Пленники - Гарегин Севиевич Севунц

— Да, я во всем виноват, — сказал он наконец.

— Надо подумать о вас, — вмешалась в разговор Марья Андреевна, невольно сочувствуя ему. — По правде говоря, не знаю, куда вас устроить. Хотя, кроме Оника, никто не знает, где вы…

— Оник не выдаст! — уверенно сказал Гарник.

— Но его могут заставить. Они мучают людей.

— Нет, он ничего не скажет, — подтвердил и Великанов. — Не таков парень!

— Надо выручать его, ребята! — сказал Дмитрий. — Неужели мы не сумеем спасти его?

Великанов бросил на него иронический взгляд.

— Ну, ну?..

— Надо сделать нападение на тюрьму.

— Видать, у тебя вчерашний хмель не выветрился. Хотел бы я посмотреть, как ты нападешь на тюрьму с дедушкиной клюкой!..

— Подожди, Ваня! — не обижаясь на Великанова, продолжал Тот. — Давай все-таки подумаем. Надо что-то предпринять. Слушай… Может, заставить нам этого самого Харченко заступиться за Оника?.

В глазах Гарника зажглась злоба:

— Ну… он нам заплатит за Оника!..

— Погодите, ребята! — вмешалась Марья Адреевна. — Так можно все испортить. Если вы тронете Харченко, Оника немедленно повесят.

— Безусловно! — поддержал ее Великанов. — Марья Андреевна верно говорит: мы погубим парня. Словно дети рассуждаете! Если доктор заявит в полицию, что ему кто-то угрожает, у Оника потребуют выдать имена сообщников, начнут пытать. Как вы не понимаете!

— Надо Харченко припугнуть как следует! — стоял на своем Гарник.

— Однажды ты его уже напугал «как следует».

Долго они еще обсуждали вопрос о том, как помочь Онику, но так и не пришли ни к какому решению.

8

Капитан Пауль Пельман рассматривал кольцо с бриллиантом. Он низко наклонился над столом, вставив в глаз лупу ювелира. Потом стал примерять кольцо. Ни на один из его пальцев кольцо не подошло.

Из маленького кармашка брюк, где обычно держат часы, капитан вытащил перстень с огромным агатом. Долго сравнивал кольца и любовался ими.

Напротив сидела овчарка. Она как бы повторяла движения хозяина, поворачивая голову то вправо, то влево и вопросительно поглядывая на хозяина.

Это занятие доставляло Паулю Пельману немалое удовольствие. Кольца отобрали у старика-еврея на рынке, — он хотел продать их. Его задержали и привели в полицию.

Пауль Пельман решил сам допросить старика. Рассматривая в лупу грани камней, он думал: «Не последние, ясно! Сдеру с него шкуру, если не отдаст спрятанные».

— Эй, Герберт! Приведи сюда того еврея.

В комнату ввели старика.

Перешагнув порог, он уставился на собаку, сидевшую на полу, и лицо его внезапно побелело, как известь. Он поднял глаза на капитана.

Пельман велел ему подойти ближе. В переводчике не было нужды: старик хорошо говорил по-немецки.

— Говори, Фридман, где спрятаны драгоценные камни вашей мастерской?

Фридман часто заморгал, протер очки:

— Камни мастерской? В нашей мастерской не было своих камней, господин начальник. Мы только выполняли заказы. Когда началась война, заказчики забрали все назад.

— Забрали?

Капитан Пельман взял со стола перстни.

— А это что такое?

— Это? Это кольца моей жены. Одно из них я купил в Варшаве к свадьбе, другое — лет двадцать тому назад, во Львове…

— Смотрю я на вас, Фридман… Вы уже старый человек, а врете, как школьник. Кого хотите обмануть? Впрочем, я не удивляюсь: обман был вашей специальностью. Небось, золотили медь, а продавали за золото? А бутылочное стекло выдавали за бриллианты? Разве не так?

— Я не обманул за всю свою жизнь ни одного человека, господин начальник. Тридцать лет живу в этом городе, — тут все меня знают…

— Меня не интересует, сколько лет вы портили воздух в этом городе. Меня интересует одно: где драгоценности вашей мастерской? У нас есть достоверные сведения, что в первый день войны вы унесли камни домой.

— Я? Домой? Нет, господин начальник! Вас ввели в заблуждение. Я ведь не заведовал мастерской, а работал рядовым мастером.

Пельман вытащил из железного ящика, стоявшего рядом, золотое колье.

— Подойдите сюда. Это подарил мне один из моих друзей. Оцените, — настоящее ли золото?

Фридман нерешительно подошел к столу, нагнулся, подняв очки на лоб, и сразу выпрямился.

— Да, это настоящее золото. Это колье моей невестки… Я продал его доктору Харченко.

— В таком случае, где кольца, браслеты, ожерелья ваших дочерей и невесток? Скажите, пусть принесут, — проверим, действительно они ваши, или вы взяли из мастерской?

Фридман умоляюще прижал руки к впалой груди:

— Поверьте мне, господин начальник, в нашем доме нет золота. Эти перстни были последним нашим богатством. Я клянусь в этом своей жизнью, даю честное слово. Напрасно вы меня привели сюда. Разрешите мне уйти… Два дня в доме нет крошки хлеба. Меня там ждут… Поверьте, — нет, ничего нет!..

— Фридман, вам будет очень плохо! Вы присвоили ценности, принадлежавшие советскому государству. Все, что принадлежало советскому государству, теперь стало нашей собственностью. Таким образом, вы присвоили достояние германской империи. Это золото и драгоценные камни мы должны сдать в имперский банк. Вы понимаете, какое тягчайшее преступление вы совершили?

Нет, Фридман не понимал этого. Он не совершал преступления ни перед советским государством, ни перед германской империей. Виновен он только в том, что понес продавать свои собственные кольца. Попасть за это в тюрьму? Фридман одинаково страшился и офицера, разговаривавшего с ним, и собаки, сидевшей на полу. Он знал, что этот офицер натравил свою собаку на юношу-еврея. Каждую минуту он со страхом ожидал такой же участи и в разговоре использовал всю свою изворотливость, чтобы не рассердить капитана каким-нибудь неосторожным словом.

От напряжения старик вспотел, седые волосы слиплись на его висках, желтые, как воск, пальцы дрожали. Он смотрел на капитана умоляющими глазами, но выслушав предъявленное ему обвинение, не выдержал и ответил тоже вопросом:

— Неужели вы думаете, что я способен совершить такое преступление?..

— Не думаю, а уверен в том, что вы его совершили. Третий раз спрашиваю: где драгоценные камни мастерской?

Фридман снова не выдержал:

— Спросите лучше, где управляющий советского банка нашего города?

Пельман молча ударил кулаком по лицу старика. Поднялась и зарычала овчарка. Капитан цыкнул на пса и, выйдя из-за стола, ударил старика еще раз.

— Не убивайте, прошу вас, не убивайте! — закричал Фридман.

— Где камни и золото?

— Умоляю, не убивайте! Не знаю… не убивайте!..

От нового удара старик растянулся на полу. Пельман пинал его в грудь и бока тяжелыми сапогами. Чем громче кричал старик, тем сильнее сыпались на него пинки.

— Скажешь?

— Не убивайте… скажу, скажу!..

— Герберт, подними его!

Из носа, рта и ушей старика текла кровь. Капитан, с отвращением взглянув на него, снова сел за стол.

— Говори! — прищурился он.

— Скажу… дайте вздохнуть!.. Не убивайте меня, дайте вздохнуть!..