Чары Шанхая - Хуан Марсе

Позади, в красноватом сумраке алькова кто-то поспешно прячется среди шелковых подушек, смятых простыней и слоистого дыма, но еще до того, как Киму удается разглядеть испуганное лицо, он уже знает, что это Чень Цзинфан.

2

Не знаю, правильно ли я пересказываю эту историю. Я постарался как можно точнее описать все события, объяснить их причину, а также чувства и переживания, которые им сопутствовали; однако не уверен, что мне удалось передать ту особую атмосферу, возможно, я упустил кое-какие детали… Дело в том, что Форкат был наделен необыкновенным даром — мы видели всё, что он нам говорил, ибо рассказ его был обращен не к разуму, а к сердцу. В основу истории легли признания, слетевшие с уст самого Кима, а со временем она, я думаю, обросла дополнительными подробностями — сначала в дни горькой и одинокой ссылки в Тулузе, затем здесь, в гостевой комнате и даже, быть может, в постели сеньоры Аниты. Тщательно отобрав эпизоды, отшлифовав детали, снабдив свой рассказ подробным перечнем географических названий, диковинных имен, описанием сцен и эмоций, он подарил его Сусане, неторопливо разматывая день за днем нить повествования; так или иначе, головокружительная интрига, которая перенесла Кима из его убежища на юге Франции, в душную шанхайскую спальню, где пахло опиумом и изменой, проделала столь долгий, тяжелый и рискованный путь, что воображение сбило с толку память, перепутав правду и вымысел.

Поэтому, как и прежде, слово берет сам Форкат.

3

Он пришел в такую ярость, увидев любовников вместе, что решил немедленно прикончить обоих, но я-то знаю, что это был лишь минутный порыв — Ким не был убийцей. Не стоит забывать, что привело его сюда, с какой целью и от чьего имени он пришел, память о каких почти забытых страстях и стремлениях, тенях и призраках привела его в этот дом. Однако спокойствие немца, его надменный и в то же время покорный взгляд, будто он заранее знал, что Ким придет к нему в эту ночь, заставляют Кима действовать осмотрительно. Чень Цзин одевается за спиной у неподвижного Омара; она затягивает кимоно, расшитое цветами лотоса, в сумерках ее алый рот похож на открытую рану — именно таким Ким представлял его, глядя на страницу книги в каюте капитана Су Цзу.

— Отлично. — В голосе Омара слышатся печаль и горечь. — Теперь вы можете обо всем сообщить Леви.

— Разумеется, Крюгер. Но сперва…

— Меня зовут не Крюгер.

— Сперва я закончу дело, начатое мною в апреле сорок третьего в оккупированной Франции. Точнее говоря, в Лионе.

Он расстегивает пиджак и машинально касается кобуры, однако вовсе не для того, чтобы выхватить пистолет. Но Омар истолковывает этот жест иначе:

— Ваше дело — убивать.

— В последние десять лет других дел у нас не было, — отвечает Ким. — Как, впрочем, и у вас, полковник.

— О каком полковнике вы говорите?… С какой стати вы меня так называете?

Неожиданно Чень Цзин встает между ними и обнимает Омара, словно желая заслонить его своим телом. Она с ужасом смотрит на Кима.

— Что вам нужно? Кто такой Крюгер?

— Он сам все расскажет, — отвечает Ким. — Смелее, полковник.

— Я не понимаю, о чем вы, — говорит Омар.

Ким не отрываясь смотрит на Чень Цзин.

— Спросите его, мадам, кто он на самом деле.

Китаянка смотрит на Омара, затем переводит взгляд на Кима.

— Я спрашиваю вас, мсье Франк кто такой Крюгер?

Интуиция подсказывает Киму, что здесь что-то не так; вероятно, его предали, однако кто же предатель? Он отвечает спокойно и невозмутимо:

— Этот человек — палач, который пытал вашего мужа. Хельмут Крюгер, полковник гестапо. Там, в Лионе, в подвале на площади Белькур, где находилось его логово, он творил страшные дела. Тогда ему не удалось прикончить Мишеля, и, по-видимому, он готов это сделать сейчас…

— Вы с ума сошли! — перебивает Омар. — Что за чепуху вы несете?

Но Ким смотрит не на него, а на Чень Цзин: она слушает молча, и губы у нее вздрагивают то ли от ужаса, то ли от гнева. Ким напряжен до предела, тем не менее старается сохранить голову холодной. Омар чувствует это и обращается к нему на испанском с легким аргентинским акцентом:

— Да, сеньор, я не могу похвастаться безупречным прошлым, мало кто вышел чистым из этой войны. Но я не тот человек, за кого вы меня принимаете. Мое настоящее имя — Ганс Мейнинген, я никогда этого не скрывал, оно стоит в моем аргентинском паспорте. Но в Шанхае все знают меня как Омара. В сорок третьем я был солдатом вермахта и воевал в Варшаве. Не стану рассказывать, что нас заставляло творить наше командование… Затем меня перевели в Касабланку, в личную охрану одного полковника, но к тому времени я уже достаточно насмотрелся и в конце концов дезертировал. Я дезертир, друг мой, и никогда не был во Франции. Два года прожил в Буэнос-Айресе, затем переехал в Чили и вот оказался здесь. Я не тот, кого вы ищете. Вы перепутали меня с кем-то другим, вы совершаете ужасную ошибку…

— Это не ошибка, любовь моя, — говорит Чень Цзин, прижавшись к нему. Ее умоляющие глаза ловят взгляд Кима. — Мы догадывались, что муж прислал вас следить за мной, но я не придала этому большого значения… Теперь я понимаю, что у него была иная цель, им владела не просто ревность, а нечто куда более страшное… Мишель сказал вам, будто Омар и есть тот самый палач, чтобы оправдать его убийство. Но Омар вовсе не полковник Крюгер, мсье, он мой любовник, и муж отлично это знал, однако вам он предпочел изложить другую версию… Убить Омара, а вовсе не какого-то Крюгера — вот чего он хотел. Ревность превратила его в чудовище. Теперь вы понимаете?

Снизу глухо доносится музыка, слышен тонкий гнусавый голосок китайской певицы. Сумрачный взгляд Кима прикован к Чень Цзин, он смотрит на нее не мигая, лицо его неподвижно.

— Повторите, — говорит он. — Я хочу услышать это еще раз, мадам.

— Вы пришли убить Омара, — отвечает она. — Здесь нет никакого полковника Крюгера.

Не в силах отвести глаз от искаженного лица Чень Цзин, угадывая в ее твердом и нежном голосе любовь и готовность пожертвовать всем ради человека, которого она заслоняет, Ким некоторое время молчит, затем медленно оборачивается и что-то ищет глазами, должно быть, пепельницу, потому что в этот миг он достает портсигар и не спеша закуривает. Его поведение обманчиво: он холоден и непроницаем, словно происходящее не имеет к нему никакого отношения, на самом же деле внутри него кипит ярость. Он вновь и вновь видит искру отчаяния в ускользающем взгляде Леви во время их беседы в безукоризненно белой палате клиники «Вотрен», пытаясь представить, что его друг — предатель, но перед его внутренним взором возникает лишь калека в инвалидном кресле, терзаемый ревностью и болью, измученный одиночеством и страхом смерти.

— По той же причине, — продолжает Чень Цзин, — он просил вас выкрасть книгу, которую я подарила капитану Су Цзу, когда между нами все уже было кончено и я собиралась выйти замуж… О том, что вы похитили книгу, мне рассказал сам капитан. Там есть надпись, посвященная Су Цзу, это не просто слова любви, мсье, они полны страсти, это очень смелые, дерзкие слова, — признается Чень Цзин, и в ее голосе звучит вызов. — Мой муж мечтал завладеть книгой, это превратилось у него в навязчивую идею… Все это очень грустно и немного смешно, но тем не менее это правда. Мишель болен не только физически, но и душевно. Я знаю, он был отважным патриотом, идеалистом, и у себя на родине его считают героем… В начале нашего брака он был великодушным, заботливым и любящим мужем, но его телесный недуг, мстительность, ревность, а главное, навязчивые мысли о бесчестье, которому я подверглась в юности, постепенно отравили его рассудок… Вы понимаете, мсье?

Омар нежно обнимает ее за плечи и пытается успокоить. Потом поворачивается к Киму.

— Вы заблуждаетесь и относительно моих намерений, сеньор. Я купил плантацию гевеи в Малайзии, собираюсь уехать туда и забрать Чень Цзин с собой. Нас ничто здесь не держит, скоро все изменится, и ни я, ни она не желаем быть свидетелями этих перемен. Завтрашний Шанхай не для нас.

Но безжалостный взгляд Кима по-прежнему устремлен на Чень Цзин, и она выдерживает его, не моргнув. Затем он резко поворачивается к ней спиной — вернее сказать, поворачивается лицом к себе самому, всматриваясь в свою душу, ища доверчивую тень прошлого, призрачное воплощение преданности по имени Ким Франк, которое привело его сюда и чью проклятую доверчивость он проклинает. Оказывается, человек, которого он так искренне любил и уважал, использовал его в собственных преступных интересах, чтобы уладить свои личные дела. Все чертовски просто: его друг пожелал избавиться от соперника, который наставил ему рога. Ким не знает, плакать ему или смеяться. Больнее всего то, что Леви, в своем он уме или нет, воспользовался идеалами, некогда сплотившими их в борьбе за свободу и справедливость, воспользовался мечтой, которая жила в Киме всю жизнь, наполняя смыслом действия и поступки, — она-то и привела его в Шанхай, где он рисковал своим будущим и даже жизнью, чтобы в конечном итоге запутаться в липкой паутине лжи в компании двух любовников, полных надежд и планов, и вместе с ними ужасаться коварству Леви…