Печальные песни сирен - Серж Брюссоло

«А ты будешь братом Туком», — говорила она, всовывая в руки сестры первую подвернувшуюся палку.

«Вот только не помню, хорошо ли она стреляла. Это было так давно».

И где надзирательница раздобыла этот лук? Наверняка он принадлежал какому-нибудь члену клуба лучников. Метро и впрямь неиссякаемая шкатулка… Опять же цветочки на витринах бюро находок!..

«Гудрун удалось бы, — вновь и вновь повторяла Лиз. — А у меня нет никаких шансов. Я — сестра-пугало, зануда. В конце концов, Наша чувствует себя здесь лучше, чем на поверхности. Недаром ее всегда тяготила тамошняя жизнь. В детстве она хотела быть принцессой. И добилась своего в этой пещере. Она правит народом, который во всем повинуется ей».

Были еще две стрелы. Лиз отказалась от плота и собрала свои пожитки. Курт на костылях проводил ее до входа в коридор страха. Он попросил Лиз в последний раз пописать на его маску. Это было доказательством дружбы.

— Желаю удачи. — Его голос, приглушал тряпичный комок, закрывавший нижнюю часть лица. Мне очень жаль, что все так плохо кончилось.

Лиз прикрыла рот смоченной повязкой. Прежде чем войти в отравленную галерею, она напоследок взглянула в сторону мезонина. Наша была там. В бинокль она наблюдала за сценой прощания. Лиз помахала ей рукой, но та не ответила.

ПРОБУЖДЕНИЕ

Время от времени члены клана собирались вместе, чтобы пропеть гимн помпе, называемый также песнью спрута. И всегда это было тяжелым испытанием ибо племя с трудом вспоминало слова гимна. Сам Первый Класс с огромным усилием прочитывал их на клочке бумаги. Все повторяли за ним, вяло проговаривая строфы, издавая невнятное гудение. Затем наступала очередь проповеди, которую произносил жрец Только-для-инвалидов. Содержание ее никогда не менялось, но мало кто замечал это.

— Помпа стареет! — восклицал жрец. — И однажды у нее не хватит дыхания, чтобы насытить все наши легкие. Тогда придется избавляться от лишних пожирателей воздуха. Придется обуздывать аппетит клана. Мы стянем кожаными шнурками горло бесполезных, паразитов, похитителей кислорода. Да, придет день, когда мы назначим палачей…

Чтобы не выделяться, Лиз тоже покачивала головой, но не понимала смысла проповеди. Все эти незнакомые, слишком сложные слова перекатывались в ее мозгу, отпечатываясь болезненными вопросительными знаками. Лиз не любила речей, которые заставляли думать, вызывали мигрень, она предпочитала пение. Ей казалось, что она вполне довольна своей судьбой. Ест досыта, дышит терпимым воздухом, занимается любовью с любым, кто изъявляет желание… Что еще требовать от жизни! Да и что такое жизнь? Сиюминутность, голод, сон, желание помочиться. И ничего другого… или она о чем-то забыла? Вот только о чем?

«Марафон! Марафон!» Голос резонировал под сводом. И уже собирались группки, готовясь к пробежке. Резко выдернутая из сна, Лиз приподнялась на локте. Головокружительный водоворот буравил позвоночник. Чистый кислород вливался в ее мозг, и тот сотрясался, как старый мотор, долго простоявший без дела… Подступила тошнота, ноги охватили спазмы. Что с ней случилось?

«Марафон! Марафон!»

Захотелось вскочить и присоединиться к другим, но ожившее сознание кричало, что у нее есть нечто более важное… Внезапно к Лиз вернулась ясность ума, обдала жгучей волной.

Боже! Когда же она спустилась с поверхности?

Невозможно вспомнить…

Лиз смутно чувствовала, что пережила какую-то большую травму, частичную амнезию, которая стерла все воспоминания. Она боролась с безумием. Глоток чистого кислорода пробудил ее от спячки. Нужно воспользоваться этой короткой передышкой и упорядочить свои действия. А в голове Лиз еще теснились образы: баллоны с газом, застрявшие в иле… Узкое лицо Шмейссера… Куртка мэра медового цвета…

Подняться на поверхность!

Подняться немедленно, пока работает сознание!

Задержись она, и затопленная станция вновь затянет ее в свое удушье, в свой гипноз… Нужно, нужно было…

Неведомая сила напрягла ее мускулы. Лиз упала, выгнулась, касаясь пола лишь затылком и пятками, как эпилептик. «Поднимайся! Уходи!» Внутренний голос заглушал топот марафонцев.

Лиз обмякла, больно ударившись бедрами об пол. Попыталась припомнить все этапы возвращения: пробежать вдоль платформы, нырнуть, достать первый блок баллонов, спрятанный в иле туннеля, и плыть к промежуточной станции.

Ах, черт! Ей ни за что не сделать длительных остановок… Кессонная болезнь обеспечена… Придется сразу бежать в барокамеру. А если никто не ждет ее там, тогда — верная смерть. Лиз прогнала эту мысль. Оказавшись на поверхности, необходимо предупредить следователя. Нужные ему улики находятся на станции «Кайзер Ульрих III». Их достаточно, чтобы завести дело… Потом спустить туда несколько смелых юристов, и голова мэра покатится в корзину. Да, она должна поступить именно так.

Лиз встала, поискала глазами маленького чистильщика мумий, чтобы попрощаться с ним, но не нашла. Он тоже наверняка присоединился к марафонцам. В любом случае Лиз ничего не могла для него сделать. Поднять мальчика насильно? Это значит обречь себя и его на смерть или на постоянное пребывание в барокамере военного госпиталя. Лиз побежала к платформе. Как ее отравленный организм справится с декомпрессией? Ответа на этот вопрос у Лиз не было. Она села на край платформы, опустила лодыжки в мутную воду и погрузилась в нее с головой. Она убегала как воровка.

Тревога охватила Лиз оттого, что она вот так, голая, углубится в пучину туннелей. Без своего медно-резинового панциря она будет уязвимой. Ну не дурость ли?

Лиз заработала ногами, проталкиваясь туда, где спрятала блок баллонов и автономное снаряжение. Большой резиновый мешок никто не тронул. Она расстегнула молнию, схватила наконечник и повернула кран распределительного клапана. Сделав первый глоток воздуха, Лиз начала снаряжаться, стараясь не баламутить ил. Застегнула ремни баллонов на плечах, надела маску и, дуя носом, вытеснила из нее воду. Наконец надела ласты, прикрепила на запястье глубиномер и сжала в правом кулаке фонарь цилиндрической формы. Лиз замерзла. Чтобы разогнать кровь, немного поплавала. Подсвечивая фонариком, она убедилась, что туннель не заминирован. Уже легче. Она медленно поплыла обратной дорогой. В голове чередой проходили цифры. Лиз не знала степени насыщения своих тканей, а ее коэффициент «с» [5] сводился к огромному вопросительному знаку. Она понятия не имела, сколько времени провела в состоянии погружения: три дня… или три недели? Кроме того, в ее распоряжении было лишь несколько баллонов, позволявших выдержать уровни остановок, тогда как Лиз требовалась целая цистерна кислорода под давлением. Пришлось жонглировать числами для того, чтобы наилучшим образом использовать свой резерв.

Лиз приступила к медленному подъему, не отрывая глаз от стрелки глубиномера, внимательно следя, чтобы не превысить полагающиеся 18 метров в минуту. Не будь Грета полной идиоткой, она уже придвинула бы мобильный реанимационный кессон. Разве что… Разве что следователь счел поражением ее затянувшееся отсутствие. В таком случае никто там не ждет Лиз. Никто и ничто… кроме смерти.

Прибыв на первую остановку, она достала второй блок и вооружилась терпением.

Ей понадобилось несколько часов, чтобы опустошить баллоны. Когда Лиз переключилась на резерв, то, энергично работая ногами, устремилась к поверхности. Она вновь оказалась в вестибюле, заваленном обломками, увидела веревочную лестницу, свисающую из отверстия, пробитого Тропфманом.

Был день. Странно, но это принесло Лиз облегчение.

Вцепившись в нижнюю ступеньку, она подтянулась и вылезла из воды. И тут в глазах у нее потемнело, во рту она ощутила вкус крови. Лиз выплюнула наконечник и заработала локтями, чтобы добраться до асфальта. Острые края отверстия больно царапали бока, но она уже ничего не чувствовала. Когда голова оказалась на уровне тротуара, Лиз заметила, что ограждение снято и ни одной машины нет у памятной плиты. Дело плохо. Вдруг какаято тень накрыла ее, и на тротуар, скрипнув тормозами, въехал незнакомый грузовик. В поле зрения Лиз попали ноги в сапожках, потом кто-то схватил ее под мышки и вытащил на щебеночное покрытие. Грудь оцарапали заклепки куртки…

Гудрун! Это была Гудрун…

Лиз смахнула маску и уцепилась за отвороты потертой кожаной одежды. Бледное лицо девушки расплывалось перед глазами. Вокруг них уже образовалось кольцо зевак.

— Чистого кислорода, быстро! — пробормотала Лиз. — А еще… раствор аспирина… в вену… и кортизон… Затем кессон… барокамеру…

Это были ее последние слова. Мрак туннелей настиг ее, превратив в черный монолит.

БЕГЛЯНКИ

Сознание Лиз воспринимало лишь окружающее, странным образом суженное, будто мир вдруг сжался до размеров кровати, мшистого прямоугольника, прикрытого шершавым, отвратительным полотном. Лиз лежала на этой простынной равнине с вытянутыми вдоль тела руками, тяжелая и неподъемная. Временами ее восприятие изменялось. Кровать становилась необъятной, а сама она — микроскопической. Иногда все было наоборот: Лиз вдруг начинала расти до бесконечности, и ее конечности вылезали за пределы ложа, бросаясь на штурм здания, окрестностей, Вселенной… Откуда-то приходили запахи. Их приносили ветры, пассаты с антисептической затхлостью. Часто какие-то насекомые из градуированного стекла вонзали свои железные жала в ее вены, впрыскивая ужасные яды, несущие забытье. Тогда Лиз засыпала на века, перепрыгивая через геологические эры… Она смыкала веки, безразличная к эрозии времен на горах. Позже, когда Лиз вновь открывала глаза, уже пролетали тысячелетия, горные пики были обтесаны ветрами, моря высохли, континенты раздробились, раскрошившись на дне морских впадин.