Постижение смысла - Мартин Хайдеггер

Эпоха, которая еще нуждается для своей «истории»-«Geschichte» в использовании истории-Historie, то есть уже заранее, наперед перемешивает друг с другом ту и другую, доказывает, что существенная история-Geschichte остается заказанной, недоступной для ее; и поэтому она доводит без-историчность до (запустения-запустынивания).

Изначально принятые решения о выборе – осуществленные ли самостоятельно, заимствованные ли у кого-то или унаследованные по традиции – отвечают страданиями и бурным натиском на помещенный в начало закат-нисхождение в суще-бытующее: история /Geschichte/есть в осново-полагании истины пра-бытия (Вот-Тут-бытие) со-бытуемое сущение пра-бытия (разрешение спора понимающим ответствованием-противничанием). (Разрешение спора противорекущего). Единственно она закладывает в какой-либо народ народное устройство и чекан его сущности. «Пространство» и «земля», родные небеса и кровь никогда не имели чеканной силы, запечатлевающей навсегда, и не вызывали желания присоединиться и продолжить. Традиция принятия решений, выбора и распоряжений-приказов отдания приказов создает череду будущего вопрошания и отдания распоряжений, формирует род и вид настоятельного вникания в суще-бытующее, способность претерпевать судьбу и предопределенность к закату; только там, где царит и правит такое – там есть бытие, как махинативности (представленной промышленной изготовляемости и поставляемости и настаивает только и единственно на господстве человека как субъекта; идея ценности есть полностью крайнее внешнее выражение бытия как предметности (история (Geschichte) – все прочее остается исторической шумихой, которая повествует о последовательностях переживаний и выдает сообщаемое за «историю» (»Geschichte«)).

* * *

История-Geschichte и история-Historie

Есть ли история-Historie единственная и существенная возможность отношения к истории-Geschichte?

И что есть «история-Geschichtе»? Обретение в борьбе истины пра-бытия – для заключения-хранения в суще-бытующем[60] и, тем самым, для преподнесения в явленности суще-бытующего как включенности-вставленности в просвет.

Или же человек становится существенно причастным к истории-Geschichte только тогда, когда он преодолел историю-Historie, а именно – историю-Historie любого рода? Что предрасполагает к этому? Преодоление очеловечивания человека.

Превращение в основополагателя Вот-Тут-Бытия.

История-Geschichte есть вовлеченный в просвет пра-бытия след-череда со-бытовавшихся, исходя из него, решений-выборов относительно отличения его от «суще-бытующего».

«Культура» в смысле заботы о «ценностях» и воплощения ценностей в действительность[61], а всего этого – опять-таки как «цели» или как «средства» обеспечения «человекости» – народной или национальной или общечеловеческой – или как «выражения» народной «жизни» всякий раз имеет предпосылкой концепцию (осуществленная в «Бытии и времени» «критика» «культуры» как таковой основывается на существенном определении историчности (Geschichtlichkeit), на различении истории-Geschichte und истории-Historie, на толковании истины как решимости-раскованности Вот-Тут-бытия как В-Мире-Бытия. Господство сознания культуры и вследствие его культурной политики практикуется-стимулируется растущее утверждение нового времени в направлении к забвению бытия, которому оно активно способствует; не определенное оформление-формирование и вырождение культуры и сознания культуры, а «культура» как таковая есть разукоренение человека и означает отделение его и без того не имеющей основы сущности от истории; эта отбраковка «культуры» отнюдь не есть восхваление «природного» состояния; скорее, при этом различение между «природой» и «культурой» становится несостоятельным, так как одна имеет своей предпосылкой другую[62]. Блокировка-выключенность из истории, однако, не может быть преодолена непосредственно через «политику», поскольку политика, в свою очередь, целиком и полностью, взятая в «тотальном» притязании на власть, означает только лишь обращение культуры в совершенную технически-историческую (historische) – махинативную сущность человека нового времени.

Ведь она – политически – историческая (historische) концепция человека нового времени – также имеет следствием то, что только с ее помощью был доведён до завершения историзм. Историзм есть полное господство истории (Historie) как вы-рас-считывание прошлого в соответствии с современным состоянием, с притязанием на то, чтобы посредством этого окончательно закрепить сущность человека как исторического=historische, но не исторического-geschichtliche существа. В один прекрасный день должен будет достигнут полный конец историзма (Historismus) – достигнутый благодаря ему самому – когда он исторически (historisch), то есть психологически расчленяя и «биологически» объясняя Все, выведет это Все из «жизни» и определит такое же происхождение и самому себе – и, таким образом, выступит как «выражение» «жизни».

Политический историзм (Historismus) только в обращении-повороте становится жертвой культурно-исторического историзма. Падая таким образом в объятия своему противнику, он подтверждает принадлежность к сущности человека новых времен, осуществляет завершение историзма, которое – поскольку оно представляет собой наивысшую форму его – далее всего отстоит от преодоления историзма. Засилье-господство истории-Historie преодолевается только посредством истории-Geschichte, благодаря новому выбору и осуществляемому в первый раз вы-рас-спрашиваию истины пра-бытия; ведь это «преодоление» есть уже нечто существенно иное и Своё собственное, – так что для него это достижение может быть безразличным и оставаться таковым. В метафизическом плане «культура» имеет ту же сущность, что и «техника». Культура – это техника истории-Historie, тот вид и способ, каким устраивает себя историческое (historische) вы-рассчитывание ценностей и сотворения благ-товаров, а, тем самым – распространяется забвение бытия.

XI. Техника

63. Техника[63]

Нахождение ее существенного пространства быстрее всего удастся, если мы знаем, что τέχνη – это слово, описывающее «знание», и если мы понимаем «знание» как пребывание в истине, а истину понимаем как открытость суще-бытующего, исходя из просвета пра-бытия. Тогда мы избегаем опасности постановки вопроса о «цели» «техники», а затем опасности объяснять, исходя из этого, ее «сущность». Технэ не заключается в приготовлении и изготовлении орудия труда и машин, она также не есть использование и располагание орудиями и машинами в рамках и пределах какого-то способа – метода, она также не есть сам этот способ, а также не только доскональная компетентность в таковом (ср. ниже с. 177–178.). Правда, изначальное употребление слова τέχνη было именно таковым – не было достигнуто проникновения в более изначальное, к сущности. Правда, изначальное употребление слова τέχνη было именно таковым – не было достигнуто проникновения в более изначальное, к сущности. То, что этого не произошло, имеет свою причину в том, что в эпоху господства этого слова τέχνη сущность истины, к которой принадлежит названное этим словом, оставалась без-основной и с тех пор так и осталась таковой; отсюда становится ясно, почему вся и всяческая метафизика так и не смогла никогда дорасти до сущности τέχνη и техники. Ведь она – метафизика – делит с «техникой» то же самое сущностное пространство, она не располагает никакой сферой, где она могла бы обосноваться-поместиться как обосновывающая и преодолевающая технику; техника сама становится дополнением – продолжением метафизики и ее завершением. Все и всяческое покорение техники, осуществленное в новые времена, всякое притязание на то, чтобы стать ее господином, поэтому есть только кажимость, которая достаточно плохо прикрывает порабощение – понятое метафизически. Техника есть производство-изготовление самого суще-бытующего (природы и истории-Geschichte), поддающейся рассчитыванию-просчитыванию делаемости,