Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

Я пересилил себя и стал давиться водой. Не успевал я проглотить один стакан, врач наливал второй. Рвота не заставила себя ждать, таз понемногу наполнялся.

Затем врач выпроводил в соседнюю комнату маму и Тамару Ивановну и снял со стены шланг. Оказывается, он предназначался для той процедуры, которая в старые времена называлась «катаклизмой». Я уже перестал замечать боль, стыд и прочие мелочи; мне казалось, что через меня, как через засоренную трубу, пропустили целый водопад воды, и я не знал, остались ли еще при мне хоть какие-нибудь внутренности.

С меня сняли мою промокшую насквозь одежду, надели серо-бежевый халат огромного размера и повели по больничному коридору. Врач отпер ключом какую-то комнату, завел меня туда, и, указав на койку, приказал: «Ложись, отдыхай!» — и снова запер за собой дверь. На маленьком окне комнаты я увидел решетку. Коек в комнате было три, на одной из них лежал мальчик моего возраста, а третья была свободной.

Славик! — представился мне мальчик и продолжил, — ты находишься в палате для самоубийц. Здесь нет поясов, веревок, острых и тяжелых предметов. Обед будут давать, если, конечно, он тебе положен, прямо сюда, но про ножи и вилки — забудь!

И Славик рассказал про свое злоключение.

В кинотеатрах Тбилиси тогда шел знаменитый фильм: «Фанфан-тюльпан». Там, если помните, главного героя, которого играл знаменитый Жерар Филипп, вешают на ветке дерева, которая ломается, и герой остается жив. После этого фильма десятки ребят Тбилиси повторили подвиг Жерара Филиппа, и лишь некоторые остались живы. К последним относился и мой сосед по палате — Славик. Он с друзьями, играя Фанфана-Тюльпана, повесился на ветке, которая показалась ему недостаточно прочной. Но знаний сопромата у Славика и его друзей оказалось недостаточно, и ветка упорно не хотела ломаться. Товарищи сперва тянули агонизирующего Славика за ноги, пытаясь все-таки победить ветку, но вовремя поняли, что только усугубляют положение. Тогда они, используя табурет, с которого вешался Славик, добрались до ветки, пригнули ее к земле, и освободили шею Славика из петли. Тот, конечно, был уже без сознания, но вовремя подбежали взрослые и спасли его. Славик показал мне красно-синюю полоску на шее:

— Вот и держат меня здесь как какого-нибудь малахольного, все из-за этой полосы. Выходит, самоубийца!

Я в ответ что-то пробормотал про крысиный яд, но все мои секреты раскрыла лечащий врач по фамилии Горгадзе. Она вошла в комнату и спросила по-грузински:

Ак кантаридини вин далия? («Кто здесь выпил кантаридин?»).

Мэ! («Я») — как мне показалось, радостно ответил я, и привстал с койки.

— Ты что, сумашедший? — переходя на русский язык, продолжала Горгадзе,

— ты не знаешь, что от этого можно умереть? Откуда он у тебя?

Я подробно рассказал технологию приготовления этого яда в домашних условиях.

Что, девочек хотел соблазнять? — допытывалась врачиха, так зачем сам выпил? Себя хотел возбудить, что ли? С потенцией плохо или с головой? И добавила:

Твое счастье, что так много выпил. Жидкость обожгла слизистую пищевода, а также желудка, и начались сильные боли. Вот тебя и привезли сюда, промыли и прочистили. А выпил бы двадцать капель, болей не было бы, и яд всосался бы в организм. Тогда — конец! Ну, а теперь только будешь импотентом до конца жизни! — и, увидев мой испуг, успокоила, — шучу, шучу!

Мне сделали несколько уколов и перевели в общую палату.

А ты, Демонфор, будешь лежать здесь, пока синяк не шее не пройдет! Нельзя тебя в таком виде в нормальной палате держать. Придет комиссия — сразу увидит, что повешенный!

Надо же, — подумал я, — в тбилисской больнице — де-Монфор! — и сразу позавидовал его фамилии. Я хорошо помнил по истории графа Симона де-Монфора, основателя первого парламента Англии, фактического диктатора страны в 13 веке. Вот бы мне такую фамилию! Но тогда имя пришлось бы менять — не может быть де-Монфор и Нурбей!

И тут я вспомнил, что крестили-то меня именем «Николай»! Еще до школы, лет в пять, бабушка повела меня в Дидубийскую церковь крестить. Тайно от мамы — она же была членом партии и против этих «отсталых обрядов». Бабушка подобрала мне крестных отца и мать и повела в церковь. Я смутно помню всю процедуру своего крещения, только врезался в память эпизод, когда поп произнес имя «Николай». Бабушка засуетилась, стала совать попу в карман рясы красную тридцатирублевку (была, оказывается, и такая!) и подсказывать: «Нурбей, Нурбей»!

Но поп сверкнул на нее глазами и твердо произнес: — «Николай»!

Нашла тоже, какую купюру совать попу — тридцать рублей, ведь это так напоминает тридцать серебреников! Да еще советского кроваво-красного цвета! Но поп не предал устоев православной церкви, а то был бы я сейчас православным Нурбеем! Кошмар!

А сейчас — в миру — Нурбей, а крещен — Николаем. И венчаться с таким именем можно и отпевать! И к фамилиям знаменитым подходит — граф Николя де-Монфор, барон Клаус фон-Шлиппенбах или князь Николоз Бараташвили! Меня с детства привлекали звучные, благородные фамилии.

Но я отвлекся от темы. Полежал я в больнице еще дней пять — были сильные рези в животе, а когда они прошли, меня выпустили. Стыдно мне было возвращаться домой, когда все знали, что я принял яд. Соседи отводили глаза, когда встречались со мной, очень немногие спрашивали, как здоровье. Я узнал неприятную новость — Владик с матерью Любой бросили свою комнату и переехали жить куда-то в другое место, куда — не знал никто.

В школе привыкли к моим пропускам занятий и только облегчено вздыхали. Постепенно я пустил среди соседей легенду о том, что проглотил яд случайно.

— Пахнет спиртом, — забиваю я им баки, — я и выпил, думал — настойка какая-нибудь. Оказалась — отрава!

Сказанное было полуправдой, потому, что такое вполне могло бы случиться. К тому времени я уже сам готовил хороший спирт и на его основе делал различные напитки: ром, ликеры, настойки. И даже нелегально продавал кое-что из этого. Появилась нужда в деньгах, а возможности заработать их законно не было. В то время детский труд был запрещен. Вот и приходилось приторговывать напитками. В Грузии это было не в новинку. Рынок ломился от дешевой чачи. Можно было зайти в любой двор, в том числе и наш, и спросить, кто торгует чачей. Но народу чача уже приелась, а попробовать необычные напитки — ром, ликер «тархун», или такую экзотику, как «гремучий студень» или «любовный напиток», всем хотелось.

Дела дрожжевые

Как-то бабушка принесла домой банку свежих дрожжей, пивзавод был рядом, и там почти бесплатно — пять копеек за ведро — отдавали эти дрожжи. Как я понял, дрожжи эти были побочным продуктом при производстве пива. Люди брали эти дрожжи для разных целей — кому-то они помогали избавиться от прыщей (в дрожжах много рибофлавина — витамина В2), другим помогали пополнеть. Не удивляйтесь, тогда для моды не худели, а полнели. Осенью, после летнего отдыха люди спрашивали друг друга: