Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота - Жан Маркаль

В свободные часы наш аббат прогуливается по улочкам Але. Этот деревенский крепко сложенный человек, от которого веет здоровьем и жизненной силой, любит «подышать свежим ветерком» и живо интересуется всем, что его окружает. Ему нравится бродить среди руин кафедрального собора, разглядывая развалины древнего монастыря. Вероятно, думая о былой, ныне исчезнувшей красоте этого архитектурного памятника, он не раз сожалеет, что в 1862 году Виоле-ле-Дюк не счел нужным взяться за его реставрацию. Соньер навешает и могилу бывшего епископа Але Никола Павийона, ученика и друга Винсента де Поля, проявлявшего милосердие к беднякам и полагавшего, что проповедование христианского учения и образование деревенских жителей может быть как мужским, так и женским делом (мысль по тем временам довольно редкая). Вероятно, эти слова, произнесенные двадцатидевятилетним епископом Але, довольно часто приходят на ум Беранже: когда в его распоряжении окажется приход Ренн-ле-Шато, он попытается претворить его слова в жизнь. Не вспоминает ли он, помимо этого, двусмысленное изречение провансальского трубадура Ука де Сен-Сирка о том, что Бога можно постичь через женщину? Конечно, трубадур говорил о совершенно иной вещи, но… Разве не к Марии из Магдалы обратился воскресший Иисус с просьбой передать ученикам весть о его воскрешении?

Во время своих «археологических» прогулок Беранже встречает человека, которому «в деле Ренн-ле-Шато» уделяют лишь несколько строк, что по меньшей мере странно, так как именно этот персонаж в каком-то смысле предопределил дальнейшую судьбу священника. Его влияние на ум молодого викария во многом позволяет понять часть творений Соньера. Почему его обходят молчанием? Почему эти важные встречи не нашли отражения в истории жизни столь же таинственной, как и Соньер, личности? Этот художник, чьи творения практически неизвестны потомкам, оказал сильнейшее воздействие на будущую деятельность аббата. Речь идет об Анри Дюжардене-Бометце, который впоследствии будет навещать Соньера на вилле «Ви», неизменно встречая самый радушный прием.

Анри Дюжарден-Бометц, родившийся в 1852 году, долгое время занимался живописью, но поскольку его ремесло не приносило доходов, он оставил искусство ради политики. Став главным советником департамента Од, в 1889 году он был избран депутатом. Его активная деятельность в палате депутатов привела к тому, что бывшему художнику доверили пост заместителя министра изящных искусств. Анри Дюжарден-Бометц — член радикальной партии и притом, заметим, убежденный в своих идеях франкмасон. Удивительно, как столь разные по духу и убеждениям люди смогли подружиться… Искренне верующий монархист-легитимист, отстаивающий идеи «правых», священник, заботящийся о своем долге, — и антиклерикал, если не сказать атеист, готовый сражаться за победу «левых», сторонник светского характера образования, целиком и полностью поддерживающий деятельность кабинета Комба. И, несмотря на это, их взаимная симпатия с годами не ослабнет: дружба священника и министра изящных искусств продлится вплоть 1910 года, до смерти Анри Дюжардена-Бометца.

О чем беседуют во время прогулок по Але эти два человека? Разумеется, о политике, поскольку ни тот, ни другой не собираются ни скрывать своих убеждений, ни отступать от них. Но возможно, что общей темой для разговора становятся искусство и археология, ведь оба они прогуливаются вокруг аббатства Але. Говоря откровенно. Соньер по сути своей невежда: в то время преподавателей семинарий не слишком беспокоил вопрос о том, будут ли их ученики, будущие служители культа, обладать артистическим вкусом. В результате такого невежества многие деревенские кюре продавали антикварам по несоразмерно низкой цене статуи удивительной красоты, заменяя их безобразной гипсовой продукцией в духе Сен-Сюльпис: сегодня эти наводящие уныние гипсовые скульптуры можно увидеть во многих храмах. Порой происходят еще более страшные вещи: пользуясь тем, что здание не занесено в списки исторических памятников, многие кюре в буквальном смысле калечили свои церкви, превращая прекрасные уютные святилища в подобия залов заседаний.[61] Беранже Соньер внимательно слушает художника. Без сомнения, тот дает ему объяснения о пышном символическом убранстве этого достойного, но покинутого святилища, которое, несмотря на все ходатайства и жалобы Дюжардена-Бометца, продолжают растаскивать каменоломы с явного на то позволения административных властей. Без сомнения, художник наводит Соньера на размышления о том, насколько необходимы пастве конкретные и образные воплощения христианских идей, даже если эти изображения поначалу могут сбивать столку. Франкмасон Анри Дюжарден-Бометц не понаслышке знает о системе символов: вполне возможно, что он учит молодого викария распознавать некоторые из них и понимать их значение.

Но нельзя оставаться викарием вечно. 16 июня 1882 года Беранже Соньер становится кюре: новый епископ Каркасона, монсеньор Феликс Бийар, закрепляет за ним приход Ле Кла в округе Акса. В Кла, деревушке на краю высокого плато, откуда как на ладони видна округа Соль, обитают 282 жителя. Прихожане Кла бедны как церковные мыши и спасаются от нищеты разведением мулов. Такое назначение нельзя назвать удачным, но Соньер ведет себя как должно. Как всегда, в его голове роятся честолюбивые и человеколюбивые замыслы: как обустроить приход, помочь тяжелой участи прихожан и оставить в память о себе какое-либо архитектурное наследие. Уединенная жизнь священника в Кла продлится три года. Чем мог скрашивать Соньер свое одиночество? По некоторым сведениям, он был страстным любителем чтения. Правда, при этом никто не уточняет, какого рода было это чтение, у нас нет точных сведений о том, какие книги хранились в личной библиотеке священника. Разумеется, в ней были священные тексты, произведения на греческом, латинском и даже древнееврейском языках. Но все же Соньер не был интеллектуалом: это был человек действия, более строитель, чем мыслитель. Поэтому стоит предположить, что в деревне прихода Акса он не развивал свой ум систематическим чтением, а терпеливо сносил все тяготы бытия, будучи в твердой уверенности, что рано или поздно ему достанется хороший приход.

В 1883 году до Кла доносится весть о смерти графа Шамбора, герцога Бордо, которого легитимисты прочили в короли Франции и величали не иначе как Генрихом V. Его непримиримость, отказ от трехцветного знамени и очевидное презрение к «народу» оттолкнули часть тех, кто верил в его возвращение. Граф Шамбор умер в изгнании, в Австрии, не оставив наследников. С этого момента единственным претендентом на трон оставался граф Парижский, потомок древнего рода герцогов Орлеанских и капетингской ветви. Однако в том же 1883 году усилиями роялистских комитетов во Франции появляются величественные сооружения, возведенные в память о графе Шамборе. Один из таких монументов существует и поныне в Сент-Анн д’Оре (Морбиан), неподалеку от собора, воздвигнутого в честь покровителя бретонцев. Его можно назвать типичным произведением искусства (точнее, псевдоискусства), характерным для конца XIX века, времени агрессивного торжества реакционной и уверенной в своей правоте Католической церкви. Этот стиль, ужасающий с точки зрения эстетики, легко узнаваем: к нему можно отнести Сакр-Кер в Париже, Нотр-Дам-де-Фурвьер в Лионе, новый собор в Арс-сюр-Форман (Эн), безобразную базилику Нотр-Дам-де-ла-Салетт (Изер), собор де ла Лувеск (Ардеш)… Венцом этого архитектурного уродства, бесспорно, является собор Нотр-Дам в Лурде, против которого выступали все художники и Грилло де Живри. Совсем небольшой отрезок времени отделяет 1883 год от торжества непримиримой реакционной христианской веры в лице Пия X. впоследствии тем не менее причисленного к лику святых. Следы религиозной агрессии видны и в деле Дрейфуса, и в происках Лео Таксиля, сотворившего миф о франкмасонах и палладистах, и в печально известных «Протоколах сионских мудрецов». Этот от начала и до конца вымышленный документ, в свое время свирепствовавший в среде интегристов, привел не только к всплескам антисемитизма, но и к газовым печам Освенцима — факт, который упорно отрицают те, кто путают Историю с идеологией.

Но не только отсутствие хорошего вкуса характеризует вышеупомянутые памятники и церкви: их отличительной особенностью можно назвать и постоянный вызов, брошенный Красоте. Эти произведения «искусства» нарочито некрасивы, бесформенны и напыщенны, в то время как изображение божества в этих соборах более напоминает страшилище, одновременно внушающее и уважение, и ужас. Поэтому Беранже Соньер является чистейшим продуктом своего времени, впитавшим в себя его культуру и тенденции. Поскольку у него не развит артистический вкус, аббат приложит все усилия к тому, чтобы соединить свои идеологические устремления с советами, которые ему будут давать. Не стоит упрекать священника за то, что в убранстве церкви Ренн-ле-Шато катастрофически не хватает хорошего вкуса: отсутствие артистической жилки Соньер компенсирует тем, что оказало влияние на его собственный вкус, включая то, что вразрез шло с его собственной позицией.