Красная площадь - Мартин Смит

Аркадий нашел дорогу, по которой он приехал на такси, и отправился по восточной стороне парка в сторону музеев на Принцрегентенштрассе. В свете фонарей мелькали проносящиеся машины. Небо уже было темнее, чем в летнюю ночь в Москве. Классический фасад Дома искусств выглядел почти плоским.

Аркадия вдруг осенило, что западной стороной парк выходит на Кенигинштрассе [3], на которой жил Борис Бенц. Дома здесь своей импозантностью оправдывали название улицы — это все были роскошные каменные особняки с благоухающими розами, аккуратно подстриженными газонами перед ними.

Дом, где проживал Бенц, находился между двумя громадными зданиями, исполненными в кокетливом югенд-стиле. Зажатым в середине оказался гараж, переделанный под медицинское заведение. Напротив кнопки звонка на третий этаж стояла фамилия Бенц. Свет не горел. На всякий случай Аркадий нажал на кнопку. Безрезультатно.

По обе стороны двери были окна из свинцового стекла. Внутри на приставном столике стояла ваза с сухими васильками и лежали три аккуратные стопки корреспонденции.

Никто не отозвался и когда Аркадий нажал кнопку второго этажа. На звонок на первый этаж откликнулся голос, и Аркадий сказал:

— Das ist Herr Benz. Jch habe den Schlussel verloren, — он надеялся, что сказал, что потерял ключ.

Звякнул колокольчик, и дверь открылась. Аркадий быстро просмотрел почту: медицинские журналы и рекламные листки авторемонтных мастерских и салонов искусственного загара. Для Бенца лежало единственное письмо — из банка «Бауэрн-Франкония». Над обратным адресом некто Шиллер от руки написал свою фамилию.

Тот, кто впустил Аркадия внутрь, все же не был полностью в нем уверен. Дверь на первом этаже приоткрылась, и из нее выглянуло суровое лицо в шапочке медсестры:

— «Wohnen Sie hier?» (Вы здесь живете?), — женщина уставилась на столик с корреспонденцией.

— O nein! — он ретировался, удивляясь, что ему позволили проникнуть так далеко.

Аркадий был не очень знаком с западными обычаями, но его поразило то, что уборщица сообщает незнакомому человеку, сколько времени не будет дома хозяина, и то, что она проявила такое терпение, пытаясь понять примитивный немецкий язык звонившего. И зачем она убирала квартиру, если Бенц уехал? Письмо также вызывало у него вопросы. В Москве вкладчики приходили со сберегательными книжками и становились в очередь. На Западе банки посылали выписки счетов по почте. Но подписывают ли в таком случае конверты?

Он прошел метров двести по Кенигинштрассе, перешел на другую сторону улицы и по дорожке парка не спеша вернулся и сел на скамейку, с которой хорошо просматривался дом Бенца. Был час, когда мюнхенцы выводили гулять своих собак. Они отдавали предпочтение мелким породам — мопсам и таксам не больше пивных кружек. Затем вышли на прогулку пожилые элегантно одетые парочки. Некоторые из них — с соответственно подобранными тросточками. Аркадий не удивился бы, если бы увидел разъезжающие по Кенигинштрассе экипажи.

В дверь дома входили и выходили люди. В длинных темных машинах отъезжали врачи. Наконец появилась суровая сестра. Бросив прощальный взгляд на дом, дабы все было в порядке, она удалилась.

В какой-то момент Аркадий почувствовал, что фонари стали ярче, дорожка потемнела, наступила ночь. Было одиннадцать часов. В чем он был уверен, так это в том, что господин Бенц не вернулся.

В пансион Аркадий возвратился во втором часу ночи. Обыскивали ли комнаты в его отсутствие, трудно было сказать: они выглядели так же пусто, как и раньше. Он вспомнил, что надо было купить поесть, однако он забыл это сделать. Получалось, что здесь, окруженный изобилием, он вдруг вздумал голодать.

Он сел к окну и закурил последнюю сигарету. На вокзале было тихо. На путях светились красные и зеленые огни. Находившаяся рядом с вокзалом автобусная станция была закрыта. Вдоль улицы стояли, выстроившись в ряд, пустые автобусы. Время от времени мелькал свет автомобильных фар, гонясь… за чем?

Чего мы сильнее всего желаем в жизни? Знать, что кто-то где-то помнит и любит вас. (Еще лучше, когда любим мы.)

Если ты твердо в этом уверен, можно вынести все.

И что может быть хуже, чем обнаружить вдруг, какой беспочвенной была твоя вера?

Так что лучше не торопить этот момент.

Утром к Аркадию зашел Федоров, который мельтешил по квартире, словно прислуга перед проверкой качества уборки.

— Вице-консул вчера просил присмотреть за вами, но вас не было дома. Ночью тоже. Где вы были?

Аркадий ответил:

— Смотрел достопримечательности, бродил по городу.

— Поскольку вы должным образом не представлены мюнхенской полиции, не имеете полномочий и не знаете, как проводить здесь расследование, Платонов беспокоится, что вы нарветесь на неприятности и впутаете в них других, — он заглянул в спальню. — Без одеяла?

— Забыл.

— На вашем месте я бы тоже не беспокоился. Вы же здесь ненадолго, — Федоров открыл стенной шкаф и стал выдвигать ящики. — И все еще без чемодана? В карманах, что ли, повезете покупки:

— По правде говоря, я еще не ходил по магазинам.

Федоров решительно вернулся на кухню и открыл холодильник.

— Пусто. Знаете ли, вы типичный советский урод. Вы до того отвыкли от еды, что даже не в состоянии ее купить, когда кругом всего навалом. Очнитесь, это не сон. Здесь шоколадное царство, — он одарил Аркадия улыбкой. — Боитесь, что примут за русского? Верно. Они до такой степени презирают нас, что платят нам миллионы марок на расходы, связанные с отъездом из ГДР, и строят нам в России казармы, лишь бы только мы убрались. Тем больше причин покупать, пока есть возможность, — он закрыл дверцу холодильника и вздохнул, будто заглянул в склеп. — Ренко, ведь вам же в любую минуту, возможно, придется уехать. Считайте свою поездку отпуском.

— Как прокаженный из лепрозория?

— Вроде того, — Федоров достал сигарету и, не угощая собеседника, закурил. Аркадию не так уж и хотелось курить натощак, но он мог твердо сказать, что русские у себя дома, даже следователи, так бы не поступили.

— Не будет ли вам в тягость проверить, что у меня на завтрак?

— Сегодня с утра я должен проводить в аэропорт Белорусский женский хор, встретить и разместить делегацию заслуженных артистов с Украины, присутствовать на ленче представителей Мосфильма и Баварской киностудии, а потом провести прием в честь Минского ансамбля народного танца.

— Приношу извинения за любые осложнения по моей вине, — он протянул руку. — Пожалуйста, зовите меня просто Аркадием.

— Геннадий, — вынужденно пожал руку Федоров. — Если бы вы поняли, какой вы для нас чирей на заднице.

— Хотите, чтобы я отмечался? Я могу позванивать.

— Нет, спасибо. Ведите себя, как все. Походите по магазинам. Купите сувениры. Возвращайтесь к пяти.

— К пяти.

Федоров не спеша направился к двери.

— Выпейте пивка в Хофбраухаус. Пару кружек.

Аркадий выпил кофе, стоя за столиком в вокзальном буфете. Федоров был прав: за пределами России он не знал, как вести расследование. С ним не было Яака и Полины. Без официальных полномочий он не мог привлечь местную полицию. С каждой минутой он все больше чувствовал себя чужаком. На прилавке лежали горы яблок, апельсинов, бананов, тонко нарезанной колбасы, свиных ножек — все можно было купить, а рука украдкой тянулась к пакетику с сахаром. Он остановился. «Советский урод», — подумал он.

В конце бара стоял человек, почти ничем не отличавшийся от него: та же бледность, тот же неопрятный пиджак, разве что он пытался стянуть апельсин. Воришка заговорщически подмигнул ему. Аркадий оглянулся. По обе стороны центрального зала стояло по двое солдат в серой форме с автоматами. «Отряды по борьбе с терроризмом, — дошло до него. — У Мюнхена свои заботы».

Он смешался с проходившей мимо группой турок и направился к метро. На ступенях Аркадий повернул назад и слился с толпой, спешащей к выходу. Выйдя на поверхность, он постоял на краю тротуара вместе с добропорядочными мюнхенцами, ожидая, когда переключится светофор, затем внезапно сорвался с места на красный свет и в разрыве между машинами добежал до островка посреди улицы, потом снова побежал навстречу выстроившимся на другой стороне пешеходам, с ужасом наблюдавшим за ним.

Аркадий сделал крюк, пройдя сквозь пассаж, и вышел на пешеходную аллею, где был вчера. Он долго шел, безуспешно пытаясь найти телефонную будку со справочником, пока в одном из переулков не увидел наконец одну из них. Возле будки стояла крошечная женщина в пальто до пят и подчеркнуто смотрела на часы, словно Аркадий опаздывал. Зазвонил телефон, и она, проскользнув мимо него, завладела будкой.

Табличка на двери гласила, что это один из немногих телефонов общего пользования, который отвечает на вызовы. Разговор женщины был бурным, но коротким. Закончив говорить, она решительно повесила трубку. Распахнув дверь, объявила: «Ist frei» [4], — и зашагала прочь.