Дом призрака - Наталья Александрова

В общем, насчет имени Надежда почти уверена – чей еще анализ крови она подобрала с пола? Клиника-то бывшая ветеринарная, если бы от прежних пациентов что осталось, так были бы Барсики да Мурзики. К тому же и штамп «Скворечника» стоит…

– Знаете, я, пожалуй, с вами поеду до Удельной, – сказала Надежда, – мне там еще кое-куда зайти нужно…

Фора подняла голову и посмотрела на Надежду очень внимательно.

«Будь осторожна!» – говорил ее взгляд.

Нет, определенно, эта собака не только понимает человеческую речь, но и мысли читать умеет!

Сердечно распрощавшись с Форой и ее хозяйкой (хозяин хмурился и едва кивнул на прощание), Надежда прошла по тропинке, вьющейся среди густых кустов шиповника, и оказалась возле главного здания больницы. У крыльца бледный молодой человек с длинными светлыми волосами о чем-то вполголоса разговаривал с пожилой женщиной. Поношенный спортивный костюм и затравленный взгляд выдавали в нем пациента больницы. Несчастный вид и больные глаза с такой же определенностью выдавали в его собеседнице мать.

Надежда прошла мимо, поднялась на крыльцо и вошла в приемный покой.

Внутри было почти пусто. За деревянной конторкой, перед включенным компьютером, сидел мрачный мужчина в белом халате. Увидев Надежду, он нахмурился и проговорил:

– Женщина, вы по какому поводу? Приемные часы уже закончились!

– Закончились? – огорчилась Надежда. – Надо же, зря через весь город ехала… а я раньше-то не могла, я на работе была… как освободилась, так и примчалась… передачку вот ему принесла… – она продемонстрировала свою многострадальную сумку, в которой после знакомства с Форой остались только хлеб, молоко и помидоры.

– Ну, это уже не мои проблемы, – фыркнул мужчина, – у нас такие порядки, должны понимать… передачу, конечно, можете оставить, это не возбраняется.

Надежда сделала самое простецкое лицо, шмыгнула носом, хотела еще вытереть его рукавом, но решила, что это будет перебор. Кто его знает, этого мужика, может, он как-то с психиатрией связан, а не просто при входе состоит.

– Мне бы только узнать… – жалобно затянула она, – племянник у меня тут лежит, так вот в каком он состоянии… – Надежда изобразила всем своим обликом глубокое расстройство.

Мужчина за конторкой огляделся, понизил голос и вкрадчиво проговорил:

– Ну, если такое дело, если раньше не могли, я могу пойти навстречу. Если мы друг друга поймем.

– Поймем, – оживилась Надежда Николаевна, – в пределах разумного, конечно…

И она тут же полезла в сумку, делая вид, что ищет кошелек.

– А как фамилия вашего племянника?

– Зайцев его фамилия… Виленька… Вильгельм Владимирович Зайцев… – отрапортовала Надежда, одновременно подсовывая под журнал учета, лежащий на столе, две сотенные купюры, посчитав, что одной будет мало.

– Зайцев? – переспросил мужчина и пробежал пальцами по клавиатуре. Брови его поднялись домиком, и он проговорил с каким-то странным выражением: – Есть такой пациент, Вильгельм Зайцев. В двенадцатом корпусе находится. Вы понимаете, что это значит?

– Нет, – чистосердечно ответила Надежда, – не понимаю.

– В двенадцатом корпусе у нас находятся пациенты, представляющие опасность для общества. Склонные к вспышкам буйства, к проявлению насилия. Так что я вас не могу пропустить к племяннику. В ваших же интересах.

– Не можете пропустить? – переспросила Надежда. – И его, значит, из больницы не выпускают?

– Конечно, не выпускают! – уверенно ответил мужчина. – Я же говорю – там, в том корпусе, находятся пациенты, представляющие серьезную опасность для общества!

– Значит, мне не удастся повидать племянника?

– Нет, ничего не могу сделать. Мало ли, что ему взбредет в голову, а мне отвечать придется.

– А вообще, как его самочувствие?

– Самочувствие в пределах диагноза, без обострений, – сообщил мужчина, сверившись с компьютером.

– В пределах диагноза? – переспросила Надежда. – А какой у него диагноз?

– Вы же здесь не первый раз, – укоризненно проговорил мужчина, – должны понимать наши порядки… я же не могу первому встречному такие вещи говорить…

– Я – не первая, – вздохнула Надежда Николаевна. – Он же мой родной племянник… – при этом она очень выразительно скосила глаза на журнал учета.

– Тем более! Тогда вы должны знать, что у него – шизофрения, отягощенная параноидальными симптомами и манией преследования… только я вам этого сказать не могу, могу только сообщить, что температура у вашего племянника нормальная, рецидивов буйного поведения за последний месяц не было. Врачебные рекомендации соблюдает, хотя на контакт не идет. Ну, вы же понимаете – он неизлечимо болен, этот диагноз у него пожизненный. А вообще, если хотите, можете переговорить с его лечащим врачом, но только он будет завтра, с девяти до двенадцати. Так что приходите в приемные часы…

– Понятно! – Надежда Николаевна притворно вздохнула и направилась к выходу.

Возле дверей она остановилась, оглянулась и спросила мужчину:

– А где этот двенадцатый корпус находится?

– От главного входа тропинка налево, двенадцатый корпус будет в глубине сада, по правую руку. А передачу-то? Вы же хотели племяннику передачу оставить!

– А я завтра ее отдам, когда к врачу приду! – ответила Надежда и вышла на крыльцо.

Здесь бледный молодой человек все еще вполголоса разговаривал с матерью. Надежда взглянула на них с сочувствием, прошла мимо и направилась к дороге.

Она быстро шагала, обдумывая то, что только что выяснила в приемном покое.

Вильгельм Зайцев – сумасшедший, пациент психиатрической клиники, с тяжелым пожизненным диагнозом. Он не имеет права покидать свой особый корпус, потому что представляет опасность для окружающих. Тем не менее она, Надежда, своими глазами видела, как он ночью выходил из квартиры Валентины, и сегодня видела его в городе.

Значит, его черноволосая сестричка каким-то образом выводит его из больницы и использует агрессию больного брата в своих преступных целях, как некоторые преступники используют бойцовых собак или диких зверей… Подкупила санитара по имени Виталик, он и выпускает психа потихоньку…

Надежда прошла уже полпути до улицы, как вдруг увидела, что на стоянке перед больницей остановилась знакомая темная машина.

Надежда вздрогнула.

Это была та самая машина, на которой ездила зловещая брюнетка со своим социально опасным братцем.

После того, что она узнала в больнице, холодок страха пробежал по спине Надежды Николаевны. Она метнулась в сторону и спряталась среди густых кустов.

Тем временем брюнетка вышла из машины, открыла дверь с пассажирской стороны, и оттуда с явной неохотой вышел ее брат. Они о чем-то негромко переговорили и пошли в сторону больницы.

Вильгельм плелся, едва переставляя ноги, но через минуту все же поравнялся с тем местом, где пряталась в кустах Надежда.

Теперь она могла слышать разговор брата и сестры.

– Не хочу… не хочу… не хочу туда… – бубнил Вильгельм на одной ноте, – не хочу…

– Ну что ты заладил – не хочу, не хочу! – перебила его сестра. – Знаю, что не хочешь, но это нужно! Нужно, понимаешь?

– Не понимаю, не понимаю, не понимаю… – бормотал Вильгельм, – ничего не понимаю…

– Ох, как же ты меня достал! – прошипела брюнетка. – Как же с тобой тяжело! Пойми, мы должны еще кое-что сделать, чтобы стать богатыми. Тогда я заберу тебя отсюда… ты хочешь стать богатым?

– Хочу, хочу! – забубнил Вильгельм так же монотонно, как прежде.

Они прошли мимо Надежды и, не доходя до главного здания, свернули по тропинке налево, в глубину сада.

Надежда немного выждала и пошла следом за ними, прячась за густыми кустами. Занудный внутренний голос ожил и пытался что-то сказать, но она шикнула на него сердито – не до тебя, мол, не отвлекай, и голос заткнулся.

Вскоре впереди среди деревьев показался одноэтажный деревянный дом, окруженный высоким забором из густой металлической сетки. В этом заборе были ворота, но брат и сестра шли не к ним, а к маленькой неприметной калитке, возле которой по другую сторону забора их дожидался небритый долговязый тип в несвежем медицинском халате, скорее всего, тот самый местный санитар Виталик.

Надежда, прячась за кустами, подобралась поближе, чтобы видеть и слышать происходящее.

Брюнетка с братом подошли к калитке и остановились.

– Ну, что стоишь? – зашипела женщина на санитара. – Открывай свою калитку!

Тот, однако, не спешил. Окинув пришедших тусклым взглядом, он проговорил хриплым, пропитым голосом:

– Что так поздно? Мы же договаривались, что ты его утром приведешь! До обхода!

– Мало ли, о чем мы договаривались? Когда смогла, тогда и привела! Открывай!

– Ага, а как мне выкручиваться пришлось – ты не подумала?

– Это твое дело – выкручиваться! Я тебе за это деньги плачу! Ведь справился, сумел?