Чары Шанхая - Хуан Марсе

А теперь, ребята, побудем немного рядом с Кимом и понаблюдаем, как он выдержал этот удар, с каким неколебимым спокойствием встретил свое поражение, с каким мужеством смотрит, как рассеиваются миражи, терпят крушение идеалы. Он не позволяет изумлению ослепить себя, в его глазах нет обиды или упрека, горечи или злости, его угнетает лишь разлад с самим собой, дремавший в его груди уже в тот миг, когда он ступил на пристань Шанхая, вечное несогласие меж сердцем и разумом, от которого ему никогда не удавалось избавиться, даже в бурные годы, когда его вдохновляли дружба и пламенные мечты, когда им владела надежда на будущее и вера в то, что он борется за правое дело, когда он и думать не думал о Шанхае и не родился еще тот алый скорпион предательства с огненным жалом. Решив, что сказано уже достаточно, особенно им самим, он чуть приподнимает указательным пальцем поля шляпы надо лбом, точно избавляясь от последних сомнений, потом склоняется над пепельницей на лакированном столике, со скрупулезной тщательностью расплющивает в ней сигарету, смотрит на застывших влюбленных, недоверчиво усмехается — не над ними, а над самим собой, — поворачивается и уходит.

Однако ночь приготовила ему еще один сюрприз. Сорок минут спустя, когда он войдет в освещенную пустую гостиную Чень Цзин, зазвонит телефон. Это звонок из клиники «Вотрен» под Парижем, где сейчас семь часов вечера. Он услышит лишь несколько слов: «Мы вынуждены с прискорбием сообщить вам, что мсье Леей скончался на операционном столе…»

Но сейчас, шагая сквозь раскаленную душную ночь по Цзюцзян-роуд, Ким об этом еще не знает, его мысли далеки и от Парижа, и от судьбы его коварного друга. Он не спеша сворачивает на бульвар Банд, останавливается и, облокотившись о парапет набережной, смотрит на темные воды неторопливой Хуанпу. Ким смотрит, но глаза его ничего не видят, да он и не стремится что-либо разглядеть в этой кромешной тьме. Он не замечает, как прямо перед ним в грязной уснувшей воде разверзается омут — зоркий бессонный глаз, маленький водоворот, порожденный глубинным речным течением, который мгновенно поглощает все, что оказывается рядом с ним на поверхности. Ким смутно ощущает, что у него нет времени почти ни на что — только добраться домой… Домой? А где его дом? С причала доносится усталый плеск воды и сладковатый запах машинного масла и гниющих цветов, уснувшие отзвуки минувшего дня. Волнистые змейки света поблескивают на поверхности реки, отражаясь в испачканных маслом бортах кораблей, а вниз по течению один за другим проплывают его друзья, умершие или пропавшие без вести в кровавой пучине минувшего десятилетия — в окопах, тюрьмах, в партизанской войне или газовых камерах Маутхаузена и Бухенвальда; он читает имена на замшелой могильной плите воспоминаний, и кровь его вновь будоражат обещания, которые когда-то, во времена не столь отдаленные, каждому из них шепнула жизнь, так ничего и не исполнив. Тягостное молчание утопленников поднимается над рекой, и он вновь пристально вглядывается в грязную маслянистую воду, будто желая с ней слиться, утонуть и исчезнуть, но сердце его остается глухо. В горькие годы эмиграции он то и дело пристально всматривался в зеркало прошлого, но в один прекрасный день решил разбить его и отныне смотреть только в грядущее, где были лишь он, да ты, да сеньора Анита, да несколько старых песен, которые он никогда не забывал, — видишь, какой легкой внезапно стала его ноша; но сейчас, стоя у реки, он чувствует, что уже слишком поздно…

Почему не сумел он предвидеть и предотвратить новое поражение? Он заглядывает в реку времени, спрашивая себя: где мы ошиблись? Где сбились с пути? Как могла наша вера и сила духа разбиться о лицемерие и мелочный эгоизм?

В этот миг ливень хлынул на пристань и пышную зелень Банда, и насыщенный аромат мокрой листвы смешался со зловонием Хуанпу. Прежде чем продолжить свой путь, Ким подносит руку к сердцу, затем касается висящего под мышкой браунинга, словно хочет швырнуть то и другое в темную речную воду, но я-то уверен, что он хотел избавиться только от пистолета, так что успокойся, детка, история на этом не кончается, — с улыбкой сказал Форкат, подмигнув своим косым глазом Сусане и нежно беря ее за руку…

Глава девятая

1

Не знаю, откуда он донесся, этот запах, — с улицы или из сада, а быть может, из далекой еще весны, о которой грезила Сусана, или же его принес с собой ураган приключений, по-прежнему бушевавший в таинственном городе на другом конце света; так или иначе, терпкий запах сырой земли внезапно проник на террасу, и Форкат умолк Это было в среду вечером, в последний день августа; запах нас удивил, потому что дождя не было, а сад еще не поливали. Сеньора Анита хлопотала на кухне, как вдруг раздался звонок в дверь.

Мы не видели, кто вошел в сад, потому что жалюзи были опущены. Послышался мужской голос — кто-то разговаривал внизу с сеньорой Анитой, и, услышав его, Форкат побледнел, выпустил руку Сусаны и, пересев к столу, принялся внимательно изучать мой почти уже завершенный рисунок Я сидел на противоположном конце кровати и тоже вскочил, сам не зная почему.

— К нам гость. Похоже, твой знакомый! — крикнула сеньора Анита из гостиной. Форкат не поднимал глаз от рисунка. Он по-прежнему сидел неподвижно, погрузившись в себя, и сеньора Анита осторожно добавила: — Говорит, что его зовут Луис Денисо и что он приехал из Франции.

Когда незнакомец показался в дверях террасы, Форкат опустил голову и медленно положил руки на мой рисунок, словно желая уберечь его от порыва ветра, укрыть от дождя или взгляда незваного гостя, спасти от ненависти и отчаяния, которые привели незнакомца в наш дом: Форкат ощутил это, едва заслышав его голос.

— Здорово, дружище.

Заместитель Кима в Тулузе похлопал Форката по плечу. Левую руку он держал в кармане пиджака, в движениях чувствовалась нарочитая развязность. Он поздоровался с Сусаной, вежливо поинтересовался ее здоровьем, ущипнул за подбородок и сказал, что она очень хорошенькая, — впрочем, он знал об этом и раньше от ее отца. Сусана обмахивалась шелковым веером, глядя на гостя с интересом и без тени смущения. На меня Денис даже не взглянул.

— Это друг моей дочери, — сказала сеньора Анита и принялась торопливо поднимать жалюзи, заметно нервничая. Последние лучи августовского солнца мягко освещали сад.

Я сразу обратил внимание, что хотя Денис не улыбался, глаза его смеялись; в то же время они блестели каким-то тревожным, болезненным блеском, странным образом сочетаясь с большим, четко очерченным печальным ртом, отчего лицо его становилось пугающе притягательным. Возможно, эти наиболее характерные особенности его несколько надменного и холодного облика, которые отметила также и Сусана, я осознал не в тот день, а чуть позже, когда личная драма, которая привела его в этот дом, стала известна всем. То была внешность человека, одержимого страстями, сжигаемого беспощадным огнем. Когда Форкат рассказывал о нем нам с Сусаной, мы так явственно видели, как он элегантно прихрамывает во время ходьбы, как тепло прощается с Кимом в Тулузе, отдавая ему смазанный пистолет и желая удачи, что этот занятный персонаж и его необычное прозвище нас очаровали и крепко засели в памяти.

На незнакомце был изумрудного цвета костюм и темно-зеленый галстук из искусственной змеиной кожи; он казался моложе, чем я себе его представлял, или, быть может, просто молодо выглядел. Красивый, статный, с немного запавшими глазами; во всем его облике чувствовалось юношеское желание нравиться.

Форкат по-прежнему сидел молча, и Денис удивленно разглядывал его разрисованное красными цветами китайское кимоно с широкими рукавами.

— Ишь как вырядился наш художник из Барселонеты, — сказал он наконец. — А ты, я смотрю, неплохо устроился. Мне говорили, что ты живешь в этом доме, как всегда, на чужой счет, но я и представить себе не мог, как ловко ты все это обстряпал.

— Ну а как ты? — перебил его Форкат, не поднимая глаз. Голос у него слегка охрип, он кашлянул, немного помолчал и, словно желая перевести разговор на другую тему, спросил: — Когда приехал?

— Пару недель назад. — Не вынимая рук из карманов, Денис прислонился к подоконнику и поймал взгляд сеньоры Аниты, которая присела на край кровати, однако произнесенные им слова предназначались скорее Форкату: — Тебя это удивляет? — Он подождал несколько секунд и добавил: — Ладно, перейдем к делу. Что тебе известно об этом мерзавце Киме? У вас есть какие-нибудь новости от него?

Сусана и сеньора Анита растерянно посмотрели на Форката, ожидая, что он ответит на вопрос или по крайней мере удивится. Но Форкат по-прежнему молчал. Тогда Сусана уставилась своими блестящими глазами на Дениса, бросила веер, прижала к груди плюшевого кота и грозно воскликнула: