Улыбнись мне, Артур Эдинброг - Антонина Крейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, типа, это ведь их ответственность. Притащил землянина — верни, откуда взял. Покорми землянина. Успокой землянина. Развесели землянина и обеспечь ему комфорт.
Я быстро поймал волну и вконец обнаглел. Требовал свеженьких девственниц, чтобы не печалиться, икры красной и чёрной, ойл-массаж и другие радости. Потом сибаритство мне надоело, и я, как я уже говорил, взялся за работу. Потому что, в общем и целом, мир мне понравился, и я решил тут остаться, как минимум, на какое-то время.
А может быть, и навсегда.
Примерно через два месяца после своего попа-данства я познакомился с Амандой и Артуром. Это было эпично: Артур засветил мне бейсбольным мячиком прямо в лицо. Я шёл по лужайке, весь такой вдохновлённый, сдавший свой первый иномирный финансовый отчёт, и вдруг мне ломают нос какой-то кожаной штукой.
И я бы рассвирепел и вконец обезумел, если бы извиняться не прибежала Аманда. Она была… Даже не знаю. Как ледяная кока-кола в запотевшей стеклянной бутылке — да на песчаном пляже, да в самый жаркий летний день. Блондинка — дерзкая, обалденно красивая, говорливая и с такой весёленькой придурью в характере. На войну с ней не пойдёшь, а вот в быту с такой весело и задорно.
А главное — у неё была какая-то сногсшибательная способность со всеми и обо всём договариваться. Идеальная коммуникабельность, всем бы такую. Её профилем были языки — маг-лингвист, понимаешь, — и это очень ей подходило. Эта фантазёрка умела материться на сорока чудовищных наречиях. И «чудовищных» тут — вполне себе научное определение.
В общем, прибежала Аманда мой сломанный нос утешать. И меня, как к нему приложение.
— Ой, — говорит, — мой парень вас поранил, пока учил меня подавать мяч. Мне так жаль!
— Может, — говорю, — в топку тогда этого парня? Я бы тебя научил без причинения вреда прохожим.
— Но ведь с причинением веселее! — захлопала ресницами она. — Как бы иначе мы с вами познакомились, мистер Иномирный, звезда университета Форван?
— О, даже так? Я уже знаменит?
— Знаменитее всех, — серьёзно кивнула эта егоза, сграбастала меня за ладошку и поволокла к Эдинброгу. — Арти! Подлечишь беднягу?
Он подлечил и сам тоже извинился. Мы разговорились.
Первые полчаса, признаюсь, я смотрел только на Аманду. Впрочем, Артур мне тоже понравился. Смешной такой, важный, как индюк, но вроде умненький. Мы с ним сразу же начали придумывать всякую фигню, а Аманда всё смеялась, смеялась… И зубы у неё были, как чищеный миндаль — ровные и белые.
В итоге мы стали дружить втроём. Они-то встречались, конечно. Я снисходительно смотрел на то, как они держатся за руки, пока мы болтаем, как иногда задерживаются за поворотом, чтобы вволю пообниматься. Думай обо мне что хочешь, Вилка, но вообще я нормальный парень, и потому, когда с Артуром спелся, Аманду себе запретил.
Ну красивая, да. И что? Мало здесь, что ли, красивых, в магическом мире? У них на третьем курсе учатся заклятьям, легко заменяющим пластику у хирурга.
Так прошёл год.
В столицу сообщили, что меня на Землю телепортировать не надо, тут останусь. Артур уже потихонечку отвергал предложения о работе на другие два королевства, которые ему регулярно сыпались: а то непорядок! У нашего правителя, видишь ли, есть такая золотая птичка, как папашка Эдин-брог, который скоро мир от Тварей спасёт, а у тех двух королей никого нет из великих волшебников! Нехорошо! Артур сначала зачитывал нам приглашения вслух, а потом рвал их и таким стильным щелчком поджигал.
«Посмеялись, и хватит, — говорил он, — Ненавижу политику. Ни за что в неё не сунусь». «Ну Арти, — щекотала его Аманда, — ну ты чего! С твоим потенциалом ты бы там всех подмял! Изобрази придворного мага, а сам потихоньку встань и над министрами, и над королём, а потом над всеми королями… Власть над миром — это так сексуально!» «Созидание — это сексуально. А наш мир — это три полудохлые страны, сплошное уныние», — фыркал Эдинброг. «В моём мире стран сто девяносто семь», — намекал я. «Три страны — это даже прелестно, симпатично так, атмосферно. Я всё равно люблю власть!» — вздыхала она, наматывая локоны на мизинчик. «А я люблю тебя», — отвечал он, и я шумно изображал, как меня тошнит от их сюсюканий.
А потом всё изменилось.
Два года назад папашка Артура повесился. И начался форменный трындец. Все вдруг, как хищники, обернулись к Эдинброгу. У него реально поехала крыша — то ли от горя, то ли от ответственности, я не знаю. Он замкнулся в себе. На наших посиделках был заторможенный, как соляная статуя.
Я иногда думал: может, и ладно? Оставить его в покое, пусть побудет один пару месяцев, проживет горе как следует? Но Аманда сказала: нет, не надо, он тогда навеки в раковину захлопнется.
И мы тянули Артура, как репку. А он лишь глубже утыкался носом в землю, как будто пытаясь высмотреть там что-то, пытаясь понять, за каким фигом его отец решил уйти в неё раньше срока.
В итоге это вылилось в то, что общались мы с Амандой, а Артур был декорацией. А регулярное общение, знаешь ли, сближает.
И однажды Артур перестал быть нам нужен.
Мы начали встречаться вдвоём. Конечно, нельзя было добивать его хрупкую психику, поэтому мы делали это тайно, в таких местах, где нас бы не нашли. В лесу, в горах, на отдалённых крышах, в подземельях… Мы валялись под звёздами, обливались шампанским и кормили друг друга виноградом.
«Ты настоящая королева», — говорил я Аманде, такая она была красавица. «Не настоящая, увы. А хотела бы ей быть!..» — «Что ж, за сбычу мечт и драгметаллов!» — «За сбычу мечт!» И мы чокались и целовались, чокались и целовались.
А потом у Аманды с какой-то радости включилась совесть.
Я и не знал, что у неё вообще есть такая кнопочка, ан нет, нашлась-таки. Она начала, как заведённая, повторять, что мы обижаем Артура, что это неправильно, что она с самого начала это знала, а теперь ей плохо, и так далее.
— А хрен ли тогда ты на меня залезла, если с самого начала что-то там знала? — спросил я. Я обиделся. Очень. Стало ясно, что я просто
