Регуляторы - Стивен Кинг

Питер проходит через спроецированное изображение черного фургона, когда тот начинает двигаться, и шагает по бетонной дорожке к дому. Очки он так и не удосужился поправить, и они падают на землю. Питер слышит еще несколько выстрелов, но они доносятся издалека, из другого мира. Гитара все еще звучит в его голове, а когда дверь дома Уайлеров открывается сама по себе, к гитаре добавляются трубы. Вот теперь Питер знает, откуда эта мелодия. Это музыкальная заставка старого телевизионного сериала “Золотое дно”.

Я только что вернулся домой с работы, думает он, заходя в темную комнату, где пахнет потом и несвежими гамбургерами. Я только что вернулся домой с работы. В это время дверь захлопывается за ним. Я только что вернулся домой с работы. Питер пересекает гостиную, направляясь к арке и работающему телевизору. “Зачем ты носишь эту форму? — спрашивает чей-то голос. — Война закончилась три года назад, или ты об этом не слышал?”

Я только что вернулся домой с работы, думает Питер, словно это объясняет все: его мертвую жену, стрельбу, человека без лица, затхлость маленькой комнаты за аркой. Затем существо, сидящее перед телевизором, поворачивается к нему, и мыслительный процесс у Питера обрывается.

На улице фургоны, образовавшие огневой коридор, набирают скорость, черный быстро догоняет “Парус мечты” и “Руку справедливости”. Бородатый мужчина с турели стреляет последний раз. В синем почтовом ящике, что висит у магазина “Е-зет стоп”, образуется дыра размером с футбольный мяч.

Затем фургоны поворачивают на Гиацинтовую улицу и скрываются из виду. “Рути-Тути”, “Свобода” и “Стрела следопыта” уезжают по Медвежьей улице. Туман сначала скрадывает их контуры, а потом поглощает полностью.

В доме Карверов Ральфи и Элли вопят в голос, глядя на свою мать, которая лежит на пороге кухни. Она, однако, в сознании, ее тело сотрясают судороги. Кровь хлещет из ран на изувеченном лице, из горла вырывается рычание.

— Мама! Мама! — кричит Ральфи, и Джим Рид уже не в силах удержать его. Мальчишка вырывается и бежит к женщине, лежащей на полу.

Джонни и Брэд спускаются по лестнице на пятых точках. Когда Джонни видит, что произошло и продолжает происходить, он вскакивает и бежит, сначала откинув в сторону остатки сетчатой двери, потом топча ногами осколки любимых гюммельских статуэток Кирстен.

— Ложись! — кричит ему в спину Брэд, но Джонни не обращает внимания на этот крик. Он думает только об одном: надо как можно быстрее разъединить умирающую женщину и ее детей. Дети не должны видеть ее страданий.

— Ма-а-а-а-мо-о-о-чка! — визжит Элли, пытаясь вырваться из рук Кэмми. Из носа девочки течет кровь. Глаза безумные. — Ма-а-а-а-мо-о-о-о-чка!

Кирстен Карвер не слышит дочери, заботы о детях и муже, тайное стремление самой создавать статуэтки не хуже гюммельских (она думала, что ее сын будет вызывать не меньший восторг) для нее в прошлом. Кирстен дергается на полу, сучит ногами, поднимает и опускает руки, они то ложатся ей на живот, то взлетают, как испуганные птицы. Кирстен стонет и рычит, стонет и рычит. звуки, вырывающиеся из ее рта, не складываются в слова.

— Уберите ее отсюда! — кричит Кэмми, обращаясь к Джонни. Ее взгляд, брошенный на Кирстен Карвер, полон ужаса и жалости. — Ради Бога, уберите ее подальше от детей.

Джонни наклоняется, поднимает Пирожка, и тут же ему на помощь приходит Белинда. Они переносят Кирстен в гостиную и укладывают на диван, который тут же окрашивается кровью. Брэд идет следом за ними, бросая опасливые взгляды на вновь опустевшую улицу.

— Только не просите меня это зашить, — говорит Пирожок, а потом начинает смеяться.

— Кирстен. — Белинда наклоняется над ней, берет за руку. — Все будет хорошо. Ты поправишься.

— Только не просите меня это зашить. — повторяет лежащая на диване женщина. На этот раз тоном лектора. Кровавое пятно у ее головы расползается все шире. Все трое смотрят на нее. Джонни это пятно напоминает нимб, которым художники эпохи Возрождения снабжали своих мадонн. Вновь начинаются судороги.

Белинда кладет руки на дергающиеся плечи Кирстен.

— Помогите мне! — шипит она Джонни и своему мужу, по ее щекам опять текут слезы. — Неужели вам не понятно, что одной мне с ней не справиться, помогите мне держать ее!

В соседнем доме Том Биллингсли боролся за жизнь Мэриэл даже под шквальным огнем, демонстрируя мужество полевого хирурга. Теперь рана уже зашита и кровь чуть сочится через бинт. Старый Док смотрит на Колли и качает головой. Его больше тревожат крики, доносящиеся из дома Карверов, а не проведенная операция. Мэриэл Содерсон ему безразлична, в то же время Док почти уверен, что это кричит Кирстен Карвер, а вот Кирсти он очень любит.

Колли оглядывается, чтобы убедиться, что Гэри не услышит его вопроса. Но Гэри сейчас на кухне Дока. Ему не до криков женщин и детей, он не знает, что операция закончена. Гэри открывает и закрывает дверцы шкафчиков и полок в поисках спиртного. В холодильник он заглянул лишь на секунду и не стал искать там ни охлажденного пива, ни холодной водки. Закрыл, как только увидел на второй полке руку своей жены. Туда ее положил Колли, сдвинув банки с майонезом, маринованными огурчиками и ветчиной. Коп не верил в то, что руку удастся пришить, но ему не хотелось оставлять это в кладовой Дока. Слишком тепло. Налетели бы мухи.

— Она умрет? — спрашивает Колли.

— Не знаю, — отвечает Биллингсли, смотрит на Гэри, вздыхает и проводит рукой по седым волосам. — Вероятно. Даже наверняка, если в ближайшее время не попадет в больницу. Ей нужна квалифицированная медицинская помощь. И переливание крови. Судя по крикам, кто-то ранен и в соседнем доме. Я думаю, это Кирстен. Но возможно, не только она.

Колли кивает.

— Мистер Энтрегьян, как вы думаете, что здесь происходит?

— Не имею ни малейшего понятия. Синтия хватает газету (колумбусский “Диспетч”, не уэнтуортский “Покупатель”), которая свалилась со стола, пока шла стрельба, сворачивает ее в трубочку и крадется к входной двери. Газету она использует для того, чтобы отметать в сторону осколки стекла: пол буквально завален ими.

Стив уже собирается остановить ее, спросить, не обуяла ли ее жажда смерти, но не произносит ни слова. Иногда его озаряет. Причем по-крупному. Однажды такое случилось, когда он гадал по руке в Уилдвуде. Тогда он тотчас же бросил это занятие. А мог ли он поступить иначе, если ему открылось, что у смеющейся семнадцатилетней девушки рак матки, причем уже неоперабельный. Неприятно, понимаете ли, знать такое о симпатичной зеленоглазой выпускнице школы, особенно если твой жизненный принцип — НЕТ ПРОБЛЕМ.

Вот и теперь Стив твердо знает, что стрелявшие ретировались, по крайней мере на время. Откуда такая информация, он объяснить не может, но в ее достоверности нисколько не сомневается.