Вихрь любви - Мейр Ансворт

Пока они ехали, он, немного оглушенный шумом большого города, невидящими глазами смотрел по сторонам. Что-то в выражении его лица тронуло сердце Ноны. Она поняла, что теперь ей нечего бояться этого человека. Каким-то странным образом она почувствовала, что их отношения резко изменились. Теперь ей придется стать твердой, потому что Гриффит Талларн был повержен.

— Ханна здорова? — спросила Нона, чтобы отвлечь его.

— Ханна? — Казалось, он унесся в своих мыслях на тысячу миль. — Да, да… — Отец пристально посмотрел на Нону. — В своем письме ты написала, что надежды мало. Это правда?

Она отвернулась, не в силах вынести его пристальный взгляд.

— Боюсь, надежды практически никакой, но она не страдает…

Гриффит тяжко вздохнул и больше не произнес ни слова, пока они не приехали.

Сестра Мейсон открыла им дверь, и Нона провела отца наверх. Она успела заметить, как глаза матери загорелись, словно кто-то изнутри зажег в них факелы. Она увидела, как мать протянула руки к мужу, и рубиновое кольцо, попавшее в луч света, сверкнуло каким-то неземным блеском. Нона услышала, как отец прошептал:

— Моя любимая… дорогая… любимая…

Поняв, что вторгается в чужую жизнь, Нона тихо прикрыла дверь и бесшумно спустилась вниз.

По мере того как в парках и скверах листья платанов один за другим падали на землю, миссис Талларн становилась все слабее и слабее. Однажды утром, когда муж и дочь, пришли навестить ее, их встретила сестра Мейсон. Она отвела Нону в сторону:

— Миссис Талларн хочет видеть вас… одну. Пожалуйста, поднимитесь первой.

Голова больной беспокойно двигалась по подушке.

— Нона, доченька, пообещай мне: все мои вещи… полные сундуки, белье, одежду… фарфор… Сожги все… каждую вещь кроме кольца, оно должно остаться у тебя…

— Сжечь их! — воскликнула Нона, но тут же вспомнила рассказы Бенджи. Он говорил ей о том же самом.

— Да… сожги. Когда цыган умирает… все, его вещи должны превратиться в прах, в пепел, а то, что не горит, — уничтожено или утоплено в реке…

— Ах, мамочка! Мамочка! — Нона положила голову на подушку, рядом с головой матери, и прижалась к ней щекой. — Прошу тебя, не говори о смерти!

Глаза матери были закрыты. Вдруг они широко распахнулись, с удивлением оглядывая комнату. Мать искала глазами цыганский табор и мыслями возвращалась туда, желая встретить смерть не в городе, а на вольном просторе, где не было никаких стен. Нона быстро поцеловала мать и побежала за отцом.

Так она в последний раз видела мать живой. Услышав страдальческий, громкий крик отца, Нона поняла, что Фенелла Талларн, танцем проложившая свой трагический путь к сердцу молодого валлийского фермера, скончалась.

Дни между смертью и похоронами миссис Талларн пролетели быстро, Гриффит Талларн переносил свое горе сдержанно и с достоинством. Однажды вечером миссис Херриард пригласила его на ужин. Следующим утром, во время прогулки по парку, отец сказал Ноне:

— Вчера вечером я разговаривал с миссис Херриард. Она рассказала, что предложила тебе работу компаньонки у одной пожилой леди, а ты ответила ей, что хочешь выступать на сцене. Ты действительно хочешь этого, Нона? Хочешь жить в Лондоне и сама зарабатывать себе на жизнь? — В голосе отца звучала тревога.

— А что мне остается делать, отец?

— Можешь вернуться домой, в Пенгорран.

— Домой? В Пенгорран? — взволнованно переспросила она.

— Наверное, ты больше не считаешь его домом? Я выгнал тебя… так же… как выгнал твою мать. Я заслуживаю того, чтобы потерять вас обеих.

Нона взяла отца за руку.

— Она простила тебя. Если мне есть за что прощать тебя, я тоже прощаю!

Он печально посмотрел на нее:

— Всю свою ожесточенность из-за неудачного брака я выместил на тебе!

— Отец! — вздохнула она. — Пожалуйста, давай забудем о прошлом!

— Тогда поедем со мной… в Пенгорран… домой!

Трудно было не уступить этой мольбе. Хотя Нона и хорохорилась перед миссис Херриард, ей было страшновато одной оставаться в Лондоне. А что, если она не так уж блестяще играет на кроте? Что тогда? И всегда в глубине души она будет вспоминать то прекрасное утро, когда Джулиан с невысказанной любовью взглянул на нее… Она даже самой себе боялась признаться в чувстве, которое не имело права на существование! Не лучше ли вернуться в Пенгорран, забыть о Лондоне, забыть о Джулиане?

— Да, я поеду с тобой домой, — сказала Нона, довольная принятым решением, но грустя о разлуке с Джулианом.

— Теперь ты будешь хозяйкой дома, — заявил отец и вложил ей в руку пачку денег.

— Купи себе что-нибудь из одежды, какие-нибудь дамские побрякушки, которые вы, женщины, так любите!

Через несколько дней после похорон Нона открыла сундуки матери. Она рассматривала богатые шелковые платья, тонкое белье с монограммами, бесценный фарфор, старинную прекрасную скрипку из редкой породы дерева, на которой играла мать. Не удержавшись, она провела смычком по струнам, вслушиваясь в глухие звуки, эхом разлетевшиеся по дому. Неужели все это надо предать огню? Все, кроме кольца… Последнюю волю матери она выполнит! Нона сложила все вещи обратно в сундуки и распорядилась отвезти их на вокзал.

За день до их с отцом отъезда миссис Херриард предложила Ноне пройтись по магазинам. Они снова посетили Маршалла и Снелгроува, где Нона купила крепдешин, который ей так понравился, бархатные ленты и кружева.

— Ханна, наша домоправительница, сумеет сшить мне костюм, но я ума не приложу, куда я его надену, — вздохнула Нона, купившая еще и шляпку из тонкого тюля. — Это, конечно, ужасное мотовство, и я никогда не полюблю ее так, как люблю шляпку с вишенками!

Миссис Херриард вопросительно подняла брови, но Нона ничего не стала ей объяснять. Она с неприязнью оглядела свое темное платье, которое носила со дня похорон.

— Я не буду долго носить его, — заявила она миссис Херриард. — Уверена, маме не понравилось бы это. Цыгане считают, что слезы обжигают души умерших и тревожат их покой. Мне кажется, цыганские обычаи иногда бывают очень мудрыми!

— Возможно. — Миссис Херриард разгладила перчатки и с чуть заметной усмешкой взглянула на Нону.

Потом они пили чай в уютном ресторанчике с нежно-розовыми стенами и безупречно чистыми камчатными занавесками.

Миссис Херриард казалась не столь решительной, как обычно.

— Вы помирились с отцом, Нона? — наконец спросила она. — Вы будете счастливы дома?

Нона удивленно взглянула на нее:

— О да! Отец больше не ожесточен, но он печален и нуждается во мне. Мы будем утешать друг друга.