Ангел для грешника - Екатерина Янова

не помню, что говорю, но не замолкаю. Прижимаю девочку сильнее, как будто хочу окутать своим теплом, но у меня не получается ее согреть. Мила становится все дальше и холоднее.

Не помню, как засыпаю. И сколько сплю, тоже не могу сказать. Прихожу в себя резко, как от удара. Мила все еще у меня на руках. Спит. Или…

Что-то не так.

Зову ее, трясу. Она не реагирует.

Раньше такое тоже было. Но... что-то не так.

Протягиваю руку, включаю ночник. Прислушиваюсь к ее дыханию и ... не слышу. Паника накрывает девятым валом.

- Мила! Мила! - уже в голос ору я.

Она не реагирует. Пытаюсь хоть немного взять себя в руки, прикладываю ухо к ее груди, пытаясь услышать сердцебиение. Тихо. Нащупываю пульс. Его нет, я ничего не слышу, кроме собственного бешено колотящегося сердца.

Включаю яркий свет, снова пытаюсь тормошить девочку, но все безрезультатно.

- Нет, нет, нет, нет! Ты не можешь оставить меня! Мила! Очнись! - в ужасе кричу я. Снова пытаюсь нащупать пульс, дыхание, да хоть что-то!

Так не может быть! Не может!

- Она просто спит. Просто спит! - нервно шепчу я.

Девочку нужно разбудить.

Поднимаю на руки ее бесчувственное тело, несу в ванную. Укладываю на пол. Брызгаю на лицо холодной водой, снова бью по щекам. Ничего.

И почему-то только здесь до меня начинает доходить, что случилось непоправимое.

Но как? Почему? Она ведь молодая, здоровая, сильная.

И ответ приходит сам собой. Она не рассчитала, взяла на себя больше, чем способны были вынести ее неокрепшие магические силы. А если так, то она могла... умереть?

Нет. Не хочу в это верить. Нет! Она не могла меня покинуть, не могла! Только ее бездыханное тело на холодном полу говорит об обратном.

Что было дальше, я плохо помню. Это больше напоминало безумие. В памяти осталась только острая, разламывающая душу и тело боль. Боль потери, отчаяние, безысходность. Я прижимал к груди ее хрупкое тело и не мог отпустить.

Не отдам! Никому не отдам! Она не могла умереть! Она вернется!

Эти слова я повторял снова и снова. Я звал ее из глубин вселенной, небес, не знаю, откуда еще.

- Ты ведь мой ангел, ты не можешь меня бросить, - произношу надтреснутым шепотом, раскачиваясь из стороны в сторону вместе с Милой. - Ты не можешь умереть, не можешь! Не бросай меня, Мила, пожалуйста!

Кажется, в эту минуту меня прорвало. Слезы полились вместе с диким воплем.

Так не должно быть! Не должно! Это неправильно. Это я должен быть на ее месте! А она должна жить, радоваться, цвести!

За что ты мне, Господи, послал эту женщину? И за какие грехи отобрал? Я не хочу без нее, не смогу. Она же мой свет, мое дыхание, мое счастье. Мы ведь еще ничего не успели вместе, не купили дом, не родили сына. Она ведь тоже и не видела в жизни счастья. За что ей это?

Сколько я варюсь в этом бреду, не могу сказать точно. Кажется, долго.

Я снова в спальне. Снова кутаю ее в одеяло и пытаюсь согреть своим теплом. Нет, у меня не получается, но я не сдаюсь.

Она не могла умереть. Она просто крепко спит. В прошлый раз Мила тоже долго спала, но проснулась. Проснется и сейчас.

В комнате становится светло, потом через какое-то время за окном снова темнеет. У меня несколько раз звонит телефон. Я не подхожу к нему. Не хочу. Никого не хочу ни видеть, ни слышать.

Когда становится совсем темно, в квартиру начинают звонить. Нет, мне никто не нужен.

Звонят долго. Я не открываю.

Потом раздается скрежет, слышу звук открывшейся двери. Ко мне влетает Палыч. Он что-то спрашивает, говорит.

Я не понимаю. Это все не важно. Важно одно. Мила спит. Она скоро проснется. Я должен просто подождать.

Палыч сидит над кроватью, трогает меня за плечо, что-то доказывает. Я отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи.

Он пытается дотянуться до Милы. Я не даю. Не подпускаю его.

Нельзя! Они не понимают.

Она просто спит. Они хотят забрать ее, но я не отдам. Я так и говорю Палычу.

Только через мой труп. Не отдам! Никому! Она моя!

Наконец, все уходят. Оставляют нас одних. Я снова прижимаю девочку к себе, глажу по голове:

- Не бойся, маленькая. Никто тебя не обидит. Я не позволю. Никому тебя не отдам. Ты проснешься, и все будет хорошо. Я тебе обещаю. Мы поженимся скоро. У тебя будет самое красивое белое платье. И фата! До земли. И твои бесподобные рыжие волосы. Ты их не убирай в прическу, не надо. Они так идут к твоим колдовским глазам. Пусть волосы развеваются. Я тебя возьму на руки и понесу в наш лес. Там так красиво! Я хочу тебя там любить. Уложить на зеленую траву и долго целовать. И чтобы солнце играло в твоих волосах, - говорю, говорю, говорю.

Рисую счастливые картинки, и с каждым словом понимаю: не будет ничего из этого. Уже нет.

Это я виноват. Погубил своего рыжеволосого ангела. Не послушал. Себя подставил и девочку не уберег.

Снова погружаюсь в черную пучину безнадежности, откуда вынырнул ненадолго, схватился за призрачную надежду, как за спасательный круг. Нет, не круг. Щепка на воде. Я за нее пытался схватиться, но она не могла меня удержать.

Холодная страшная пучина уже раскрыла объятия. Как бы я ни упирался, все бесполезно. Она уже поглотила меня. Сожрала. Вцепилась в горло, как голодная собака, и уже не отпустит. Нет из нее спасения, нет выхода, нет надежды.

Глава 27.

Глеб.

Снова утро. Снова звук открываемой двери. Палыч пришел?

Ожидаю на пороге комнаты увидеть учителя, но в двери входит... баба Авдотья.

Вся в черном, надвигается на меня, как тень, как злой рок, как страшная расплата. Может у меня уже галлюцинации, и ее здесь нет?

Но тут она начинает говорить:

- Судьбу не обманешь. Вот и все. Я знала, что так будет.

- Это правда ты, или мне все мерещится?

- Если бы. Но это правда я. Не держи ее. Хватит. Надо предать тело земле, - на последних словах голос ее начинает дрожать.

Она всхлипывает, тянет дрожащую руку к рыжим волосам, которые виднеются из-под одеяла, откидывает его. Тело моей девочки предстает перед старухой.