нормальное…

– Заткнись, власовка, – говорит Электрик. – Пасть беззубую свою запри, рожа бандеровская, недобитая!

– Имею право мнение высказывать, – говорит Рая. Смеётся. – Свобода слова! Не затыкай мне рот, родной!

– Тебе заткнёшь, дыра собачья! – говорит Электрик. – Лохань твою!.. Тамбовский волк тебе родной!

– Чушь-то не городи, на самом деле, – говорит Гриша. – Тебя в Освенцим бы – чтобы одумалась. Зубы-то там тебе вернули бы.

– Ну, ёлки-палки, чё городишь?! – говорит Фёдор. – Ты же из Белоруссии, если не врёшь?

– Из Белоруссии, – говорит Рая. – Из самой настоящей.

– Из настоящей! – говорит Фёдор. – Так что ж тогда ты?! Курица безмозглая?.. Сколько в войне погибло белорусов?!

– Я не считала… Много.

– Много… Посчитай!

– Хатынь-то, – Коля говорит. Только никто его не слышит.

Костру – как вечному огню… вот.

– Гы-гу… А мне по барабану, – говорит, встрепенувшись, Флакон. – Рейх так рейх, не всё равно? Четвёртый, пятый. Чем наша власть немецкой лучше?

– Смотри, очнулся!.. Ну, ты и сволочь! – говорит Фёдор. Резко вскочил, пошёл стремительно к машине. Светло в салоне – свет не выключен. Там что-то ищет.

Не ухнет уже бронебойный, не быть похоронной под дверь…

– Но, – говорит Коля, чуть не в огонь засовывая руки. – Уже не ухнет…

Сам с собой о чём-то гневно разговаривая, не качаясь, не заваливаясь, вернулся Фёдор Каримович с литровой бутылкой водки, с какими-то железными плоскими банками и с палкой колбасы – в охапке держит. Суёт тут же всё это сидящему на бревне Электрику в руки и говорит:

– Вот вам от фюрера подачка! Валите, дома пейте и закусывайте! Мне с одноклассниками надо пообщаться… Ему, говну, по барабану!

– Фёдор Каримович, – говорит, принимая подачку – прежде всего в бутылку уцепился – и вскакивая с бревна, Электрик. – Да он же пьяный без ума. Завтра и помнить ничего не будет.

– А мне плевать, пьяный, не пьяный, будет он помнить или нет, больной, здоровый, кривой, глухой, безграмотный или учёный, – говорит Фёдор Каримович. – Чтобы я вас не видел больше! На отступление даю минуту! Я не ручаюсь за себя! До трёх считаю. Кто не успеет, я не виноват. Никто вас сюда, мартышек голозадых, хорьков пронырливых, не звал, сами припёрлись, вот и, пока я добрый, сами убирайтесь! Пьяный, не пьяный, раз говорит такое, значит – гнида!

Сорвалась Рая со скамейки, шапкой мохеровой мелькнув, как метеором, под руку взяв Электрика, к нему прильнула. И говорит:

– Витя, пойдём. Пора. Темно уже. Фёдор Каримович, я деньги вам верну, – серьёзной стала – не смеётся.

– Засунь куда-нибудь себе их! Чтобы не выпали, зашей!.. И вонючку эту забирайте, – говорит Фёдор Каримович, рукой показывая на Флакона. – Нам тут не нужно!.. Воздух портит! В рейх бы его, дерьмо, на мыло бы пустили. Тоже нельзя – дерьмом и мыло будет пахнуть. Уф, сасек, у ля мин хазер!.. Терпит земля – живут такие… О морду пачкаться не хочется, а так разнёс бы!

Опустив, как плети, руки – в рукавах укрыл ладони, – склонив низко голову, молчит Флакон – ни слова от него, только сопение. Лицо – за шапкой. Из телогрейки будто испарился – ноги его лишь выдают, а так ищи бы. В тазу котёнка искупай, на пол поставь его – так же примерно будет тот смотреться – жалко. Уже забыл, что только что и ляпнул, что происходит, не поймёт – так притворился. Или не притворяется – не помнит.

Рассовал Электрик подарки Фёдора Каримовича по карманам телогрейки, то, что в них не вместилось, Рае в пуховик пихнул. В руке бутылка – с ней не расстаётся.

Подняли они, Рая и Электрик, Флакона, почти бездвижного и обессилившего вдруг, с бревна, под локотки его, шаткого на ногах, подхватили.

– Всего вам доброго!

– Катитесь!

Не по тропинке двинулись – та совсем близко к кромке яра, можно и свалиться, – а на дорогу вышли сразу, в потёмках скрылись.

– Телевизора насмотрятся! – негодует Фёдор Каримович. – Потом из них – как из помойной ямы! – Нацедил, тряся нетерпеливо бутылку с гремящим в горлышке шариком, полный пластмассовый стакан водки. Себе только. Выпил разом. Не закусывает. – Мозги у всех уже перекосило. И в телевизоре – у тех. У тех-то – ладно, те – продажные. Этих-то кто вот покупал?! Просто придурки, ум пропили.

– Не только ум, – говорит Гриша.

– И совесть, – говорит Фёдор.

– Ты ж отрицал её, буржуй, – говорит Коля.

– Мало ли что я отрицал! – говорит Фёдор.

– Ну, вот, – говорит Коля.

– Душу только не пропьёшь, – говорит Гриша.

– Быват, – говорит Коля.

– Да ладно?! – говорит Гриша.

– Ну их на хрен! – говорит Фёдор.

Совсем стемнело. Снег перестал валить. Но звёзд не видно. Птиц не слышно. Только собака где-то лает – Верный.

На барсука, наверно, на бобра ли…

Сели все за стол-пень: Фёдор и Гриша – на скамейку, Коля – на бревно.

Разлил Гриша терпеливо по стаканам. Сидят, молчат. Потом уж – выпили.

Но разговор уже не вяжется.

И холодно: костёр угас почти – не греет.

– Идти пора, – говорит Гриша.

– Но, – говорит Коля. – То чё-то это…

– Довезу, – говорит Фёдор.

– Завтра, – говорит Гриша, – приберусь тут. И может, утку подстрелю где… Один хрен, спать не даст похмелье, поднимет рано, – уж самому себе, наверное, бормочет, не кому-то.