Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прыжов Иван Гаврилович
(1827–1885)
Русский историк и этнограф. С 1869 г. — член «Народной расправы». По нечаевскому делу осуждён на 12 лет каторги и вечное поселение в Сибири. Автор трудов «Нищие на святой Руси», «История кабаков в России в связи с историей русского народа», «26 московских лже-пророков, лже-юродивых, дур и дураков», «Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве», «Татьяна Степановна Босоножка» и др. Послужил прототипом Толкаченко в «Бесах». Сведения из брошюры Прыжова о «пророке» Иване Яковлевиче помогли Достоевскому при работе над образом юродивого Семёна Яковлевича, а из очерка о Босоножке — при создании облика Марьи Лебядкиной из этого же романа.
Пуцыкович Виктор Феофилович
(1843–1909)
Литератор, журналист. Был секретарём редакции «Гражданина» при Достоевском-редакторе, сменил его на редакторском посту, а в 1877–1879 гг. был владельцем Гр. С конца 1879 по 1881 г. издавал в Берлине «Русский гражданин», в 1903–1912 гг. — «Берлинский листок». Пуцыкович публиковал воспоминания о Достоевском на протяжении всего периода издания этой газеты.
Несмотря на совместную работу и активную переписку (сохранилось 14 писем Достоевского к Пуцыковичу и 67 писем Пуцыковича к писателю), особой дружбы между ними не было. Достоевский считал Пуцыковича не очень далёким человеком и чрезмерно честолюбивым. Об их совместной работе в Гр весьма красноречиво свидетельствует запись в рабочей тетради того периода: «Пуцык<ови>ч ничего не делает, даже о Хиве из других газет составить не может полюбопытнее. Просил представить квитанции розданных денег, и то не представил; надо напомнить опять. Напонить тоже, чтобы письма, полученные редакцией, все мне показывал. Сто раз уже говорил…» [ПСС, т. 27, с. 106]
Впоследствии, будучи сам редактором различных изданий, Пуцыкович нередко просил Достоевского дать материал для публикации, редакторский совет, отзыв о свежих номерах. Порой эти настойчивые просьбы раздражали Достоевского: «Вы спрашиваете с меня уже совсем невозможного. Я с своей работой запоздал здесь так, как и не рассчитывал. К 12-му нашего сентября должен буду отослать (уже из Руссы) в “Р<усский> вестник” всё на сентябрьскую книжку, а у меня и половины не сделано. Я сам теперь сижу и спешу, потому что скоро отсюда выеду и пресеку работу, стало быть, дней на 6. Приеду в Руссу и вместо отдыху сейчас надо садиться. Это не по моим силам и не по моему здоровью. Я пишу туго. А Вы хотите, чтоб я бросил всё и сел за статью в “Гражданин”! Помилуйте. Я к тому же стал теперь писать туго, медленно, мне три строки написать мучение. Нет, не ко времени просьба Ваша, не смогу, ни за что не могу…» (23 авг. /4 сент./ 1879 г.)
Вместе с тем, по письмам же Достоевского можно судить о дружеской близости и степени откровенности между ним и Пуцыковичем: «Письмецо Ваше, за которое весьма благодарю, получил ещё две недели назад и вот до сих пор как-то не собрался ответить, хотя каждый день хотел. Да и теперь напишу лишь две строчки, единственно, чтоб заявить Вам, что Вас люблю и о Вас не забыл иногда думать. Вы спрашиваете: что я не пишу, и почему обо мне не слышно? Но, во-первых, кроме Вас, и написать некому, а про Вас я и не знал (до письма Вашего), где Вы находитесь. <…> Пишете, что убийц Мезенцова (Начальника III отделения, убитого С. М. Степняком-Кравчинским 4 августа 1878 г. — Н. Н.) так и не разыскали и что наверно это нигилятина. Как же иначе? наверно так; но излечатся ли у нас от застоя и от старых рутинных приёмов — вот что скажите! Ваш анекдот о том, как Вы послали Мезенцову анонимное письмо одесских социалистов, грозивших Вам смертию за то, что Вы против социализма пишете, — верх оригинальности. Вам ничего ровно не ответили, и письмо Ваше кануло в вечность — так, так! Кстати, убедятся ли они наконец, сколько в этой нигилятине орудует (по моему наблюдению) жидков, а может, и поляков. Сколько разных жидков было ещё на Казанской площади, затем жидки по одесской истории. Одесса, город жидов, оказывается центром нашего воюющего социализма. В Европе то же явление: жиды страшно участвуют в социализме, а уже о Лассалях, Карлах Марксах и не говорю. И понятно: жиду весь выигрыш от всякого радикального потрясения и переворота в государстве, потому что сам-то он status in statu, составляет свою общину, которая никогда не потрясётся, а лишь выиграет от всякого ослабления всего того, что не жиды. — Статьи нашей печати об убийстве Мезенцова — верх глупости. Это всё статьи либеральных отцов, несогласных с увлечениями своих нигилистов детей, которые дальше их пошли…» (29 авг. 1878 г.)
Пушкин Александр Сергеевич
(1799–1837)
Поэт, прозаик, драматург (стихотворения «Зимний вечер», «Во глубине сибирских руд», «К***» /«Я помню чудное мгновенье»/, «Песнь о Вещем Олеге»; поэмы «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Полтава», «Медный всадник»; роман в стихах «Евгений Онегин»; «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Пиковая дама»; романы «Дубровский», «Арап Петра Великого», «Капитанская дочка»; «Маленькие трагедии», «Борис Годунов»… И многие, многие другие произведения в стихах и прозе, ставшие вершинными в русской литературе).
А. С. Пушкин
В судьбу Достоевского Пушкин вошёл в самом раннем детстве и — до конца жизни. Пушкин умер в один год с матерью писателя, М. Ф. Достоевской. Младший брат, Андрей, свидетельствовал, что старшие братья Фёдор и Михаил «чуть с ума не сходили, услыша об этой смерти». Более того: «Брат Фёдор в разговорах с старшим братом несколько раз повторял, что ежели бы у нас не было семейного траура, то он просил бы позволения носить траур по Пушкине…» [Д. в восп., т. 1, с. 95] Впоследствии имя Пушкина бессчётное количество раз будет повторяться в произведениях Достоевского, его публицистике, письмах, записных тетрадях. На страницах «Времени» он будет горячо полемизировать с «литературными врагами», отстаивая и доказывая народность Пушкина («Ряд статей о русской литературе» и др.), в «Дневнике писателя» Пушкину посвящено немало страниц и здесь же (1877, дек., гл. 2, II. Пушкин, Лермонтов и Некрасов) Достоевский сформулировал-обозначил суть явления «Пушкин»: «Но величие Пушкина, как руководящего гения, состояло именно в том, что он так скоро, и окружённый почти совсем не понимавшими его людьми, нашёл твёрдую дорогу, нашёл великий и вожделенный исход для нас, русских, и указал на него. Этот исход был — народность, преклонение перед правдой народа русского.
