Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако в стихотворении «Общаюсь с тишиной я…» герой, находясь в преддверии смерти, воспринимает все события сквозь призму смеха, облегчая свое душевное состояние и уже не так переживая по поводу упущенных возможностей: «Часы тихонько тикали, / Сюсюкали: сю-сю… / Вы втихаря хихикали, / А я — давно вовсю».
Теперь сопоставим это стихотворение с «Историей болезни».
В обоих случаях герой накануне выпил и был доставлен в больницу: «Но это был не протокол — / Я просто пил вчера» /5; 389/ = «Врачи чуть-чуть поахали: / “Как? Залпом? Восемьсот?”». Поэтому он говорит о своем похмелье: «Стоял я, голый, как сокол, / Похмельный со вчера» /5; 383/ = «Палата — не помеха, / Похмелье — ерунда!»; и о врачах: «Врач стал чуть-чуть любезней» = «Врачи чуть-чуть поахали».
Также герой оказывается в отрыве от людей: «Мне здесь пролеживать бока / Без всяческих общений» /5; 407/ = «Общаюсь с тишиной я»; предстает голым и ничтожным на фоне всемогущества врачей: «Лежу я голый, как сокол» = «Теперь я — капля в море <.. > Смешно мне в голом виде лить / На голову ушат» (АР-2-75); и сравнивает происходящее с фильмом: «И, словно в пошлом попурри, / Огромный лоб возник в двери» = «Я — кадр в немом кино. <.. > И жду — сейчас войдут».
Помимо того, героя терзают кошмары: «[Видение, исчезни!] Проклятый страх, исчезни!»[1899] = «Виденья всё теснее, / Страшат величиной» /5; 260/; «Дрожу от головы до пят, / По телу страх расползся» /5; 396/ = «От смеха ли, от страха ли / Всего меня трясет» /5; 260/; «По телу ужас плелся» /5; 78/ = «Но ужас — мой герой» /5; 586/. Однако он говорит о своем здоровье: «Я был здоров, здоров, как бык» = «Не сплю — здоровье бычее»; и бросает вызов врачам: «Смеюсь я: “Что за прятки?!”» (АР-11-44) = «“С покойных взятки гладки”, - / Смеялся я вообще» (АР-2-74) (а «покойным» он уже называл себя в песне «Отпустите мне грехи…» и в «Райских яблоках»: «Мы — покойники» /3; 53/, «Съезжу на дармовых, раз покойников мы бережем»; АР-3-156); «Я ухмыляюсь красным ртом» = «Но ухмыляюсь грязно я». Эта же ухмылка, обращенная к врагам, встречается у Высоцкого постоянно: «Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу» /5; 212/, «Я ухмыляюсь красным ртом, / Как на манеже шут» /5; 89/, «Во весь свой пересохший рот / Я скалюсь: “Ну, порядки!”» /5; 79/, «Вижу, Фишер наставляет вилку
- / Хочет есть, и я бы съел ферзя. / Прячу нехорошую ухмылку» /3; 391/.
Врачи же в обоих случаях характеризуются героем как безликие, но при этом заводят на него дело: «Колите, сукины, сыны, / Но дайте протокол! <.. > Мне чья-то белая спина / Ответила бесстрастно» /5; 396/ = «Халат закончил опись / И взвился — бел, крылат» (здесь — «закончил опись», а в предыдущем случае: «Он молвил, подведя черту»). Крылатым же предстает и ворон, севший на плечо к главврачу в песне «Ошибка вышла»: «Раздался звон, и ворон сел / На белое плечо». Этот ворон «напоминает — прямо в морг / Выходит зал для пыток», — что заставляет вспомнить «Песню о вещей Кассандре», где смерть, «севшая» на Трою, тоже названа крылатой («Спустилась смерть, как и положено, крылата»). А в черновиках песни «Ошибка вышла» сказано о вороне: «Он намекает — прямо в морг / Выходит зал для пыток» /5; 395/, - и точно так же вел себя главврач: «Вздохнул с намеком и завел / Историю болезни»[1900] [1901].
Главное же различие состоит в том, что в песне «Ошибка вышла» над героем смеются врачи: «…И грохнул персонал, / Смеялся медицинский брат…» /5; 388/. А в стихотворении «Общаюсь с тишиной я…» он сам смеется над ними: «“Да что же вы смеетесь?” — / Спросил меня халат», «И было мне до смеха — / Везде, на всё, всегда!».
Интересно еще, что некоторые мотивы из «Общаюсь с тишиной я…» восходят к «Путешествию в прошлое» (1967): «Помню, Клавка была и подруга при ней» = «Воспоминанья кружатся <.. > То с нею я. то с нею»; «А потом кончил пить, / Потому что устал» = «Как? Залпом? Восемьсот?»; «Будто голым скакал» = «Смешно мне в голом виде лить / На голову ушат» (АР-2-75); «Остается одно — только лечь-помереть» = «Уйду я в это лето / В малиновом плаще»; и даже к стихотворению «Я никогда не верил в миражи…» (1979): «Но жили мы, поднять не смея глаз» = «Боюсь глаза поднять»; «Мы тоже дети страшных лет России» = «Виденья всё теснее, / Страшат величиной»; «Безвременье вливало водку в нас» = «Как? Залпом? Восемьсот?».
***
Если вернуться к «Истории болезни» и сопоставить ее с некоторыми спортивными песнями, то также можно обнаружить удивительные совпадения.
Начнем с «Вратаря» (1971): «Я стою сегодня мёртво — не иначе» (АР-17-68) = «Я гну свое — на нем держусь»244 (этот же мотив находим в «Марше антиподов», 1973: «Стоим на пятках твердо мы и на своем»; в «Приключении, случившемся с Владимиром Высоцким и его друзьями на 3-м этаже ресторана “Москва”», 1955: «Но на своем стоял я твердо»[1902]; и в наброске 1971 года: «Я твердо на земле стою» 13; 483/); «Хоть десятый его ловко завернул. / У меня давно такие на проходят…» = «Со мною номер не пройдет. / Товарищи-ребятки! <…> Проворен он и прыток»; «Снимок дома у меня
— два на три метра — / Как свидетельство позора моего. <.. > Искуситель змей, палач! Как мне жить?» = «А искуситель змей страдал / Гигантоманией»; «Стыд меня терзает, хоть кричи» = «И меня заколотило, зазнобило от стыда» (АР-11-50).
Еще больше сходств наблюдается у «Истории болезни» с дилогией «Честь шахматной короны» (1972): «Клетки — как круги перед глазами» = «В глазах — круги, в мозгу — нули».
В первом случае герой мечтает: «Живо б прояснилось на доске!», — а во втором говорит: «И прояснилось всё вокруг, / Врач стал еще любезней» /5; 401/ (этот же мотив возникает в «Памятнике»: «Выраженье лица прояснилось», «И лицо мое вдруг прояснилось»; АР-6-41).
В обоих произведениях встречаются мотивы выпивки: «Эх, под такой бы
