Давай поженимся! (сборник) - Наталья Нестерова

— Если вас это не обижает, — галантно склонил голову Федор Егорович.

— Не обижает, — заверила Марина. — Кстати, напомните мне, где мои портреты представлены? — насмешливо попросила она. — Забылось за давностью лет.

Федор Егорович с готовностью откликнулся, точно урок выдал:

— Фрески капеллы дель Арена в Падуе и в церкви Санта-Кроче во Флоренции. Совсем не помните Падую, церковь Марии Милосердной? Ну? — подсказывал Федор Егорович. — Небольшой храм, построенный рядом с античным амфитеатром, и поэтому его стали называть капелла дель Арена?

— Вы в самом деле художник? — поразилась Марина. — Рисуете маслом, акварелью?

— Рисуют дети, — поправил ее Федор Егорович. — А художник пишет.

— И что вы написали?

— Кистей в руки не беру, — сообщал Федор Егорович. — Я пишу в своем воображении.

— Ага, в воображении. Понятно. И как выглядят картины, к которым не прикладывали рук?

«Дура! — мысленно обругала себя Марина. — Зачем его злить? Такой славный сумасшедший! Бедненький!»

— Вы иронизируете напрасно, — грустно сказал Федор Егорович. — Глубочайшая трагедия моей жизни в том, что никто не видит моих полотен.

— Трудно, знаете ли, увидеть то, чего не существует в природе.

— Это даже невозможно, к несчастью! — Федор Егорович скривился, чуть не плакал. — Но! — тряхнул головой, отогнал грустные думы. — Я не одинок! Представьте, сколько существовало художников, скульпторов, архитекторов, гончаров, вышивальщиц и прочих творческих людей, которые так ничего и не создали! Вы, например? Никогда не хотели что-то сотворить?

— Я мечтала связать покрывало, — вдруг призналась Марина. — Связать крючком большое-большое покрывало. Как Пенелопа, только не распускать его. Шерсть собирала. У меня полшкафа ею забито, всякие клубочки, остатки, ошметки. Понимаете? Покрывало из остатков шерсти, ниток — того, что не пригодилось, что выбрасывают. Это как букет из полевых цветов собирать. Лучший полевой букет, когда рвешь цветы по дороге. А начнешь их комбинировать, икебану строить — мура выходит. Так и с нитками. Я брала бы их, какие из мешка под руку попадутся, и вязала. Один за другим клубочки кончались бы и превращались в покрывало.

— Вы его видите?

— Нет, правильнее сказать, я его чувствую. Оно удивительно красивое.

— Точно как у меня! — заверил Федор Егорович.

«Кто из нас сумасшедший?» — спросила себя Марина.

— Не пугайтесь! — Он снова легко понял ее настроение и выражение лица. — И вы перестали кушать. Мой подарок? Пожалуйста! — Он протянул Марине пирожок.

Аппетит у нее пропал, давно насытилась. Но Марина взяла пирожок, откусила, стала жевать. Федор Егорович услужливо поднес стакан с остывшим чаем.

— Вкусно? Вы любите с капустой? — спросил он.

— Угу! — ответила Марина с набитым ртом.

«Неужели всем нам не хватает, — думала она, — вот такого сдвига по фазе? Нет, вопрос должен быть поставлен иначе. Требуется ли здоровому человеку, чтобы вернуться к нормальной жизни, поговорить с тем, у кого шарики за ролики заехали? Ответ положительный. Федору Егоровичу более всего хочется услышать про Джотто, а он деликатно кормит меня холодными пирожками. Купленными на последние деньги, кстати!»

— Итак, — проглотив, сказала Марина, — художник итальянского ренессанса Джотто.

— Проторенессанса, — поправил Федор Егорович. — Он был предтечей Возрождения.

— Не знаю я вашей нумерации. — Марина вытерла губы салфеткой. — Конкретно! Что вы хотите о нем узнать?

Федор Егорович в волнении ломал пальцы. Жесты и морщины у него были женственными. Но они не лишали мужественности, а придавали ей трогательную слабинку, которая бывает так мила женскому сердцу.

«В этом сумасшедшем бездна сексуальности, — признала мысленно Марина. — Чур меня! Не хватало еще на пациентов психушки заглядываться!»

— Сформулировать конкретные вопросы сложно, — торопливо говорил Федор Егорович. — Я впервые беседую с моделью, которая позировала великому художнику. Вы были его музой! Понятно, все слова, которые сказал вам Джотто, были словами восхищения и любви. Меня же интересуют его взгляды на творчество, на место художника в толпе обывателей. Как мы зависим от этой толпы! Она нас не понимает, и только она может нас оценить!

— Не волнуйтесь! — попросила Марина. — Что могу сказать я, простая модель и муза? Да и помню плохо… Джотто был…

— Как бы не от мира сего? — робко предположил Федор Егорович.

— Точно, вроде вас. Я ему позировала, а сама думала, что на обед приготовить.

— Ах, как верно! Мои мысли! — Федор Егорович покраснел от волнения. — Женщина! Она думает о какой-то ерунде: обеде, капусте, нарядах. А ее лицо в этот момент озаряется божественным светом.

— Джотто просил меня думать исключительно о новых платьях, — подтвердила Марина. — Ох, поносили бы вы те корсеты! Час одеваешься, час раздеваешься, как теперь на метро до работы добираться. Федор Егорович! Очень вас прошу не нервничать!

— Буду спокоен, — обещал сумасшедший. — Хоть какие-нибудь намеки, фразы Джотто? — взмолился он.

«Чем же тебя, блаженный, порадовать?» — задумалась Марина.

Она крутила в руках стакан, Федор Егорович терпеливо ждал.

— Джотто Ди… Ди…

— Ди Бондоне, — подсказал Федор Егорович.

— Ага, Джотто Ди Бондоне был… был… — Марина решительно не могла вообразить, каким был художник проторенессанса. — Внешне… очень… не очень…

— Не очень! — грустно кивнул Федор Егорович. — Прямо сказать, дурен собой.

— Но у него был замечательный характер! — вступилась Марина за Джотто. — Его любили друзья. Например… как его?

— Данте. Великий Данте был близким другом Джотто. Ах, сколько вечеров они провели за блестящими беседами! Они вдохновляли друг друга. Дружба, как и любовь, дарит вдохновение. А Петрарка, конечно, — смущенно улыбнулся Федор Егорович, — преувеличил, когда сказал: «Перед образами Джотто испытываешь восторг, доходящий до оцепенения!»

— А вы, случайно, не того? — заподозрила Марина. — Не вы ли были Джотто в прошлой жизни?

— Вы заметили? — радостно вспыхнул Федор Егорович. — Нет, нет! — замахал он руками. — Это было бы ужасно нескромно. Вы бы подумали, что я сумасшедший. То есть я и есть сумасшедший, — запутался он, — но должна быть мера. Искусство — это мера в вымысле и безумии. Безумие без меры — есть болезнь.

— А вы здоровы?

— Абсолютно! — заверил Федор Егорович и тут же уточнил: — С медицинской точки зрения у меня целый букет диагнозов. Но кого они волнуют? Вас волнуют?

— Нисколько! — честно сказала Марина.