Журнал Наш Современник №11 (2002) - Журнал Наш Современник

Французские спецслужбы сняли все вопросы разом, отправив Брюнери в психиатрическую клинику. Но вот что примечательно — перед этим они опублико­вали свое досье на него, связав “террориста” с Ле Пеном! “...Как следует из досье “Рансенман женеро”, Максим стал сближаться со “скинхедами” и прочими ультраправыми. Он принимает участие в акциях “коричневых” экстремистов всех мастей... На первомайских манифестациях, которые Ле Пен и его разнообразные сторонники проводили в Париже у статуи Жанны д’Арк, будущий карабинный стрелок шагал в рядах самых отпетых молодчиков с кельтскими крестами на руках” (“Труд-7”, 18.07.2002).

Как редактор не могу не отметить ловкость, с какой журналист из “Труда” ввел “крест” в ряд “криминальных” деталей, свидетельствующих об экстремистских взглядах Брюнери. Если уж “с кельтскими крестами на руках” (видимо, все-таки на рукавах?), то это как пить дать “отпетые молодчики”...

К слову, французская церковь от Ле Пена открестилась. Несмотря на постоянно демонстрируемую им приверженность католицизму (что, надо сказать, не характерно для политиков подчеркнуто секуляризованной Республики). Ну да журналисту, похоже, уж очень хотелось связать воедино все “предосудительное” — “коричневых”, Ле Пена, крест...

Сотрудники “Рансенман женеро”, разумеется, далеки от подобной наивности. Но ведь имя Ле Пена в связи с покушением на Ширака именно они подсунули незадачливому корреспонденту “Труда”. Равно как и сотням других корреспон­дентов*.

Ничего не скажешь — удобно иметь фигурантом по делу психически нездорового человека. Он, знаете ли, может дать любые показания. И на себя, и на кого угодно... В том числе и на своего прежнего кумира. Идеальное средство контроля над политическими оппонентами, принуждения к лояльности. Оно действенно сегодня — как потенцированная угроза. А завтра может оказаться и вовсе бесценным. Когда общество, отшатнувшееся от Ле Пена, снова потянется к нему, к его идеям.

А потянется обязательно! Ибо сговор элит — политических, финансовых, информационных — может решить “проблему Ле Пена”. Но такими методами не решить проблем, на которые указывает Ле Пен. Выборы прошли, а они остались.

Демографическая катастрофа — прежде всего. Демократические СМИ, увы, не любят говорить о ней. Придется покопаться в изданиях малотиражных, экзотических, зато безукоризненно честных. Газета “Славянское братство”, издающаяся в Петербурге, поместила исследование профессора Сергея Лебедева “Демократия и демография” (№1, 2002). Открывается эта вполне академическая работа главой, не без театральности озаглавленной “Бедная Франция”. Глава снабжена эпиграфом: “О Франция! Ныне горько смотреть на тебя! Шарль Орлеанский, 1430 г.” Впрочем, знакомство с содержанием главы показывает, что такой не по-научному эмоциональный зачин вполне оправдан.

Профессор Лебедев — ученый, он рассматривает проблему начиная с ХVIII века. Я — политический писатель и ограничусь материалом за последние сто лет. В 1919 году во Франции проживало 1 160 тыс. иностранцев — при 39 млн жителей (3,6 процента населения). Уже в это время в большинстве департаментов смертность превышала рождаемость, и прирост населения обеспечивался в основном зa счет иммиграции.

Первая мировая война унесла жизни 1,3 млн французов, 2,8 млн вернулись домой калеками. Чтобы восполнить убыль трудоспособного населения, власти широко вербовали на работу иностранцев. В 1931 году их насчитывалось 2,7 млн — при населении 40 млн человек (7 процентов). Но это была белая волна иммиграции — 803 тыс. итальянцев, 507 тыс. поляков, 351 тыс. испанцев. По религии и культуре эти люди были близки к коренному населению и мечтали как можно скорее ассимилироваться, превратиться в “настоящих” французов.

После Второй мировой войны правительство начало поощрять рождаемость. За 20 лет население увеличилось на 14 млн человек. Параллельно шла вербовка иностранцев — в основном для непрестижного труда. Демографический кошмар, который сегодня переживает Франция (как и другие страны Европы), — результат эгоистической, недальновидной политики прави­тельств и монополий самого Запада. Надо сказать, это признают и националисты, в том числе Ле Пен.

В конце восьмидесятых во Франции жило 5 млн иностранцев и 18 млн граждан нефранцузского происхождения, к числу которых относятся натурализованные иностранцы, дети иммигрантов, уроженцы французских колоний. На этом этапе среди иммигрантов стали преобладать выходцы из Азии и Африки, а также стран Карибского бассейна.

Демографические прогнозы также безрадостны. После ограничения иммиграции решающим оказался фактор рождаемости — в семьях переселенцев она высокая (у арабов 6 детей на семью), у французов низкая (1,84 ребенка). К тому же велика доля межнациональных браков. В 1971 году у 20 процентов французов один из четырех родственников третьего поколения был иностранцем. В 1983-м их число повысилось до 25 процентов. В 2000 году их было более трети. “При сохранении такой тенденции через несколько десятилетий Францию будут населять мулаты, исповедующие ислам”, — предупреждает С. Лебедев.

Поскольку Сергей Лебедев демограф, а не религиовед, он не сосредо­тачивается на рассмотрении исламского фактора, ограничившись ироническим замечанием: “Так ислам взял реванш за битву при Пуатье 732 г., и не похоже, что во Франции найдется новый Карл Мартелл”.

Религиозный аспект демографического кризиса стран Запада обстоятельно проанализирован в статье М. Тульского “Ислам в неисламском мире” (“Незави­симая газета”, 29.09.2001). Вот сведения по Франции: “По данным МВД Франции, количество выходцев из мусульманских стран выросло с 2 млн в 1978 г. до 4,5 млн в 2000 г.” (другие источники насчитывают 5—7 млн мусульман. — “Новые Известия”, 24.04.2002). В 1997 году в стране действовало более 1600 мечетей и молельных залов.

Мусульманская диаспора — не просто нейтральная среда, объеди­ненная богословскими интересами и общими молитвенными собраниями. Она пронизана волей, энергией, действием. И финансовыми потоками, подпитывающими наиболее активные и многочисленные организации. А их во Франции немало — как международных, так и национальных. “Мировое исламское единство” финансируется Саудовской Аравией, “Национальная федерация мусульман Франции”, объединяющая 140 организаций, спонсируется Марокко. Активно действуют “Федерация исламских организаций Франции”, Соборная парижская мечеть.

Общины зачастую скреплены не только воинственным пафосом ислама, но и чувством коллективной отверженности — этнической и социальной. Это питательная среда для радикалов всевозможных оттенков. В середине 90-х годов по стране прокатилась волна терактов, осуществлявшихся как алжирскими исламистами, так и левыми боевиками. Кстати, некоторые левацкие лидеры, в их числе легендарный “Карлос” (Ильич Рамирес Санчес), приняли ислам.

И еще о “странных сближениях”: по утверждениям некоторых западных журналистов, знаменитая Карла дель Понте, будучи Генеральным прокурором Швейцарии, “препятствовала преследованию” исламистов, обвинявшихся в организации террора в соседней Франции (“Независимая газета”,12.10.2000). Если эти утверждения верны, в новом — еще более зловещем — свете предстает назначение “неугомонной Карлы” главой Гаагского трибунала. Превращенного — в том числе и ее активными усилиями — в судилище над православными сербами по односторонним обвинениям в геноциде боснийских и косовских мусульман... Да и российским руководителям в этом случае следовало бы серьезнее отнестись к озвученным ичкерийской пропагандой намерениям дель Понте привлечь к уголовной ответственности первых лиц России, в том числе Путина, за “военные преступления” в Чечне. (Такие заявления она якобы сделала в беседах с эмиссарами Ичкерии в 2001 году.)

Во время французских выборов исламский вопрос причудливо пересекся с еврейским. Главным фаворитом влиятельнейшей иудейской общины был Лионель Жоспэн, занимавший (как, впрочем, и все лидеры европейских соцпартий) проеврейскую и произраильскую позицию. Но и Ле Пен — “враг врага”, борец против мусульманского засилья — не вызывал прежней антипатии. До недавнего времени эта публика именовала его то ксенофобом, а то и нацистом. Лидеру Национального фронта не могли простить выступления в защиту правительства Виши (сотрудничавшего с нацистской Германией), а также замечания о Холокосте как всего лишь “детали истории Второй мировой войны”.

Однако в период выборов обострение палестино-израильского конфликта накалило обстановку во Франции. В Марселе была сожжена синагога, другую — в столичном пригороде Гарж-ле-Гонесс забросали бутылками с зажигательной смесью. А 23 мая в Париже дотла сгорело израильское посольство! В этой ситуации оказалось, что Ле Пен не столь уж плох. В интервью израильской газете “Гаарец” Роже Кюкьерман, президент Совета еврейских институтов Франции, выразил надежду, что успех Ле Пена в первом туре “поможет обуздать мусульманский антисемитизм и антиизраильское поведение, ибо полученный им результат адресован мусульманам, советуя им держаться тихо” (“Новые Известия”, 24.04.2002). Правда, уже на следующий день Кюкьерману пришлось отказаться от своих слов. Выразительный штрих — видимо, неприятие чужого нацио­нализма в рядах еврейских организаций столь велико, что даже в условиях жгучего (в прямом смысле слова) противоборства с мусульманской уммой они не в состоянии поддержать патриота той страны, в которой проживают.