Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана - Александр Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уцелевшие народники перебрались в Москву, где объединились с учившимися в Европе студентами. Они начали вести широкую пропаганду на заводах и фабриках, устраивались туда конторскими служащими и мастерами. Николай Некрасов писал:
«За желанье свободы народуПотеряем мы сами свободу,За святое стремленье к добру —Нам в тюрьме отведут конуру».
Во всем обществе обсуждали слова великого поэта: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Народники решили создать единую революционную организацию с выборным и сменяемым руководством. На российских фабриках и заводах появились рабочие кружки, в которых народники вели агитацию и пропаганду революционно-социальных идей. Кружки действовали на десятках предприятиях, на железной дороге, в столярных, слесарных, кузнечных мастерских. В конце 1874 года в Москве была создана «Всероссийская социально-революционная организация», с отделениями в Туле, Иваново-Вознесенске, Киеве и Одессе. Организация имела программу и устав, но на общем собрании утвердить их не смогли.
Летом 1874 года Александр II поручил Третьему отделению произвести следствие «о распространении в народе в разных местностях империи преступной пропаганды». К осени с помощью доносов членов рабочих кружков арестовали и в феврале 1877 года начался «процесс 50-ти». Вся Россия читала речь на суде рабочего Петра Алексеева, превратившегося из обвиняемого в обвинителя:
«Мы продаемся на сдельную работу из-за куска черного хлеба. Нас розгами и пинками приучают к непосильному труду. Мы питаемся кое-как, задыхаемся от пыли и зараженного нечистотами воздуха. Мы спим где попало, на полу, без всякой постели и подушки, завернутые в лохмотья и окруженные бесчисленными паразитами. Рабочему довели заработную плату до минимума. Мы работаем семнадцать часов в день за сорок копеек и нам не по праву выписывают штраф. Везде одинаково рабочие доведены до самого жалкого состояния. Это ужасно! При таких условиях жизни работников невозможно удовлетворить самые необходимые человеческие потребности. Господа! Неужели кто полагает, что мы, работники, ко всему настолько глухи, слепы, немы и глупы, что не слышим, как нас ругают дураками, лентяями, пьяницами? Мы этого не заслуживаем. Неужели мы не видим, как вокруг нас богатеют и веселятся за нашей спиной? Рабочий народ, не получающий никакого образования, смотрит на это, как на временное зло, как на правительственную власть, временно захваченную силой, и ворочащую нас с лица на изнанку. 19 февраля стало для нас одной мечтой и сном! Эта крестьянская реформа – реформа дарованная, хотя и необходимая, но не вызванная самим народом, не обеспечивает самых необходимых потребностей крестьянина. Мы по-прежнему остались без куска хлеба, с клочками никуда не годной земли и перешли в зависимость к капиталисту. Русскому рабочему народу остается только надеяться самим на себя и не от кого ожидать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодежи. Она одна братски протянула нам руку. Она одна подала свой голос на все слышанные крестьянские стоны Российской империи. Она одна неразлучно пойдет с нами до тех пор, пока поднимется мускулистая рука миллионов рабочего люда и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!»
Алексеева пытались остановить, пытались заткнуть ему рот судьи. В зале суда творилось что-то невообразимое. Арестованных по «процессу 50-ти» приговорили к сибирской ссылке и каторге, Алексееву дали десятилетний каторжный срок и зарезали в Сибири.
Речь рабочего Алексеева, введшая власть в столбняк, была тайно отпечатана народниками, распространена по империи и тысячами экземпляров ахнула по России.
После февральского «процесса 50-ти» в октябре 1877 года грянул крупнейший российский «процесс 193-х», на котором судили ходивших в народ. Обвиняемых разделили и судили по группам. Подсудимые предложили судьям сразу огласить заранее написанный приговор. Отчеты о процессе были тут же запрещены к печатанью в газетах, подробности суда быстро становились известны в российском обществе. 15 ноября 1877 года по поручению народников сквозь жандармские и судебные вопли смог произвести речь великолепный Ипполит Мышкин.
Сын военного писаря и крепостной крестьянки, служивший военным стенографистом, Мышкин после увольнения со службы купил типографский станок в Москве, где печатал книжечки для народного просвещения, большую часть которых запрещала невесть откуда взявшаяся цензура. В июле 1875 года Мышкин в форме жандармского офицера прибыл в сибирский Вилюйск с поддельным письмом: «Выдать государственного преступника Николая Чернышевского поручику Отдельного Корпуса Жандармов Мещерскому для перевозки его на новое местожительство в Благовещенске». Мышкин приехал без двух конвойных унтер-офицеров, это вызвало подозрение, он обиделся, ушел, был пойман и судим в «процессе 193-х», где был объявлен «главным организатором революционного сообщества». Его речь, как и выступление Алексеева, прогремела по России: «Наша цель в том, чтобы создать на развалинах этого строя тот порядок вещей, который бы удовлетворял народным требованиям. Этот строй может быть создан только путем социальной революции, потому что государственная власть закрывает все пути к мирному достижению этой цели. Эта власть никогда добровольно не откажется от насильственно присвоенных себе прав!»
Более пятидесяти раз судья останавливал Мышкина, грозил вывести его из зала суда. Великолепный Ипполит гремел на всю империю: «У нас нет гласности, нет даже возможностей выяснить истинный характер дела. И где же? Даже в зале суда! Я имею полное право сказать, что это не суд, а пустая комедия или нечто худшее, более отвратительное и позорное, чем публичный дом. Там женщина из нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества».
Сквозь поднявшийся в зале суда рев корреспонденты иностранных газет стенографировали речь Мышкина, прокурор хрипел, что «это чистая революция», товарищи закрывали Мышкина от жандармов, которые пытались тащить его за волосы, в зале падали в обморок, председатель суда со страху убежал из зала и все это в подробностях узнала Россия. В январе 1878 года неумелые судьи объявили приговор по «процессу 193-х», приговорив к сибирской каторге шестьдесят пять человек, а еще тридцать к ссылке. Девяносто человек, просидевших во время следствия годы в тюрьмах, пришлось оправдать.
Ипполит Мышкин получил десять лет каторги. За издевательства над заключенными он публично во время церковного богослужения в тюрьме дал пощечину смотрителю. Его объявили сумасшедшим и перевели в другую тюрьму. После убийства Александра II Мышкина в мае 1881 года отправили в Сибирь, в Нерчинск. За речь, сказанную в Иркутске над гробом замученного товарища, ему добавили еще пять лет каторги. В феврале 1882 года Мышкин смог бежать со страшной Карийской каторги, был пойман во Владивостоке, летом 1882 года посажен в Петропавловскую крепость, а в августе 1884 года – в Шлиссельбург.
Во время следствия политических держали сначала в Петропавловской крепости, а потом, после объявления приговора, переводили в Шлисельбург, в «русскую Бастилию», находящуюся на острове у истока Невы в Ладожское озеро, в шестидесяти километрах от Петербурга.
В 1810 году Шлиссельбург стал называться государевой тюрьмой, в которой позднее сидели декабристы. Ее режим называли могильным. У узников были только номера и камеры пять шагов в длину и три в ширину, сырые, полутемные, со спертым воздухом. Законов о тюремном заключении в империи не было и в Шлиссельбурге царил дикий произвол, издевательство, воровство, лихоимство администрации. Только в июле 1884 года Александр III подписал «Положение о Шлисельбургской крепости», в которой начались казни. Узники были в полной изоляции, им запрещались физическая и умственная деятельность. Две трети Положения перечисляли наказания за неповиновение тюремному начальству. Права администрации не ограничивались. Обычно треть узников казнили, треть умирали сами от страшных условий содержания, каждый двадцатый кончал жизнь самоубийством. Тюрьма постоянно расширялась, появлялись многоэтажные корпуса «Сахалин», «Зверинец», четырехэтажный корпус на пятьсот человек.
25 декабря 1884 года Ипполит Мышкин бросил тарелку в тюремного смотрителя с говорящей кличкой «Ирод». На закрытом военном суде он заявил: «Я хотел содействовать гуманному решению тюремного вопроса, показать резкое противоречие между требованиями христианской нравственности и отношением к политическим заключенным». За брошенную в смотрителя тарелку Ипполита Мышкина, конечно, расстреляли. Намного позже его товарищи нашли на камнях его камеры надпись «26 января 1885 года я, Мышкин, казнен» и рассказали об этом России.
