Клиент Пуаро - Наталья Александрова

Маркиз еще раз очень внимательно посмотрел на противоположную стену комнаты. Там, как и везде, висели картины – темноволосая женская головка, освещенная солнцем, называется небось «Южный полдень»… Гавань в Сорренто… Кто же из художников, попадающих в Италию, не рисовал эту живописную гавань…

В свое время, проводя довольно много времени с Валерией Сергеевной – музейной дамой, тогда еще только кандидатом наук, Маркиз многого у нее нахватался. Еще букет роз – о, это уже что-то ближе к импрессионистам, розы яркие, пухлые и нахальные…

А посредине висела икона. Николай Чудотворец. Даже Маркиз сразу же понял, что икона дешевенькая, уж слишком примитивно и грубо был намалеван лик угодника, слишком пустыми глазами смотрел он на Леню…

Маркиз почувствовал покалывание в корнях волос, он боялся обрадоваться раньше времени, но это покалывание говорило ему, что он на верном пути. Он встал и маленькими крадущимися шагами подошел к иконе. Размер вполне подходящий, двадцать на тридцать, примерно, конечно, на глазок. Леня снял перчатки и осторожно прикоснулся к иконе. Ничего не случилось, тогда он снял ее и поднес к настольной лампе, которая стояла на комоде.

Лампа работала, и при свете Маркиз увидел, что икона – вовсе даже не икона. То есть это была обычная дешевенькая бумажная иконка, которые продаются в ларьках при церкви. Кто-то наклеил ее на доску и повесил на стенку. То есть понятно кто – старуха Анна Ермолаевна, хозяйка квартиры. Леня был уверен, что в здравой памяти она ни за что бы этого не сделала, уж слишком дешево выглядела иконка.

Оттягивать дальше было нельзя. Вспомнив о разделочной доске, положенной в сейф банка, Леня вздрогнул. Старуха – та еще бестия. Он глубоко вздохнул и перевернул доску.

Обратная сторона доски была довольно темной – чувствовалось, что на ней оставило свой след беспощадное время. Но сквозь эту тьму явственно проглядывали нежные черты прекрасного девичьего лица.

Леня поднес доску ближе к свету и ахнул.

В ярком свете настольной лампы на него смотрело лицо Мадонны, юной итальянки четырнадцатого века, которая вот уже семьсот лет со спокойной нежностью любовалась на своего младенца, понимая, какие страдания и какое величие выпадут на его долю…

На следующий день Маркиз поднялся очень рано в том своем приподнятом настроении, которое он очень любил. В такие дни ему всегда все удавалось, все происходило по задуманному плану, не встречалось на пути никаких досадных препятствий. В такие дни он с самого начала знал, что выйдет победителем.

Несмотря на то что Леня мало спал прошлой ночью, он был свеж и бодр. Сердце билось ровно, исправно перегоняя кровь по телу, все органы чувств обострились.

Прошлая ночь была беспокойной. Сначала Леня искал картину в квартире покойной старухи и нашел ее. После чего дома выслушал положенную порцию похвал.

Лола была в полном восторге. Она бурно восхищалась картиной, долго рассматривала ее, даже чуть не прослезилась. Потом она не менее бурно восхищалась Леней, его способностями, умом и сообразительностью. Его ловкостью и предвидением. Его знанием человеческой природы – как это он сразу сообразил, что старуха Лопатина все время держала картину в собственной квартире. Никто из родственников не сообразил, а Ленечка сразу понял!

– Не сразу, – скромно отвечал Леня, – а только когда убедился, что в банковской ячейке лежит разделочная доска…

– Это неважно, – убежденно сказала в ответ Лола и повесила ту самую доску с котиком на кухне, на самом видном месте.

Потом Маркиз заявил, что он потерял множество нервных клеток и безумно хочет есть. Лола не стала ворчать и пилить его за нездоровый образ жизни. Она тут же сунула в микроволновку приличный кусок курицы и положила на тарелку гарнир из зеленого горошка. Кот Аскольд, который обожал консервированный зеленый горошек, тут же явился на кухню и получил от добренькой Лолы порцию. Пу И, не желавший спускать коту, потребовал сатисфакции и согласился не возбуждать дело при условии, что ему отрежут кусок курицы, а горошка ему и даром не нужно.

И наконец, попугай Перришон, непостижимым образом умудрившись выскочить из клетки, угомонился только после того, как получил свои фисташки.

Словом, семейство в полном составе очень весело провело время от трех ночи до половины пятого утра, после чего все наконец отправились спать, но Леня Маркиз вскочил через три часа, свежий и бодрый. Даже кот Аскольд, спавший рядом, едва открыл изумрудный глаз и поглядел неодобрительно – дескать, куда тебя несет в такую рань, совесть поимел бы… Остальные члены многочисленного Лениного семейства не проснулись.

Леня остановил машину на Клинском проспекте, довольно далеко от дома номер четыре, куда «Скорая» привезла из банка Веру Зайценогову.

Он выбрался из машины и быстрым деловым шагом направился к нужному дому. Женщина средних лет, выгуливавшая в сквере аккуратно подстриженного черного королевского пуделя, проводила его удивленным взглядом – не каждый день работяга в поношенном комбинезоне, судя по всему – сантехник или электрик, приезжает по вызову на собственной вполне приличной машине.

Войдя в подъезд, Леня быстро нашел распределительную коробку телефонного кабеля и приступил к работе. Он определил, какой провод ведет в квартиру, где нашла убежище Вера, и при помощи специальных зажимов подсоединил к этому проводу миниатюрный блок подслушивающего устройства.

На лестнице появилась высокая старуха с клетчатой хозяйственной сумкой на колесиках.

Поравнявшись с Леней, она недовольно проворчала:

– Почитай, каждый вечер свет выключают! Ходют тут, ходют, чинют, только уйдет – опять света нет!

Полностью войдя в образ склочного разбитного электрика, Леня хрипло отозвался:

– А ты, бабуля, небось включаешь всякие чайники-кофейники, а то еще и печку электрическую, вот проводка и не выдерживает!

– Да какие кофейники! – возмущенно отозвалась старуха. – Да у меня в жизни этих кофейников не было! А печку – чего ее включать, когда тепло уже, почитай, лето скоро!

– Ну, значит, не ты, – ответил Маркиз, закрывая распределительную коробку, – значит, соседи твои…

– А за соседей я не ответчица, – оставив за собой последнее слово, старуха сурово насупилась и бодро зашагала по лестнице.

Леня дождался, пока за ней захлопнется дверь, и тоже отправился восвояси.

Вернувшись в машину, он включил динамик и откинулся на сиденье, приготовившись к долгому ожиданию.

Он был уверен, что Вера все еще находится в той квартире, куда привезла ее «Скорая». Судя по той предусмотрительности, с которой она заранее приготовила себе убежище, куда скрылась, получив в банке теткино наследство, Вера понимала серьезность положения. Она не стала бы покидать это убежище без серьезной причины до тех пор, пока не встретится с покупателем и не избавится от бесценной картины.

Теперь нужно было ждать и надеяться, что Вера свяжется с покупателем по телефону.

Впрочем, если у нее встреча была назначена заранее, Леня надеялся не пропустить Веру – подъезд дома номер четыре просматривался хорошо.

Он просидел в машине уже около полутора часов. Проголодавшись, достал из сумки припасенный пакет с зачерствевшими бутербродами и бутылку минеральной воды, но не успел начать есть, как динамик ожил, в нем раздался звук соединения и почти сразу за ним – женский голос, в котором Маркиз без труда узнал голос Веры Зайценоговой.

– Ателье? – спросила Вера.

– Нет, ветеринарная лечебница, – отозвался низкий мужской голос.

Видимо, этот ответ вполне удовлетворил Веру, потому что она быстро проговорила:

– Передайте доктору, что посылка получена. Встречаемся через сорок минут у весельчака. Условия прежние, пятьсот, как договаривались.

На этих словах разговор закончился, и в динамике зазвучал сигнал отбоя.

Маркиз включил зажигание и приготовился тронуться с места, как только Вера покажется на пороге.

Он не спускал глаз с подъезда, но девушка все не появлялась.

Прошло уже минут десять, когда он наконец понял, что происходит что-то не то.

Плюнув на конспирацию, он подъехал к дому номер четыре и выскочил из машины. По тротуару неторопливо брела прежняя суровая старуха со своей клетчатой сумкой, на этот раз набитой.

– Бабуля, – окликнул ее Леня, – а в этом доме второй выход есть?

– А как же, – отозвалась старуха, – как не быть! Черный-то ход, который во двор выходит…

Тут же она подозрительно добавила:

– Ежели ты электрик, так сам должон знать!

Леня обычно не употреблял ненормативной лексики. Он не любил ее, как язык чуждой ему социальной группы. Но теперь, поняв, какого свалял дурака, он разразился длинной и очень эмоциональной тирадой. Старуха выслушала его с одобрением и даже с явным восторгом и проговорила наконец:

– Нет, это как есть настоящий электрик!