Камень и Ветра 2. Ветра в зените - Анатолий Нейтак

Валентина вскинулась. И даже взглянула на Неттеля Вири прямо:

– Ты не понимаешь! Да, от этих маленьких негодяев нельзя требовать той же общительности, дружелюбия и тепла, которые обычны для нормальных детей. Но они же не хотят быть нормальными, Тель! Ты понимаешь? Им нравится то, что они собой представляют, и они не хотят покидать Группу! Эта Наставница подсунула им набор совершенно вывернутых ценностей!

Эксперт позволил себе кривоватую улыбку.

– Ты хочешь сказать, что им нравится быть умными, талантливыми и самостоятельными?

Сквозь поблёкший внутренний свет Валентины жадно облизнулась почти полностью задавленная память – чёрная, бездонная, полная боли и отчаяния. Неттель заметил это, и полинявшая улыбка облезла с его лица, как обожжённая кожа с волдыря.

– Другое важнее, – сказала инспектор Лапина бесцветным голосом, снова глядя куда-то мимо. – Я спрашивала у них, хотят ли они быть счастливыми.

– И что?

– Половина ответила "да". Но так равнодушно, словно в мире есть вещи куда важнее, а радость и счастье идут где-то во второй десятке: есть – и хорошо, нет – и ладно, обойдёмся без. Другая половина заявила, что наше счастье (не их собственное счастье, а "наше", ты понимаешь?) нисколько их не интересует. А один, по имени Юрген, посмотрел этак неприятно и спросил в ответ: вам что, хотелось бы научить нас лгать?

Эксперт поёжился. Воображение у него было живое. Кроме того, мальчишка, отвечающий таким вот образом на проявление искреннего интереса и заботы… брр!

– Ну и что ты предлагаешь?

Валентина ответила решительно, словно заранее всё обдумав и взвесив:

– Нельзя позволять Наставнице продолжать в том же духе.

– Почему?

– Что значит – почему?

– Ты что, Тина, в самом деле не понимаешь? Ладно, сформулирую иначе: кому будет хуже, если Анжелика Недеева будет "продолжать в том же духе"?

– Детям, конечно. Она дизадаптирует их, роет ров и строит стену между своей Группой и всем остальным человечеством.

– Категорично. Но не кажется ли тебе, что дети Группы будут против, если ты попытаешься отнять у них Наставницу?

Валентина вздохнула.

– Будут. И вот этого я не понимаю. Как эта… женщина, не будучи ни доброй, ни открытой, ни сострадательной, ухитрилась заслужить настолько сильную и дружную привязанность? Они все готовы предпочесть её родителям, братьям, сёстрам и другим близким. Они только что не молятся на неё. Из старших многие были бы счастливы спать с ней! Но почему?!

– Может быть, потому, что она лучше понимает их?

– Может быть…

Вздохнув, Валентина сказала:

– Если что-нибудь и заставляет меня сомневаться в том, что Группу надо распустить, а Наставнице запретить заниматься педагогикой, то именно отношение детей. Они до ненормальности терпимы. И не только к Наставнице, но и друг к другу. Этого я тоже не понимаю.

– Не понимаешь чего?

– Как Наставница вложила в них терпимость. Ведь изначально все они были неуживчивы! Все! Ты помнишь этого мальчишку, Тирета?

– Конечно.

– Недавно был дикий случай… скрыть его от нас не удалось именно потому, что это случилось недавно. Его ровесница, Лида, обиженная на какую-то выходку Тирета, нанесла ему удар. Причём удар несоразмерно сильный… и не физически, а при помощи "сенсорной проекции".

– Какой ещё сенсорной проекции?

– Ну, это они так назвали, а что имелось в виду – неясно. Дети! У них даже для психокинетических шлепков свои словечки. Неважно. Суть-то в чём? Тирет оказался на больничной койке.

– Из-за того, что его ударила Лида?

– Именно. Дикая выходка, совершенно дикая. Никакой нормальный ребёнок ни за что такого бы не сделал. Но! Тирет нисколько не был на неё обижен. Более того, он всеми силами старался её выгородить, упирая на то, что сам, мол, виноват, а Лида – "трудный ребёнок" и сердиться на неё нельзя, потому что она ещё не умеет толком держать себя в руках. – Инспектор невольно хихикнула. – Представляешь, каково слышать от двенадцатилетнего пацана, что его ровесница, мол, "трудный ребёнок"?

Неттель представил – и тоже хихикнул. А Валентина погрустнела.

– В общем, полный дурдом. Что делать, ума не приложу…

22

И тут за дверью, как ускоренный стократно восход, засиял знакомый сенс.

"Можно войти?" – спросила Анжи.

"Входите", – неохотно отозвалась Валентина.

Наставница вошла в открывшуюся дверь. Молодая и здоровая женщина в расцвете лет, не особенно красивая, но чертовски привлекательная. Беда в том, что Анжи, отлично сознавая свою привлекательность, умела казаться недоступной, как мраморное изваяние. Словно молча объявляла: любоваться – любуйтесь, с меня не убудет. Но попытаетесь тронуть, и…

Неттель Вири тайком поёжился. Неплохо развитая интуиция эксперта прямо-таки заходилась тревожным звоном. Что-то будет! Вот прямо сейчас!

Интуиция не подвела.

– Давайте поговорим начистоту, – не столько предложила, сколько объявила Наставница. Таким тоном в эпоху преданкавера, наверно, предъявляли ультиматумы. – Группа – моё детище. Любимое. Чтобы она жила, работала и росла, я готова на многое, об этом вы как минимум догадываетесь. Начинайте.

– Начинать что?

– Для начала – спрашивать. Вы о многом хотите меня спросить, я это знаю. И обещаю быть откровенной, насколько возможно.

Валентина слегка сощурилась, принимая вызов.

– А вы готовы откровенно сказать, насколько искусно можете при желании лгать сенсом?

Ответом была печально-ироничная улыбка.

– Вот ещё одно доказательство тому, что всякий вопрос содержит в себе ответ. Да, я могу многое из того, что считается невозможным. Могу и лгать сенсом, скрывая свои истинные мысли вуалями мыслей-отражений, тонко управляя своим настроением. Но моего умения недостаточно, чтобы сделать правдоподобной прямую ложь. Я, как вы понимаете, не стремилась много практиковаться в этом… искусстве. Даже недостаток откровенности с моей стороны для внимательного наблюдателя – вроде вас – будет хорошо заметен.

Вздох. А потом решительно:

– Поэтому я и обещала быть откровенной. Никаких недомолвок. Спрашивайте.

– Почему вы говорите с нами, а не со старшим инспектором?

Во взгляде Наставницы, брошенном на Неттеля Вири, молнией сквозь грозовые тучи блеснула ирония.

– Я не дура. И я тоже наблюдательна. Если говорить откровенно, инспектор Гангельт – выслужившееся за долгие годы спесивое ничтожество. – От этакой характеристики Валентину передёрнуло, а Анжи не унималась. – Пока он выполняет свои функции старшего инспектора Этического Надзора, ежедневная дотация, поступающая на его кредитный счёт, в семь раз превышает норму. Это и только это волнует его по-настоящему. А когда настанет пора принимать решение, он полетит к вам. Прочитает черновик заключения, написанный вами на пару, задаст вопросы – не слишком многочисленные и не особенно важные; затем с очень серьёзным видом выслушает ответы. Под конец сделает несколько непринципиальных замечаний и подпишет составленное вами заключение… ага, вижу, я попала в точку.