Землепроходец Ерофей Хабаров - Галина Леонтьева

Доказательством этого интереса явились записи расспросных речей служилых и охочих амурских казаков, тунгусской женщины Даманзи и других очевидцев похода Ерофея Хабарова и его товарищей, беседовавших с Акинфовым в Якутской приказной избе.

Из этих рассказов, а также отписок, приходивших из Даурии, Акинфов убедился, что к 1652 г. благодаря экспедиции Хабарова русские знали Амур не меньше, чем Волгу. Они исходили Олекму и Амур на судах под парусом, на веслах и «бечевником» (берегом) и были великолепно осведомлены о характере этих рек, их фарватере и расстоянии между населенными пунктами. Теперь из Якутска до Тугирского волока уже никто бы не пошел в больших судах, так как всем было известно, что порожистая Олекма была преодолима только в малых плоскодонных дощаниках, вмещающих не более 30 человек. Благодаря знанию каждой извилины Олекмы и Тугиря до Амура удавалось добираться за короткий срок — всего в одну навигацию, сохраняя в целости и сохранности все суда и грузы. Путь от Якутска до Олекмы занимал не более 8 дней, расстояние от устья Олекмы до начала Тугирского волока преодолевали за 35–38 дней. Перед волоком суда разгружали и оставляли под прикрытием Тугирского острожка, чтобы использовать их на обратном пути с Амура. Через волок с поклажей шли до устья Урки 8 дней. Придя на Амур, в устье Урки делали большие дощаники, поднимающие не менее 40–50 человек. Отсюда до Албазина плыли по течению не более одних суток, от Албазина до Гайгударова городка — трое суток, из Гайгударова до Банбулаева городка — одни сутки, из Банбулаева городка к устью Зеи и Кокурееву улусу — двое суток. Путь с устья Зеи до Толгина городка занимал сутки, от Толгина городка «до камени» ходили четверо суток. Большие дощаники проходили и по Сунгари. Путь от устья Сунгари до на-ток, где стоял Ачанский острог, преодолевали за четверо суток. От Ачанского острожка вверх по Амуру до устья Сунгари поднимались на веслах, а от Сунгари «до Камени» — бечевником. В «Богдойскую землю» из устья Зеи от улуса Кокуреева попадали «недель в шесть».

Дотошный Акинфов не только расспрашивал о Даурии, но и сам посылал туда «для подлинных вестей» своих людей. Одному из них, Никите Прокофьеву, он приказал поехать на Амур к Хабарову, уточнить еще раз, сколько времени займет путь «от урочища до урочища, от места до места», выяснить, «много ль городов в Даурии, на каких местах и реках стоят», начертить «справ-чиво и подлинно» этим городам и рекам чертеж и снова расспросить об узорочных товарах, серебре и золоте. Если их в Даурской земле нет, то «в каких они землях родятся и откуда их привозят». Никита Прокофьев должен был взять у Хабарова 3 человек, хорошо знавших Амур, а также весь ясачный сбор, и с ними вернуться в Якутск.

Поскольку Акинфов уже знал о назначении в Даурию Зиновьева, он не считал возможным для себя вторгаться в чужую епархию и не посылал со своими людьми каких-либо конкретных распоряжений Хабарову. Но навстречу Зиновьеву он отправил людей, хорошо знавших Олекминский путь на Амур, с рекомендацией следовать из Илимска сразу в Олекму, не заходя в Якутск.

Зиновьев ехал на Амур, облеченный, как пишет В. А. Александров, фактически воеводскими полномочиями. Из Москвы с ним шло 150 московских стрельцов, дополнительно к которым он должен был набрать столько же в городах Тобольского разряда. В Сибирском приказе считали, что западносибирские города уже имели достаточный служилый контингент для командирования своих людей в качестве годовалыциков на вновь осваиваемые территории. Из Верхотурья с Зиновьевым пошло 10, из Турин-ска — 10, Сургута — 40, Тюмени — 20, Тобольска — 70 служилых людей56. Все они получили хлебное жалованье на 1652, а денежное — на 1652 и 1653 гг. По истечении этого срока годоваль-щики имели право вернуться с Амура в свои города. На территории Восточной Сибири из Верхоленского и Балаганского острожков к Зиновьеву присоединилось 30 охочих казаков. Таким образом, его отряд составил 330 человек. С этими людьми, добравшись Олекминским путем на Амур, Зиновьев спустился к устью Зеи, где 25 августа 1653 г. в районе улуса Кокориев (Кокурея) встретился с Хабаровым.

Свое назначение на Амур Зиновьев воспринял весьма неохотно: пугали большое расстояние, трудности и неизвестность дороги. Но сложность командировки окупалась. Обещали повышение по службе. К тому же доброжелатели недвусмысленно намекали на возможность поправить материальные дела за счет пушнины. Взвесив все за и против, Зиновьев согласился.

Его миссия на Амуре включала две задачи. Во-первых, Даурия стала частью России, и там нужно было осуществить ряд административно-хозяйственных мероприятий, аналогичных тем, которые повсеместно проводились в Сибири: организовать воеводское управление, продолжить строительство городов-крепостей, заведение пашенного земледелия, нормализовать ясачный режим и отношения с местным населением.

Не менее важным было выполнение дел внешнеполитического характера. В Москве пока сомневались, есть ли на Амуре драгоценные металлы. Но из отписок Хабарова знали наверняка, что золотые, серебряные изделия и узорочные ткани были у какого-то Шамшакана, от которого на Амур приезжали купцы с этими товарами. К моменту отправки Зиновьева из Москвы администрация Сибирского приказа и Якутска не связывала это имя с маньчжурским императором Шуньчжи, захватившим власть в Китае. Поэтому от Зиновьева потребовали узнать возможность принятия Шамшаканом российского подданства, а также выяснить, далеко ли от Даурской земли находится Китайское государство и как к нему добираться, «степью, горами или водою». Пожелали в Москве познакомиться и с представителями местного населения Приамурья. Зиновьеву предложили привезти в столицу нескольких даурских аборигенов с тем, чтобы показать им столицу, обласкать, одарить подарками и вернуть на Амур.

Приезд на Амур московского дворянина был отмечен Хабаровым как большой праздник. Он построил все свое войско — 320 человек служилых и охочих казаков, десятников, пятидесятников, пушкарей, толмачей, приказав полчанам одеть свое самое лучшее платье. Зиновьева встречали с развевающимся войсковым знаменем и барабанным боем.

По традиции московский дворянин произнес речь и передал Хабарову и его войску «государево царево… жалованное слово», смысл которого сводился к тому, что «государь… их пожаловал, велел им давать свое государево жалованье по окладом их сполна и велел их, служилых людей, беречь и нужи их разсмотреть… и они б, служилые люди, его царским милостивым при-зреньем и жалованьем жили в тишине и в покое безо всякие нужи… и промыслами своими всякими промышляли без опа-сенья»57.