Печальные песни сирен - Серж Брюссоло

— Ты постоянно говоришь об отравлении газами, — заметила Лиз, — тебе известно, что это такое?

— Ну да, это такая штука, которая пожирает мозг. Сигары тоже так делают.

— Сигары?

— Ну да. Есть два коридора, заваленных илом. Оттуда идет отвратительный запах. Если подойти к первому, начинаешь смеяться. У второго ощущаешь дикий страх. Порой, когда в племени совершается преступление, Первый Класс приговаривает преступника к изгнанию в коридор страха. Его связывают и подталкивают палками. От страха он умирает.

— Ты покажешь мне? — попросила Лиз. Малыш раздраженно топнул ногой.

— Не надо туда ходить, — отчеканил он, — это опасно! Коридор смеха — это для одуревших от наркотика. Они там смеются до тех пор, пока не сойдут с ума. Они даже забывают есть и пить. Иногда они умирают от голода, даже не заметив этого.

— Покажи мне!

Он уступил, поманил Лиз пальцем и показал ей облицованный коридор, наполовину заполненный илом. Лиз прищурилась. Она сразу различила стальной баллон, снабженный манометром. Что-то вроде торпеды цвета хаки. Стальной цилиндр — «сигара» — стоял вертикально в отвердевшем иле.

«Контейнер с нервным газом, использующимся в военных целях», — подумала Лиз. Баллон, принесенный волной ила в глубину. Из него понемногу вытекает газ через клапан, проржавевший от сырости. Сколько же их на всей железнодорожной сети? Много, наверное. И газ просачивается в вентиляционные отверстия помпы. Накачивая воздух, компрессор посылает и яд. Вот почему ей стало плохо во время инцидента, приведшего к смерти Ната. На маленькой станции, где они нашли для себя убежище, тоже находился контейнер с нервным газом под давлением! Затопленная лаборатория разбросала свои отравленные дары! Баллоны плыли наугад, их несли потоки ила. Время довершило остальное: из окисленных детендеров с неслышным шипением вытекала сегодня тонкая струйка, неся смерть и безумие.

— Не подходи! — повторил ребенок, вцепившись в бедро Лиз. — Ты начнешь смеяться, смеяться, и никто к тебе не придет!

С гудящей головой она повернула обратно. Так вот она, улика, которую требовал Шмейссер! Эта деталь позволит создать новую комиссию по расследованию! Нужно срочно подняться, чтобы незамедлительно подать рапорт. А потом она сможет служить проводником бригады экспертов. Но для этого необходимо, чтобы станция «Кайзер Ульрих III» уцелела после подрывной работы пиратов. Ее обитатели должны следить за подходами, чтобы помешать возможному их минированию. Удастся ли ей внушить это шефу клана, этому Первому Классу?

Лиз нахмурилась. Ей казалось, что она о чем-то забыла, но не знала точно, о чем именно.

В раздражении она передернула плечом.

— Пойдем к краю платформы? — предложила Лиз. Ребенок быстро согласился, почувствовав облегчение оттого, что она уходила от коварных коридоров. Они молча прошли до мутной воды, плескавшейся у кромки платформы. Лиз встала на колени, вглядываясь в поверхность, стараясь обнаружить признаки подводной деятельности, но не заметила ни одного подозрительного пузырька.

— Под водой есть злые люди, — сказала она, — они хотят подложить бомбы, чтобы обрушить свод над нашими головами. Нужно следить за туннелями, создать команду пловцов… понимаешь?

Мальчик недоверчиво засмеялся:

— Под водой есть рыбы и кожаные мертвецы. Людей там нет. Все это сказки. Их рассказывают женщины, чтобы напугать своих младенцев! А я уже не младенец!

Лиз удрученно вздохнула. Ничего у нее не выйдет, она это чувствовала.

— Пойдем! — Мальчик вновь стал серьезным. — Пора кушать.

Она последовала за ним. Мигрень опять подступала. У Лиз не было сил размышлять. В полукоматозном состоянии она, шатаясь, шла за ребенком. Они встали в очередь, которая продвигалась к подобию столовой, где женщины в лохмотьях распределяли рыбью похлебку, черпая прямо из вычищенной бочки, служившей котлом. Лиз пожевала пресное рагу, поданное на куске жести вместо тарелки, и пошла прилечь, чтобы набраться сил. Почти повсюду деятельность замерла; наступила одна из многочисленных пауз, вехами отмечавших время.

Ее сон прерывался астматическими приступами кашля. Лиз приснилось, что некий десантно-диверсионный отряд аквалангистов захватил станцию и расстреливал из базуки центральную опору, где находился компрессор. Лишившись своих механических легких, все оставшиеся воздушные карманы вскоре агонизировали.

Лиз проснулась вся в поту, нечем было дышать.

Несколько позже ей пришлось участвовать в коллективной рыбной ловле сетью, сплетенной из электрических проводов с разнокалиберными ячейками. Покончив с этим занятием, она опять уснула прямо на платформе среди других рыбаков.

Еще позже — вечером, на следующий день, в последующие дни? — Лиз вошла в повседневную жизнь клана — чинила сети, заменяла кухарок над кипящей похлебкой, уважительно чистила «кожаных предков» в обществе мальчика и его баночек с ваксой. В голове стоял беспрерывный гул, нарушая течение ее мыслей. Чтобы избавиться от мигрени, она научилась создавать пустоту, ни о чем не думать. Лиз только чувствовала. Это элементарное животное существование подбадривало ее, и она часто прибегала к непристойным жестам, чтобы получить механическое наслаждение от своего тела.

Иногда во время пауз ее посещали кошмары, и Лиз просыпалась, сраженная ужасающей уверенностью, что забыла что-то очень важное! Тогда она припоминала недавнее задание, выполненное вместе с членами клана, но не находила ни одной ошибки, из-за которой ее сослали бы в смертоносный коридор. Приободрившись, Лиз снова ложилась и силилась провалиться в блаженное забытье, проклиная прихотливые сновидения с их беспочвенными страхами.

А потом шли очередные работы, другие паузы, другие задания, другие галлюцинации, другие…

Лиз стала заложницей вечного настоящего, бесконечного дня… Ночная лаконичность, наверное, не придет в течение многих веков.

Разреженный воздух приводил в онемение ее мозговое вещество. Подобно черепахе, мозг Лиз впадал в спячку, прикрывшись костяным панцирем ее черепа. Сознание Лиз погрузилось в долгий наркотический сон. Ее мысли, решения увязли в иле. Ил метро входил в Лиз через ноздри, уши, овладевал ее мозгом. Иногда проскакивала искорка, но Лиз так устала, что сейчас же прогоняла эту надоевшую муху, напевая рабочую песенку. Она рыбачила, чинила сети, варила рыбью похлебку, она…

Но это была жизнь. Да, жизнь. Состояние покоя. Руки работают лучше, чем голова. Ноги лучше, чем вы, изучили ежедневный маршрут и несут тела подобно давно запрограммированным машинам. Жизнь…

Руки Лиз научились выбирать сети, ячейка за ячейкой вытаскивать эту мягкую западню, трепещущую под ударами хвостов пойманных рыб. Ее пальцы, ладони, сначала болевшие, стали мало-помалу нечувствительными. Плоть ее уже не реагировала на ссадины и царапины, и небольшие раны, полученные на работе, отдавались в нервах лишь далеким неживым эхо. Эта поверхностная нечувствительность — прямое следствие гипоксии. Ее принимали с признательностью, ибо анестезирующая пленка, покрывавшая тело, была невидимой защитой от холода. Некоторые были к нему более восприимчивы, и им завидовали.

Да, Лиз научилась ловить рыбу, ставить удочки, вытаскивать верши. Рыбы ловилось обычно больше, чем потреблялось, ибо излишек углекислого газа подавлял пищеварительный процесс, порождая всеобщую хроническую потерю аппетита. Из-за отсутствия аппетита ели по необходимости; те же, кто противился принуждению, чахли и слабели на глазах. Это сильнее проявлялось в кварталах, «не пригодных для дыхания», в частях зала, плохо обслуживаемых помпой. У их обитателей были гиперразвитые грудные клетки, формой напоминающие бочонки. Кстати, многие страдали сердечными заболеваниями, почти все — тахикардией или гипертонией. Первый Класс уверял, что здесь действует механизм естественного отбора, приостанавливающего размножение. Всеведущая помпа предусмотрела все.

Бедняки воротили нос от еды, не обращая внимания на призывы передвижной столовой. Необходимо было создать милицию, чтобы заставлять их подходить с котелками к раздаточной ложке поварих. Увеличилось количество обманов. При приближении патруля прятались, и нередко милиция била нарушителей, силой заставляя их есть…

ПРОВАЛ В ПАМЯТИ

Время от времени клан собирался, чтобы пропеть гимн помпе, называемый также песнью спрута. Нелегкое это было дело, поскольку клан с трудом вспоминал слова песнопения. Сам Первый Класс едва расшифровывал их на клочке бумаги. Все повторяли за ним, сливая строфы в невнятное гудение. Потом наступал черед проповеди жреца Только-для-инвалидов. Содержание ее почти не менялось, но немногие осознавали это.

— Помпа стареет, — говорил он, — и однажды воздуха не хватит на всех. Тогда придется сократить количество ртов, поглощающих воздух, прибегнуть к ограничениям. Мы повяжем кожаные ремешки вокруг горла бесполезных, паразитирующих потребителей кислорода. Да, придет день, и у нас появятся палачи…