Три минуты молчания - Г Владимов

- Так все-таки - насчет Лили?

- Шеф, вот за что я тебя уважаю. Ты последователен. Дитя природы. Ты все-таки хочешь знать - хорошая она или плохая. Слышал ты про такую философскую систему - "данетизм"? Один мой приятель, Вадик Сосницкий, считает себя ее основоположником. Он великий человек, Вадик. Может быть, не меньше, чем Аристотель. Это такой философ был в древности, воспитатель Саши Македонского, первого фашиста. Он же, по некоторым сведениям, выдумал диалектику. Так вот, "данетизм" - это ее дальнейшее развитие, высший расцвет, дальше уже развиваться некуда. Понимаешь, в русском языке есть слово "да" и есть слово "нет". А вот слово "данет" катастрофически отсутствует. Вадик Сосницкий считает, что его просто необходимо ввести, с каждым десятилетием человечество будет все больше в нем нуждаться. Мы с ним затевали такую игру: "Вадик, любишь ты свою Алку? " - "Данет". - "Хочешь на ней жениться?" - "Данет". - "Хочешь, чтоб она ушла и не появлялась?" "Данет". Спросишь его, уже для смеха: "Но кирнуть с нами, в смысле - выпить, - хочешь?" - И что думаешь - Вадик и тут себе верен: "Данет"!

- Делать вам больше не хрена!

- Теперь, шеф, я скажу тебе о Лиле. Насколько я понял, это ты ее приглашал в "Арктику". Так вот, она весь вечер говорила об этом. Что она должна, должна, должна пойти. Что ее мучит совесть, совесть, совесть. Нам с Аликом это просто надоело, мы ее уже в шею гнали. А она - клялась и продолжала с нами трепаться. Не знаю, как ты, а по мне - так лучше, если тебя отшивают сразу и посылают подальше, чем вот такие вшивые угрызения. Нравишься ты ей? Данет. Она такая же данетистка, как и Вадик Сосницкий. Ну, вот, шеф. Если ты хоть что-нибудь понял - я счастлив. Озадачил я тебя сильно?

- Ничего, переживем.

- Тогда я могу спокойно заснуть. Сном праведника. Чао! Он ушел. А я залез повыше, на ростры, сел там под шлюпкой. Там было ветрено, и трансляция ревела джазами над самым ухом, и сажа летела из трубы, но хоть можно было одному побыть и кое о чем подумать. Одно я понял - не нужно мне читать ее письма, ничего я там не найду между строк. А нужно встретиться и посмотреть на нее - пристально, как я никогда, наверно, к ней не приглядывался.

Черные облака несло ветром в корму, и уходили назад корабельные огни топовые, ходовые, гакабортные и лампочки на вантах. Какой-то праздник был у англичан, и все мачты оконтурились огнями.

Глава третья. Граков

1

Утром я первое что увидел - базу.

Я вышел поглядеть, как там моя роба, и сразу в глаза бросилось огромный серо-зеленый борт, белые надстройки, желтые мачты и стрелы. База от нас стояла к весту, в четверти мили примерно, а за нею плавали в дымке Фареры - белые скалы, как пирамиды, с лиловыми извилинами, с оранжевыми вершинами, прямо сказочные. Подножья их не было видно, и так казалось - база стоит, а они плывут в воздухе.

Перед нами еще штук восемь было траулеров, и все, конечно, друг друга стерегли, чтоб никто не сунулся без очереди.

И тихо было вокруг, временами лишь вахтенный штурман с плавбазы покрикивал в мегафон:

- Восемьсот двенадцатый, подходите к моему третьему причалу. Или там:

- Отходите, отдать шпринговый, отдать продольный!

Я вытянул свою робу, штаны, стал развешивать на подстрельнике. В рубке опустилось стекло - там кеп стоял и старпом.

- Что там в кубрике? - кеп спросил. - Спят?

- Просыпаются.

- Пошевели. Сейчас нам причал дадут, надо бочки выставить.

Бочки - это чтоб крен выровнять перед швартовкой. А отчего крен бывает, это вещь таинственная; на таких калошиках, как наш пароход, он всегда отчего-нибудь да есть. Но я посчитал всю очередь - раньше чем через пару часов причала нам не видать.

В рубке, слышно было, посвистели в переговорную трубку. Кеп подошел, послушал.

- Чо? - спросил старпом.

- "Дед" напоминает. Чтоб левым бортом не швартовались. Носится со своей заплатой.

- Это уж как дадут!

- Ладно, - сказал кеп. - Попросимся правым.

Бичи вылезали понемножку - на базу поглядеть. Там у каждого почти кореш или зазноба. Много там женщин плавает - буфетчицы, медички, рыбообработчицы, прачки. У меня там Нинка плавала. Да и утро было хорошее - как не вылезешь. Тихое, штилевое, волна лоснилась как масляная, небо чистое, чуть видные перышки неслись по ветру. Ненадолго, конечно, такая погода - колдунчик* на бакштаге показывал норд-вест; ближе к полудню, пожалуй, зыбь разведет.

* Флюгер в виде конуса.

По случаю базы кандей Вася пирог сделал с кремом - в базовые дни какая-то чувствуется торжественность, хотя, если честно говорить, торжественного мало, а работы много - и самой хребтовой, суток на двое без передышек, без сна. Поэтому чай пили молча, и даже за пирог кандея не похвалили, хотя он все время у нас над душой стоял, напрашивался на комплимент.

Потом услышали:

- Восемьсот пятнадцатый, ваш второй причал! Подходите!

Кеп попросил в мегафон:

- Нам бы правым, если возможно!

- А что вы такие косорылые?

- Такие уж!

Там подумали и ответили:

- Тогда к седьмому, убогие!

- Спасибо вам!

Непонятно было, за что он благодарит - за причал или за "убогих".

Машина заработала веселее, и боцман сунул голову в дверь, выкликнул швартовных - по четыре на полубак и в корму. И тут уже было не до пирога, уже в иллюминаторе показался борт плавбазы, высоченный, в полнеба. Он придвигался и закрыл все небо, и мы пошли, не допив.

В корме я оказался с Ванькой Ободом и с салагами. Очистили кнехты - там стояла кадушка с капустой и мешки с углем. Борт плавбазы проплывал над нами - с ржавыми потеками, патрубками, в них что-то сипело, текли помои и старый тузлук. Наконец вахтенный к нам подплыл - в синей телогрейке, в шапке с торчащими ушами.

- На "Федоре"! - спросил Ванька. - Медицина на месте?

Вахтенный не расслышал, приставил варежку к уху.

- Глухари тут, - Ванька махнул рукой.

Но уже было не до разговоров, пошли команды - и с плавбазы, и с нашего мостика, - и вахтенный нам подал конец.

Потом его снова пришлось отдать, плохо подошли, никак нос не подваливал.

- Пошли чай допивать, - сказал Ванька.

Салаги удивились:

- Сейчас же опять зайдем.

- Щас же! Учи вас, учи. Когда зайдем, уж пить некогда будет.

Они все же остались у кнехта, а мы с Ванькой пошли в салон.

- На самом деле списываешься? - я спросил.

Он какой-то осовелый был, будто непроспавшийся.

- Что задумал, то сделаю, понял. Только симптом надо придумать. Симптом должен быть. Погляди - ухо у меня хорошо дергается?

Ухо у него не дергалось, но двигалось. Ваньку это не устроило.

- Плохо мы психику знаем. Ладно, чего-нибудь потравлю. С ходу оно лучше получается. У меня тогда глаз как-то идет.

- Я думал, ты все шутишь - насчет топорика.

- Хороши шутки! Я уже вот так дошел. - Ладонью провел по горлу. - Рыбу только сдам. Святой морской закон.

Мы успели выпить по кружке чаю и по куску пирога съесть, пока нас опять позвали. На этот раз как будто чисто подошли.

- На "Федоре"! - Ванька опять начал. - Врачиха у вас когда принимает?

- Зубная?

- Нервная!

Вахтенный себя похлопал варежкой по лбу.

- Тут чего-нибудь?

- Есть малость. Сплю плохо. Совсем даже не сплю. Грудь все время сдавливает. Коленки дрожат. И воду все пью, никак не могу напиться. Вот уже не хочется, а пью.

- Это у меня тоже бывает, - сказал вахтенный. - Только с водярой. Ну, хошь - запишу тебя на прием.

- Будь ласков. Обод моя фамилия.

- Обод. Ладно. Только там не врачиха, а мужик. Он строгий.

- Володька, что ли?

-Ну!

- Какой же он строгий, когда он святой? Он-то мне запросто бюллетень выпишет.

Вахтенный нам подал конец. Салаги все совались нам помочь, да только мешали.

- Сгиньте! - Ванька им сказал. - Бойся тут за вас. Защемит кому-нибудь хвост, а нам переживание. И так у нас полно переживаний.

Конец провисал, мы его потихоньку подтягивали.

- Почему святой? - я спросил. - Фамилия?

- Что ты! Фамилия у него, знаешь какая... Не знаю, какая. А это кличка. Про него ж песенку сочинили. -Пропел дурным голосом, без мотива:

А было так - тогда на нашем судне

Служил Володька, лекарь судовой,

Он баб любил и в праздники, и в будни

И заработал прозвище - Святой.

Вахтенный посмеялся:

- А и правда, чокнутый. Есть малость.

- Как раз сколько нужно.

Мы закрепили конец и пошли с кормы.

С базы уже завели стрелу, под ней качалась сетка. Это еще не грузовой строп, а для людей, хоть он такой же, из стального троса, только поновее - в него руками цепляешься, так чтоб не пораниться жилкой.

А к сетке между тем уже понемногу очередь собиралась. Каждому, конечно, найдется на базе дело. Радисту - фильмы поменять или аппаратуру сдать в ремонт, рыбмастеру - следить, чтоб не обидели нас, когда рыбу считают, дрифтеру - сети новые получить, механикам - какие-нибудь запчасти, кандею продукты, боцману - сдать чего-нибудь в утиль. Одним неграм палубным на базе делать нечего, их в последний черед отпускают, когда выходит какая-нибудь задержка. А она редко случается, вон сколько траулеров очереди ждут, и еще новые подходят. Никогда не знаешь, попадешь ты на эту базу или нет.