Настоящие мужики детей не бросают - Романов Владислав Иванович

— Я не понимаю…

— Да ну? Ловкий мальчик Паша! Паучком прикинулся, на спинку упал, лапки вверх поднял, мол, чур, только не я! Нет уж, Пашенька, не чур, не пройдет! Я тебя сейчас выдерну из твоей палатки, засуну к уголовникам в СИЗО, и они там тебе быстро разъяснят, как надо с дяденькой капитаном разговаривать! — допив пиво, пригрозил Климов. — Ты этого хочешь?!

Продавец побледнел, глаза у него расширились, а губы задрожали. Он был уже тепленький и после жестких капитанских угроз собирался выложить всю правду о Сереженьке, а за последним, видимо, много чего водилось, и, возможно, соседка Ангелина Васильевна своим зорким глазом навела их на верный след, Климов нюхом чуял, а тут обмануть его было сложно.

— Так ты этого, Пашуля, хочешь?! Ночь в стылом карцере на цементном полу просидеть и яйца приморозить, чтоб потом никогда детей не иметь?! Говори, не стесняйся! Или хочешь, чтоб тебя уголовники в камере опустили, «петухом» сделали?! Ты этого хочешь, да?! Или нет? Говори, говори!

— Я не хочу! — брызгая слюной, задрожав от страха, завопил продавец. — За что?! Я не хочу!

Климов мгновенно зажал ему рот.

— Тише, тише, кот на крыше! Ты чего орешь?! — Капитан помедлил, отнял руку от его рта. — Не надо истерику мне тут устраивать! Соблюдай спокойствие и порядок! Ты же не рассказываешь мне о Сереже, о его преступлениях, хотя вижу, ты в курсе, по глазам все видно, только упрямиться со мной не надо, иначе можешь без наследства остаться, пидером стать, да мало ли что! Надеюсь, умишко-то у тебя еще остался, ну хоть капелька разума. Вот ты мне сейчас быстро все выложишь о своем дружке! — Климов схватил его за грудки, встряхнул, притянул к себе: — Надо, Паша, колоться, иначе худо будет! Ты ведь не выдержишь на зоне, верно? — уже ласково выговорил он. — Не выдержишь, мальчик мой?

— Не выдержу, — прошептал Паша.

— Прекрасно, а потому все мне и расскажешь! — радостно заулыбался оперативник.

— И все расскажу, — как завороженный повторил он.

Капитан обнял продавца, похлопал его по спине, позабыв обо всем на свете и уже предчувствуя, как в клюве принесет полковнику радостную весточку.

— Тогда выкладывай все как на духу! Ну?

Он отпустил продавца, поставил его на место, разгладил его курточку, улыбнулся, и в ту же секунду страшный удар обрушился на его голову, свет померк, и сыщик потерял сознание.

5

Климов очнулся в лесу, под елкой. Задувал ветерок, и его наполовину занесло снегом. Но холода капитан почему-то не чувствовал. Наоборот, даже руки теплые. Взглянул на часы: стрелки показывали половину второго. Интересно, сколько он торчит под елочкой? Но самое главное — почему?! Неужели его послал полковник за новогодними елками для отдела? Такого быть не могло. Да и поехал бы он не один, на машине, и в любом случае не валялся бы в снегу. Что же случилось?

Еще пять минут ушло на то, чтобы припомнить некоторые подробности происшедшего. Он заскочил то ли в бар, то ли в магазин, из-за чего-то повздорил с барменом, да, похоже, что это был бармен, поскольку там имелась стойка, а он заказал себе пивка. Но из-за чего они схватились?.. Из-за цены? Плохого пива?.. Нет, сыщик не помнит. Из-за чего-то схватились. Климов выдернул парнишку-бармена из-за стойки, но тут кто-то вмешался, может быть, официант, и ломанул его по башке. Потом обрыв, отключка. Только кто и чем ломанул? Бутылкой или пивной кружкой, чем же еще. Капитан потрогал затылок, темечко и обнаружил огромную шишку. От одного прикосновения к ней чуть искры из глаз не посыпались. К счастью, при повторном осмотре черепа пролома не обнаружилось. Сотрясение конечно же есть, и весьма сильное, потому в глазах продолжали роиться темные мошки, память блокировалась, соображение очень худое, и тошнотворный комок то и дело застревал в горле.

Климов принюхался к собственным запахам и неожиданно обнаружил, что от него несет водкой. Неужели кроме пива он тяпнул в баре сто граммов водки? Сыщик напряг память, но про водку так ничего и не вспомнил. Пиво пил, это точно, а водку вряд ли, потому что с утра капитан таких вольностей себе не позволял. Пивком и за рулем мог разговеться, но крепких напитков в рабочие часы избегал. Неужели традицию нарушил?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Оперативник попробовал подняться, но голова закружилась, в глазах совсем потемнело, и Климов, тяжело дыша, снова рухнул на снег. Прислушался. Метрах в сорока — пятидесяти слышался шум машин, значит, проходила большая трасса. По ней его и привезли. Выволокли, оттащили подальше в лес и бросили. Хорошо хоть не убили. Но надежды на то, что головокружение быстро пройдет, почти нет, а выбираться как-то надо. Он не замерз потому, что в него влили поллитра водки, если не больше. Но ее тепло уже кончается.

Капитан попробовал ползти, но после пяти метров взмок. Интересно, что подумал полковник, узнав о его отсутствии? К выходкам Климова привыкли, их прощали, если они заканчивались удачей. Но эта не лучшая в его списке. Если он вообще выберется. Был какой-то военный летчик, сыщик не смог вспомнить его имя и фамилию, который, будучи раненым, прополз по снегу много километров. А здесь и ста метров нет, и ноги в порядке. Хорошо бы выбраться засветло, застать кого-то на службе и наказать обидчика. Только в каком месте находится тот магазинчик, где его шарахнули?

Капитан сел, прислонившись к сосне, прошарил все карманы, пытаясь понять, что есть, а чего нет. Неожиданно вспомнилось, что у него был мобильный телефон. Климов обыскал все, но ничего не нашел. Телефон у него забрали, документы же оставили, зато свистнули деньги из бумажника. Сколько же у него было? Сто, двести? Оперативник не помнил. Немного. Стоп. Нет «макарыча». Вот это уж совсем хреново. Полковник не простит и за потерю табельного оружия влепит строгача, если вообще не отстранит от дела. Он не терпит, когда теряют оружие. И наверху не любят.

Сыщик посидел немного, поднялся и сделал пять, как ему показалось, больших шагов. И снова сел. Потом еще шесть. За час он добрался до шоссе, перешел на другую сторону, начал голосовать. Остановилась шестая машина, «Жигули».

— Я капитан милиции, прошу помощи, — он показал удостоверение.

— Садись, — без всякого энтузиазма бросил водитель.

Оперативник завалился на заднее сиденье, простонал. На этот раз свет в глазах на мгновение вообще пропал. Водитель с удивлением оглянулся:

— Куда, шеф, на Петровку?

— Нет, — помолчав, ответил Климов. — Давай сначала в поликлинику.

План был такой: выпросить у врача горсть таблеток, чтобы заглушить боль и слегка восстановиться, потом заехать на работу, написать рапорт о происшедшем, а к тому времени, возможно, и память заработает.

Капитан вдруг вспомнил, что выехал из дома на машине «Жигули». Она долго не заводилась, и Климов проклял все на свете, потом пришлось «прикурить» у соседа. Да, он был на машине. По ее местоположению легко будет понять, куда он заезжал, если только… Он даже не дал себе закончить эту мысль, столь наивной она оказалась. Преступники, скорее всего, на его машине и отвезли сыщика в лес, а потом где-нибудь ее бросили или продали на запчасти.

Врач, осмотрев оперативника, тотчас вызвал «скорую», несмотря на все его протесты.

— Такими вещами не шутят, капитан! — сурово проговорил он ему. — Лучше молите Бога, чтобы все у вас обошлось и восстановилась память, которую вы уже на две трети потеряли! Я уж не пугаю худшими последствиями! А иначе спишем вас по инвалидности и никаких преступников вам больше не ловить! Просьбы есть?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Позвоните моему полковнику, — попросил он, — он не поймет, если об этом доложу ему я.

— Нет уж, голубчик, такие вещи утрясайте сами, мне хватает и своих проблем!

Климову пришлось звонить начальству и самому докладывать о происшедшем. Волкодав сухо выслушал, попросил изложить все факты письменно, в рапорте, и бросил трубку.

Кравец пришел навестить его на следующий день, принес соков, шоколада и орехов. Капитан любил сладкое и орехи. В узкой, как пенал, больничной палате помимо него лежало еще трое, все с переломами, и сыщик среди них был единственный ходячий, но врачи вставать ему категорически запретили.